Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Русанов, до того ухмылявшийся во всю ширь, не выдержал и гулко расхохотался.
- Зато уж в остроте языка тебе равных нет, сестрица!
Здесь Николай почел возможным вмешаться:
- Я полагаю, что никому здесь не нанесу обиды, отметив, что никогда не видел, да и не ожидаю встретить женской красоты, среди которой Вы, Елена Васильевна, могли бы выделяться лишь умом. И уж тем более я не рассчитываю встретить женский ум, в сравнении с которым, Вы могли бы отличиться только красотой.
Наградой ему стала еще более теплая, чем в первый раз улыбка, и взгляд огромных, смеющихся глаз цвета яркой, летней листвы.
- Бог ты мой, это же почти белый стих - да еще вот так, экспромтом... Вот видите, Всеволод, как говорят истинные джентльмены? Бедная, бедная Настасья, Вы ей, наверное, никогда ничего подобного в жизни не сказали! Уверена, Вы только подшучиваете все время, как надо мной сейчас.
Русанов в шутку втянул голову в плечи и закрылся растопыренной кистью, размером с большую суповую тарелку
- Что Вы, что Вы, Елена! У Настасьи Никитичны не забалуешь, она никогда не потерпела бы моего остроумия. Вы только не передавайте ей моих шуток - моя невеста прекрасна, как бутон распустившейся розы, но когда я вижу этот прелестный и нежный цветок с чугунной сковородкой в лепестке, я страшно робею!
- Но что же Вы стоите, Николай Филиппович! Наши с братцем семейные шуточки могут ввести в смущение кого угодно, и мне, право, совсем неудобно, что я заставила Вас все это выслушивать. Пожалуйста, присаживайтесь, а я попытаюсь вспомнить обязанности гостеприимства, - и Николай удостоился третьей улыбки.
За спиной Маштакова уже стоял незамеченный, неслышно подошедший человек, и стоило только Николаю присесть, как на накрахмаленную скатерть перед ним легло отделанное кожей меню. Елена Васильевна продолжала перешучиваться с Русановым, не отвлекая Николая от выбора блюд, и потому кавторанг, глядя одним глазком в меню, рискнул другим глазком внимательнее рассмотреть свою очаровательную собеседницу.
Сидящая напротив него женщина была, пожалуй, чуть старше двадцати лет, и ничего от гигантизма брата не было в ее облике. Вьющиеся каштановые волосы, уложенные в не слишком сложную, но очень элегантную прическу прекрасно гармонировали с огромными зелеными глазами. Аккуратный овал лица, высокие скулы, чуточку курносый нос, пухлые губки... Быть может, ее внешность и не являлась каноном классической красоты, но госпожа Русанова была, безусловно, очаровательна. Каждый взмах длинных ресниц, каждая улыбка, поворот головы - любое ее движение дышало грацией молодой газели и тем, что искушенные в женской красоте французы называют charme unique
Тут кавторанг наконец осознал, что наслаждаться женским обществом "в один глазок" у него не получилось. Николаю стоило известных усилий заставить себя вернуться к изучению меню, прекратив довольно нагло пялиться на сидящую напротив него даму. Была ли Елена Александровна поглощена разговором с братом, или же предпочла не замечать некоторое отступление от этикета, допущенное Маштаковым - сказать было решительно невозможно.
Николай продиктовал заказ, тихонько распорядившись подать немедля три бокала и бутылку "Клико Демисек", что, безусловно, было немалым расточительством для офицерского жалования, зато полностью соответствовало торжественности момента. Человек исчез, и почти тут же появился вновь, почтительно неся на серебряном блюде пузатенькую бутылку темного стекла с узнаваемо-желтой этикеткой.
- "...Вдовы Клико благословенное вино в бутылке мерзлой для поэта на стол тотчас принесено... " - неожиданно продекламировал Всеволод Алекандрович, а когда благородное шампанское, окутавшись белоснежной пеной, заиграло за стеклом бокалов, Николай предложил тост за встречу и знакомство, после чего завязалась обычная в таких случаях, светская беседа.
- Скажите, Николай Филиппович, как Вы относитесь к оперному пению? - спросила госпожа Елена.
- Вряд ли меня можно назвать истинным ценителем, если Вы об этом, но я с удовольствием слушаю хороших исполнителей, таких, например, как сегодня.
