Бог Галактики - Подгорных Сергей (библиотека книг TXT) 📗
Вообще-то темпокамера рассчитана на одного. Вдвоем в ней, мягко говоря, немного тесновато. Но я твердо решил направить попавшихся работорговцев на путь истинный. "В тесноте, да не в .обиде", – сказал я по-русски и, запихав торчащие во все стороны конечности охотников за рабами, плотно закрыл крышку темпокамеры.
"Пускай полежат, подумают, переоценят свои нравственные ценности. Времени у них для этого предостаточно. Путь до Пандерлоноса неближний. Я думаю, раньше темпокамеру никто и не подумает открывать. А за информацию о моем происхождении спасибо. Хоть одно доброе дело сделали за всю свою поганую жизнь", – думал я, отправляя темпокамеру на корабль работорговцев.
Едва темпокамера скрылась из виду, я выключил парализатор. Действие парралоидного поля мгновенно прекратилось.
Почти все присутствующие не поняли, что произошло. Ученикам школы карате вообще было безразлично, что полчаса из их жизни испарились. Человек, бывает, теряет гораздо больше времени, даже не подозревая об этом. Их учитель странно посмотрел на меня. Только что я стоял, сжимал его твердую, крепкую, как камень, руку и уже нахожусь в десятке метров в стороне, рядом со своими друзьями. Есть чему удивиться. Майя тоже ничего не осознала. Она, выйдя из гипносна, тотчас наткнулась на меня. Я обнял девушку и одним касанием поцеловал в щечку. Единственный, кто понял, что произошло что-то необычное, был Володя. Бородач удивленно посмотрел сначала на меня, потом на настенные часы.
– Странное дело, Леон. Готов поклясться: только что часы показывали шесть, а сейчас половина седьмого. И ты стоял рядом с учителем карате, а сейчас обнимаешь Майю, – сказал он с круглыми от удивления глазами.
– Володя, это тебе просто от Макса досталось гораздо больше, чем ты заслуживаешь, – засмеялась Майя. – Тебе и стало мерещиться.
Не знаю, как насчет ударов Макса, а то, что , я несколько минут назад спас Володю от участи домашнего чтеца в семье каких-нибудь потомственных аристократов на Талралейзе, – это точно. Майя удивленно посмотрела на меня. Мне показалось, что ее прелестная головка не воспринимает многого из того, что я рассказывал. Ей было гораздо легче поверить в то, что я какой-нибудь Джеймс Бонд или на худой конец Универсальный солдат.
– С помощью вот этой штуковины? – спросил Володя, указывая на парализатор.
– Вопреки этой штуковине, – ответил я и, подобрав с пола куртку, сунул парализатор в карман. – Поехали быстрее отсюда. По дороге расскажу подробности. Пошли, пока никто ничего не заметил.
Однако уйти спокойно, без шума не удалось. Макс, прижимая к телу поврежденную руку, подошел к нам.
– Мужик, что ты прячешь под одеждой? – грубо спросил Макс.
– Максим, это хамство – так обращаться с моими друзьями, – недовольно высказалась Майя. – Проиграл поединок, не злись зря, а прими к сведению: есть люди и посильнее тебя.
– Скорее похитрее, – ядовито предположил Макс. – Если у него ничего не спрятано, пусть покажет. Любой человек сломался бы пополам от такого удара, которым я его угостил.
Я, не говоря ни слова в ответ на обвинения, обнажился по пояс и продемонстрировал окружающим свой, без ложной скромности, великолепный торс. Майя гордо взглянула на Макса и сказала: "Как видишь ничего, кроме мышц, тут не спрятано". После демонстрации своего атлетического сложения я, не торопясь, оделся, и мы, попрощавшись с учителем карате, покинули школу.
Выйдя на улицу, расселись в Володиной "копейке" и отправились к нему домой. Пока возвращались, я кое-что рассказал Володе и Майе о нелицеприятных сторонах прогресса. К примеру, о процветающем рабстве в части цивилизаций Галактики.
Мой рассказ произвел гнетущее впечатление на писателя. Он ожидал услышать что угодно, но только не это. Рассказанные мною вещи, вполне обычные для меня, поразили Володю. Он был буквально ошарашен.
