Рыцари порога.Тетралогия - Корнилов Антон (книга регистрации .TXT) 📗
— Гаэлон должен быть уничтожен! — Этот приговор был подтвержден множеством голосов детей Высокого Народа.
Бродяга по прозвищу Гусь пришел в себя на заплеванном полу гостевой комнаты дарбионского трактира. Он прокашлялся, с трудом разлепил глаза, почесал бороду, осыпая на пол кусочки засохшей блевотины, потом пополз к кровати.
Влезть на кровать у него не хватило сил. Похмелье, владевшее им, было, судя по всему, царем и повелителем всех похмелий. Голова ощущалась разбухшим тряпичным шаром, ноги и руки тряслись так, что, казалось, вот-вот и они отвалятся.
Необходимо было как можно скорее излечиться.
Гусь, привалившись спиной к кровати, набрал в легкие побольше воздуха и заорал:
— Асан!
От собственного крика голова бродяги мгновенно налилась чугунной болью, а глаза защипало от прилива крови.
— Асан… — хрипнул еще Гусь и замолчал, понимая, что дальнейшего напряжения сил может просто не пережить.
За незапертой дверью комнаты послышались шаги. В комнату заглянул заросший пегими волосами оборванец, прислуживавший в трактире за еду и выпивку.
— Асан… — попытался улыбнуться трясущимися губами Гусь. — Родненький… Услышал… Волоки сюда пивца кувшинчик… Беги со всех ног, милый…
Но оборванец смотрел на Гуся враждебно и стремления бежать со всех ног не выказывал.
— Хозяин велел передать, чтобы ты за комнату заплатил, — хмуро сообщил он. — Четвертый день не платишь, обещаешься. И за вино тоже, которое вчера вылакал.
— Заплачу, — тут же пообещал Гусь. — Заплачу, родненький. Ты мне пивца сначала принеси…
— Хозяин велел передать, чтобы ты сначала заплатил, — сказал Асан. — А потом — хоть пивца, хоть винца… Чего хочешь…
— Да ты что?! — плаксиво возмутился Гусь. — Сомневаешься? Думаешь, у меня денег нет? Козел ты кудлатый… А как на мои кровные хлебал, небось не сомневался. А ну неси пива! — Бродяга попытался было пристукнуть кулаком, но не сумел сжать пальцы — настолько у него распухли руки. — Неси, сказано!
— Не принесу, — коротко ответил Асан и подался назад, в коридор. — Деньги плати, слышь… Вначале деньги — так хозяин велел передать.
— А-а-а… — захрипел Гусь, и на глаза его навернулись щедрые похмельные слезы, — вот оно как… Ну и гнида ты, Асан… А я думал — друг ты мне… Вот, смотри… — Он с третьей попытки сунул руку за пазуху. — Смотри… я сейчас вниз спущусь, за комнату рассчитаюсь, да куплю целый бочонок самого лучшего вина! Всех, кого увижу, угощу. Всех! А тебя, сука драная, и не подумаю. Понял? Понял?! А хозяину своему передай, что я не желаю больше в его клоповнике оставаться! Рассчитаюсь — и только вы меня здесь и видели… Кувшин пива пожалели!
По чумазому лица Асана стало заметно, что он начал колебаться.
— Ты бы заплатил сначала, — попросил он. — Ежели деньги есть, чего не заплатить? Заплати вперед, и будет тебе пиво.
— А вот теперь не желаю вперед платить! — закапризничал Гусь. — Ежели не верите мне — не буду, не желаю. Пошел вон отсюда, гад! Вон! — дрыгнул он ногами, шаря вокруг себя в поисках чего-нибудь, чем можно было запустить в слугу.
Асан скрылся.
Гусь выждал немного и заскулил:
— Эй! Асанчик, родненький! Ты куда? Ну не можешь кувшин пивца принести, принеси хотя бы стаканчик…
На этот раз ответа не было.
Бродяга тяжело вздохнул. Сладкая жизнь кончилась — понял он. Кончились пять золотых, которые заплатил ему невесть за что этот чудной рыцарь у горы Бычий Рог, кончилась и сладкая жизнь. А как здорово было: после скитаний по дорогам и жизни впроголодь поселиться в трактире, как господину какому-нибудь, жрать вдосыть и — главное — пить, пить и пить. Не думая о том, чтобы заныкать наутро пару глотков. Потому что утром праздник наверняка повторится — об этом пел ему перезвон монет в кошеле, висящем на шее под одеждой. И снова будет хозяин трактира улыбаться и кланяться, снова будут суетиться вокруг слуги, снова будут хлопать его по плечу и угодливо хохотать над его шутками люди, которые раньше и смотреть-то на него не стали бы…
Гусь попытался подняться, и это ему удалось. Морщась и охая, приложив руку к груди, словно пытаясь удержать в горсти бешено стучащее сердце, он подошел к окну, выглянул на задний двор трактира. За ночь грязь подморозило, ломкий ледок посверкивал под лучами утреннего солнца, и бродяге на мгновение померещилось, что двор усеян серебряными монетами. Он хмыкнул, но сразу же застонал от боли, раскалывающей затылок.
Все. Пришла пора покидать этот гостеприимный трактир. Конечно, не через двери — хозяин наверняка зацапает, а способом привычным и проверенным. Через окно.
Напоследок Гусь оглядел комнату, заблеванную, загаженную, засыпанную черепками глиняной посуды. И снова вздохнул.
Счастливые деньки провел он здесь! Наверное, самые счастливые в своей жизни. Пять золотых! Столько денег ему еще пропивать не приходилось. Да что там пропивать — в руках держать. А все спасибо тому чудному рыцарю… Гусь вспомнил строгое лицо юного болотника, и в испитой прогорклой душе его шевельнулось нечто… непонятное… волнующее… И почему-то опять на глаза навернулись слезы.
«Что это со мной»? — удивленно подумал Гусь и насильно попытался перевести мысли в другое русло.
Чего печалиться и сырость разводить? Свалилось же на него единожды невиданное счастье, грянул же праздник? Грянул. Пять золотых! Да-а… так счастлив он не был никогда за всю свою жизнь.
Эта мысль отозвалась в нем сомнением. Он вдруг припомнил далекое-далекое время, когда был молод, когда привычка к пьянству и безделью только-только начала пускать в нем корни. Он припомнил городок Мари, узкие и пыльные его улочки, маленький домик, тоненькую добрую девочку с доверчивыми глазами… Как ее звали? Анна! Да, точно, Анна! Да и его самого тогда никто не думал называть Гусем. Его тогда звали…
Гусь сморщился и потер виски.
Вот ведь… Харан вас всех раздери, имя собственное забыл… Тьфу ты… Кай! Ну да, настоящее его имя — Кай.
Гусь неожиданно понял, что уже несколько лет не произносил этого имени и применительно к себе его не слышал. Гусь, он и есть Гусь…
«И чего я тогда сбежал от этой… Анны? — продолжали бежать в его гудящей голове спотыкливые мысли, когда он медленно и неуклюже взбирался на окно. — Ведь как сыр в масле катался, слова худого от нее не слышал… Эх, а я ведь, кажись, малого ей заделал! Ну да, так оно и было… Потому и нарезал от нее ноги. Дети-то, они того… Визгу не оберешься. Опять же — на портках одних разоришься…»
Свесив ноги наружу, Гусь медлил прыгать. Сердце колотилось о ребра, аж в ушах отдавалось. Голова отяжелела настолько, что клонилась набок. А тело обмякло и под жесткой коростой многодневного запоя дрожало как студень… Гусь с натугой сглотнул. В горле его заклубился страх. Мучительный, внезапный и беспричинный. И виной этому было, конечно, похмелье.
«Сдохну ведь скоро, — подумал он. — Буду лежать в канаве, не имея сил пошевелиться, и ни одна собака кусок хлеба не подаст. Может… вернуться? До Мари далеко, но как-нибудь дошкандыбаю. А Анна… Она добрая. Она простит. Любила же она меня, эх, как любила! К тому же ребенок у нее от меня. Паренек… Или девка. Взрослая уж, поди. Обрадуются мне — папашка вернулся! И заживем…»
Гусь вдруг необычайно ярко представил себе сцену собственного возвращения, как его, отмытого от грязи и переодетого в чистое, посадят во главе стола, уставленного яствами, и Анна, красивая и тихая, такая, какой он ее помнил, поднесет ему кружку пенящегося пива…
Он даже всхлипнул от умиления.
Тут в коридоре послышались шаги.
Гусь воровато оглянулся и прыгнул вниз, во двор.
Но, зацепившись ногою за створку ставней, неловко перевернулся в полете и, ударившись о землю, сломал себе шею.
Часть вторая
Враг внутри
ГЛАВА 1
Этот безумец появился на Базарной площади Дарбиона словно из ниоткуда. Никто не видел, как он бродил в унылой толпе ежащихся от холода горожан между торговыми рядами с разложенными там скудными товарами, никто не видел, как он подходил к фонтану — еще год назад прекрасному мраморному фонтану, из которого любой желающий мог напиться чистой прохладной воды, а теперь просто почернелой несуразной громадине, за низкими потрескавшимися бортиками которой неподвижно темнела подернутая льдом вонючая застоявшаяся жижа.