- Так Вы были на "Князе Игоре"? А ведь мы только что оттуда!
- Удивительно! Как же я мог не увидеть Вас?
- О! Мы чуть-чуть опоздали - признаюсь, то была моя вина, хотя я обожаю оперу. А Всеволод, увы, не слишком-то ценит высокое искусство - после третьего действия он и вовсе спрятался в буфет, где и обрел гармонию в обществе пары бутылок Бордо. И мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы извлечь оттуда моего несносного братца! Из оперы мы уехали едва ли не первыми - опять же по настоянию этого медведя - ему, видите ли, буфетные закуски на один зуб, и перед отбытием на корабль он желает отобедать по-настоящему! И что было делать? Не могла же я бросить в одиночестве любимого братика!
Какое-то время разговор крутился вокруг оперы, неожиданных гастролей звезд Большого театра, и обсуждения их голосов, конечно же великолепных и конечно же бесподобных. Николай, не слишком большой любитель разговоров ни о чем, едва ли не заскучал. Однако вскоре беседа свернула на соответствие оперы своему первоисточнику: "Слову о полку Игореве" и вот это-то было совсем не в традициях пустопорожней болтовни. Елена Васильевна смогла удивить Николая - кто бы мог подумать, что красавица разбирается в писаниях давно минувших лет? Кавторанг вспомнил слова госпожи Русановой: "Общественное мнение считает, что красавицам ум ни к чему", - и ему стало стыдно. Он про себя полагал, свои взгляды более прогрессивными в сравнении с общепринятыми - а вот поди ж ты.
- Однако, пора мне поторопиться, - изрек Русанов, глядя на большие настенные часы:
- Катер отходит через полчаса.
- А Вы, Николай Филиппович? Вы ведь, наверное, тоже торопитесь на корабль? Можно, я попробую угадать? Наверняка на "Цесаревич"!
- Да почему же на "Цесаревич"? - пробасил Всеволод Львович.
- А потому что мне кажется, что Николай Филиппович воевал, а где же он мог это сделать, если не на "Цесаревиче"? Ведь ты же сам мне рассказывал, что этот броненосец единственный из всего вашего флота воевал с японцами!
- Нет, я не с него - ответил Николай.
- Вы правы, я действительно воевал... на "Бородино".
- Ой! - Елена Васильевна прижала салфетку к губам, со смущением, испугом (но и неподдельным интересом) глядя кавторангу в глаза.
- Простите меня, пожалуйста, мне не следовало говорить об этом.
- Право, Елена Васильевна, не стоит извинений. Все же прошло почти десять лет, и я давно научился смотреть в прошлое без эмоций. -покривил душой Маштаков:
- Но Вы же тогда...Вы были в плену?!
- Да, я провел в Японии чуть больше года.
- Я... очень рада знакомству, Николай Филиппович. У меня по вторникам и субботам к шести часам собирается небольшое общество, среди которого нередки интересные люди. Буду рада, если Вы к нам присоединитесь.
И как можно было бы не принять такое предложение?
Николай вернулся на "Севастополь" в самом приподнятом настроении, давно он не чувствовал себя так хорошо! Смеркалось, и кавторанг не отказал себе в удовольствии, набив трубку любимым "кэпстеном" и плеснув в бокал коньяк на два пальца: посидеть напротив распахнутого иллюминатора небольшой своей каюты, наслаждаясь ночной свежестью и любуясь тихо разгорающимися на небосводе холодными бриллиантами звезд. Все было хорошо, но пора уже и спать - утро моряка начинается рано.
...но не успел Николай как следует окунуться в сновидения самого приятного толка, как настойчивый шепот верного Кузякова вернул его на грешную землю:
- Вашблагородь, проснитесь! Вставайте, Вашблагородь!
- А? Что? - не сразу сообразил кавторанг спросонья
- Так что передали - всех господ офицеров просят в командирский салон.
Опять вдруг заболела давно не дававшая знать о себе рука, но Николай даже не поморщился - не до того сейчас. Быстро собравшись и широко шагая к командирскому трапу, он не строил иллюзий: существовала одна-единственная причина, по которой офицеров стали подымать за полночь и гнать к командиру. Так что Николай ничуть не удивился, когда совершенно свежий, одетый словно бы на парад командир "Севастополя" Бестужев-Рюмин объявил:
