Дороги Младших Богов - Сердюк Андрей (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
И всё же я не удержался и, пытаясь скрыть иронию, заметил:
— Смотрю, для тебя наша дружба не пустяк.
— Конечно, — сказал Гошка. — А как по-другому? Друзья — это же первое дело по жизни.
Я прислушивался к его интонации и пытался понять — шутит он или как? Непривычно мне было, что Гошка на такую тему — «друзья не растут в огороде» — себя пяткой в грудину лупит. Думал, может, на подкол высаживает?
Но нет, не прикалывался он, а картонными словами из передовиц «Пионерской правды» старые грехи замаливал.
И, продолжая замаливать, он вот еще чего сказал:
— Без друзей никак нельзя. Друзья — это о-го-го! Вот что, Андрюха, для тебя такое друг?
— Человек, который подставит меня последним, — отшутился я по-черному. Я на такие интимные темы не люблю всуе порожняк гнать.
— Эка ты! — возмутился Гошка. — А знаете, что для меня такое друг? Друг для меня, чуваки, — это всё! Помните, в одном старом фильме Ален Делон сказал: если тебе позвонит ночью друг и скажет, что убил человека, надо пойти и помочь ему избавиться от трупа. Я под этими словами готов обеими руками расписаться. Реально.
Серегу после этих Гошиных слов аж передернуло всего. Он посмотрел на меня. Я покачал головой. Нет, ничего я Гошке про ту тяжкую ночь не рассказывал. И другим не рассказывал. Что я, дурак? Никому. Ни слова, ни полслова. Только в своем живом журнале короткую запись сделал по секрету всему свету, чтобы хоть как-то выговориться. Да и то там так написал, чтобы никто ничего толком не понял. Честно. Можете сами посудить.
Я там, приблизительно, так.
Серега позвонил в полтретьего ночи.
— Привет, — сказал Серега.
— Привет, — ответил я.
— Ты мне нужен.
— Угу… Куда подъехать?
— Я у подъезда.
— Иду.
Я положил трубку и подошел к окну. Серегина «тойота» одиноко серебрилась под фонарем.
В инфернальном конусе света дрожала моросящая хрень. Я поежился. «Дружба — понятие круглосуточное», — вспомнил я чьи-то слова и пошел одеваться.
Спускаясь, увидел, что пацаны опять сорвали почтовые ящики. Засранцы. «Поймаю — убью», — вяло подумал я. Но это я так.
В машине было тепло и уютно. Звучала композиция «Still As The Night» в исполнении ребят Джеймса Ласта.
И вообще…
Я захлопнул дверь. И мы поехали.
Серега всю дорогу молчал. Уперся взглядом в полотно и — привет. Я тоже ничего не спрашивал. Зачем?
Выехали на Александровский, и Серега отпустил.
Шины «Бриджстоун» нежно массажировали ночное шоссе.
Я прикрыл глаза. Спать не хотелось. Мысли разбегались лучами. Думал — вот мы только что были там, а сейчас не там и уже не здесь — и не здесь — и не здесь… Нет того момента, когда мы «здесь»… Прошлого уже нет, будущего еще нет. Настоящее… Настоящее — попытка прошлого не допустить будущего…
Свернули на тридцать девятом. Дорога была выложена вначале плитами, потом выродилась в обычную грунтовку. Лес темнел непрерывной стеной. Дорога петляла. Места были знакомые. По прошлой жизни…
Не доезжая до развалин пэвэошной базы, Серега притормозил. Выключил двигатель. Пять минут сидели в полной тишине.
— Пойдем, — наконец решился Серега и нажал на рычаг багажника.
— Пойдем, — согласился я, приподнял ворот куртки и вылез из машины.
В багажнике лежал длинный мешок из черного пластика. За ним блестели штыками две лопаты. Серега их вытащил, и мы взялись с двух концов за груз.
Он был тяжеловат. Но не для двоих. Мы затащили его метров на пятнадцать в лес. Плюхнули на мокрую траву. И Серега пошел к машине. За лопатами.
А я в тот момент посмотрел на небо. Звезд, слава богу, не было. Я так тогда и подумал: очень хорошо, что нет звезд. Не знаю, почему я так подумал. Но в тот момент я четко понимал — это правильно, что нет звезд.
Зато была луна. Она расплылась, как чернильное пятно на промокашке. И этого хватало.
Пока рыли, я вначале старался думать, что всё это происходит не со мной. Это помогало…
А потом я вообще ни о чем не думал. Просто рыл…
Лопаты на обратном пути скинули в затопленный карьер на тринадцатом.
Серега всю дорогу молчал. Уперся взглядом в полотно и — привет. Я тоже ничего не спрашивал. Зачем?
Только перед городом я ему напомнил:
— Завтра… сегодня уже вагоны должны из Читы…
— Не парься, — ответил Серега, не глядя на меня, — я переадресую на базу. Пусть сами возятся.
— Тогда ладно, — кивнул я. И мы опять замолчали.
Возле развилки перед мостом остановились и зашли в кафе. Серега заказал себе двойной кофе, а мне — немного коньяка. В углу громко гуляла компашка отвязных мажоро. Один, проходя мимо нас к стойке, задел Серегу. Может, и не специально. Но Серега стряхнул кофе с рукава куртки, встал и, слова не говоря, вмазал парню без замаха. Обычно он так не делает. Но — тут такие дела…
Остальные вскинулись, я достал пушку, и всё уладилось.
Когда вышли из кафе, я выстрелил в потертую рассветом луну. Ведь если вытащил, стреляй… Иначе зачем?
Поднимаясь по лестнице, я подумал, что обязательно надо повесить ящики на место. Обязательно…
Потом я долго стоял под душем.
Выйдя из ванной, разогрел суп. Захотелось… Суп был грибной. Суп был никакой. А вчера нравился.
Я знаю, что Серега всё это как-нибудь переживет. Наверное, и я со временем справлюсь. Ведь надо же жить.
А пока у меня депрессняк. Лежу, читаю Акунина.
Такие дела.
Да, такие дела были.
Ладно.
Короче, мы похлебали на дорожку кипятку, я выкурил еще одну сигарету, Серега дал команду.. Прикопали банки, зассали костерок и двинули.
И тут, как назло, небо стало затягивать. Через полчаса затянуло полностью, и сразу повалил снег. Будто кто-то хорошо тряхнул долину — помните, в детстве такие игрушки были: стеклянный шар, а в нем спирт, ну или что-то вроде? — тряхнешь, и там, внутри, начинают хаотично плавать серебринки? Очень похоже.
У меня, кстати, был не шар, а полусфера. Внутри нее мостилась Красная площадь в миниатюре. Всё как положено: брусчатка, стена Кремлевская, Мавзолей с часовыми и даже ели. Голубые, разумеется. Когда я тряс эту штуку, внутри начинался натуральный снегопад. И я очень, помнится, любил это дело. Потом разлюбил. Представил однажды — с чего уж, не знаю, — что, когда я землетрясение устраиваю, засушенный Ильич сваливается со стола, а персоналу, маленьким человечкам, живущим там внутри, приходится каждый раз поднимать его с пола и водружать на место. Я эту картину так себе ярко тогда представил, что после этого больше ни-ни. Засунул куда-то. Или обменял. Не помню. Ну, в общем, став ответственным богом, потерял к своему заспиртованному миру всяческий интерес. И то — что толку созерцать тишь и благодать в застекольной Вселенной, когда отказал себе в удовольствии тряхануть ее от души? Оно же тяжело, когда руки чешутся, а нельзя. Трудно быть богом. Имею в виду — порядочным богом.
Во-о-от…
Точно, поди, обменял я тогда эту забаву. На какой-нибудь самопальный пугач…
Снег вскоре стал стеной — шли чисто по приборам. В смысле — по компасу. И без малого через три часа вышли на полотно железной дороги. Вообще, с этой самой дорогой странно было: она начиналась «вдруг», то есть ничего не было, ничего не предвещало и — вдруг сразу под ногой шпала. Как здрасьте.
Но нам, впрочем, какая разница была, что шла она из ниоткуда, да пусть она даже шла в никуда, главное — точно на сто три градуса. И хотя между шпалами трава прямо из щебня росла, а сами шпалы прогнившими были, но всё же по ним гораздо легче и веселее было идти, чем по полю-то, — это в любом случае не сквозь подмороженные джунгли продираться.
Вскоре совсем хорошо стало — снег прекратился. Облака ветром сдуло, и луна покатилась вместе с нами по ржавым рельсам.
И катилась до самой будки Железного Дорожника.
Будка была точно такой, какие обычно строят на жэдэ переездах, — ну, представляете? — такой домик приподнятый, из которого при появлении поезда выскакивают зачем-то заполошные тетки с желтыми флажками.