– Я всегда был уверен что рабы, рабство, работорговля – удел самых примитивных цивилизаций. Человечество на каком-то пути своего развития проходит этот позорный этап своей истории, чтобы никогда больше не вернуться к нему, – сказал задумчиво Владимир, пока мы возвращались к нему домой.
– История часто повторяется. Иногда в причудливых, порой извращенных формах, – ответил я.
– Я понимал, конечно, что будущего, где будет все, как у Ефремова, не может быть. Что коммунизм – это утопия. Но рабство в высших, высокоразвитых цивилизациях?
– В Федерации и на подавляющем большинстве одиночных планет работорговля является тяжким преступлением. И сурово карается. Повторяю: в подавляющем большинстве цивилизаций, но не во всех. Есть такие миры, где рабство процветает. В основном это негуманоидные цивилизации.
– И что же. Федерация воюет с такими планетами?
– Если бы мы убивали всех, кто не согласен с нашим видением мира, с нашим мировоззрением, с нашими ценностями, пришлось бы истребить пол Галактики. Если бороться злом против зла, ничего хорошего из этого не выйдет. Зло порождает зло. Совет Федерации следит лишь за тем, чтобы на подконтрольной ему территории не нарушались законы. Чтобы обще гуманистические ценности не попирались никем на планетах Федерации. К сожалению, влиять на остальные цивилизации мы не можем.
Мои ответы удручили Володю. Хорошо, конечно, путешествовать по разным мирам, летать от планеты к планете, общаться с представителями других форм разумной жизни. Но проделать все это, будучи домашним рабом? Словно ты не человек, а комнатная собачка. Об этом вряд ли кто мечтает.
Майя, стараясь развеять мрачное настроение, царившее в салоне автомобиля, оживленно спросила меня:
– Леон, выходит, я была права. Тетя Софья – твоя настоящая мама. Из твоего рассказа следует, что тебя похитили именно из нашего города. Все совпадает. Просто чудесно совпадает.
– Чересчур чудесно совпадает, – сказал задумчиво я.
– И это все, что ты можешь сказать? Неужели тебе не хочется повидаться с твоими настоящими родителями? Леон, у тебя каменное сердце.
– Может, не такое каменное, как ты думаешь, – ответил я и вдруг неожиданно для самого себя добавил: – Черт с ними, моими сомнениями и подозрениями. Действительно, я же не каменный. Все-таки это мои родители, и я не по их воле был разлучен с ними. Да и Софья, наверное, будет рада увидеть спустя тридцать пять лет своего единственного сына живым и невредимым.
– Рада видеть? Да тетя Софья с дядей Петей просто с ума сойдут от счастья! – радостно воскликнула Майя. – Какой ты все же холодный человек, Леон.
– Похоже, скоро от моей холодности не останется и следа. Климат Земли благоприятно действует на мою окостеневшую психику. Я начинаю оттаивать.
– Ну что, едем к Сумароковым? – спросил, посмеиваясь, бородач, полуобернувшись к нам.
Мы с Майей почти одновременно кивнули и рассмеялись. Почему-то мне вдруг стало легко. Словно с души спал камень. Действительно, здесь, на Земле, я стал более сентиментальным.
Спустя несколько минут мы звонили в дверь к моим настоящим родителям. Нам открыла Софья и, увидев нас, расцвела в улыбке. Майя сообщила, что мы пришли сказать что-то важное. Сообщить такое известие, от которого все подпрыгнут до потолка. Софья в тон Майе ответила, что такие известия не могут ждать и должны быть без промедления преданы огласке. И мы, не снимая верхней одежды, повалили всем скопом в гостиную. Когда мы с веселыми возгласами ввалились в гостиную, там находились двое мужчин. Один – Петр Иванович – нам приветливо улыбнулся. Лица второго я не видел. Он стоял к нам спиной у окна, что-то внимательно разглядывая. Когда мы вошли в комнату, он внезапно повернулся, и я сразу же узнал этого человека. Это был Том Трекси. Отец Майи.
