Офелия (СИ) - Семироль Анна (чтение книг .TXT) 📗
- Пирожок, завтра утром отец отвезёт тебя к тётке в Бристоль. Напиши записку ребятам, я передам Йонасу.
- Выпусти меня, - зашептал Питер умоляюще. – Пожалуйста, открой дверь!
- Ключ у папы, - вздохнула Агата. – А он рвёт и мечет.
- Тогда, пожалуйста, позови маму. Я есть хочу. И в туалет…
Агата ушла. Питер долго вслушивался в её удаляющиеся шаги, и всё думал, что сказать маме, когда она придёт. Но так и не надумал. Все силы ушли на бунт в отцовском кабинете. И слова кончились.
Мама молча сопроводила Питера в туалет, потом на кухню, где поставила перед ним тарелку с чуть тёплым мясным пудингом. Села за стол напротив сына, подперев ладонями щёки. Взгляд у неё был пустой, лишь в самой глубине серых с прозеленью глаз таилась невысказанная грусть. Мальчишка ковырнул еду пару раз, и аппетит пропал совсем. Когда чувствуешь себя чужим в своей же семье, вообще пропадают любые желания. Снова подумалось о Йонасе: каково ему день за днём жить под одной крышей с человеком, который никогда не испытывал к нему ни любви, ни привязанности? Сам Питер нечасто ссорился с родными и чувство отчуждения, возникающее в ссорах, очень пугало его с самого детства. Ему даже снились кошмары, в которых он совершенно один пробирался сквозь толпу людей с нарисованными карандашом одинаковыми лицами: две точки глаз, прямая линия рта.
Глаза мамы были такими точками. А губы кривились, отчаянно сопротивляясь участи застыть равнодушной прямой. Питер подумал: а вдруг они меня разлюбили? Или оно вот-вот случится, прямо сейчас, если ничего не сказать, не вмешаться, не остановить…
- Мама. Я очень тебя люблю.
Он не узнал своего голоса – настолько хрипло и сорванно тот прозвучал. Как будто это не он сказал, а что-то чужое, во что он превратился в глазах родителей. Подменыш, жутких сказок о котором Питер когда-то наслушался от деревенских.
- И я тебя люблю, = таким же чужим голосом ответила мама.
- Пожалуйста, не отправляйте меня в Бристоль! Умоляю, не надо!
Оливия Палмер вздохнула и закрыла глаза. «Она тоже устала, - подумал Питер. – Ей не всё равно, ей тоже плохо, когда мы ссоримся». И он снова попросил:
- Пожалуйста, не прогоняйте меня. И попрошу прощения у папы, я извинюсь перед миссис Донован…
- Никто тебя не прогоняет. Погостишь неделю у тёти Терезы и дяди Фреда. И после выставки папа за тобой приедет.
Питер съёжился над тарелкой, поник головой так, что тёмно-русая чёлка чуть не легла в пудинг.
- Мама, пожалуйста…
- Ты наказан, Питер. Доедай, и я тебя провожу в комнату. Вставать придётся рано, ехать далеко.
Будто кто-то задул свечу. Огонёк надежды, что теплился внутри Питера до последнего, дрогнул и погас.
- Позволь мне попрощаться с Офелией, - едва слышно попросил Питер.
- Давай без траура, хорошо? Вы увидитесь через неделю.
- Мама, это мой друг. А я – её единственный друг. Мне обязательно надо её увидеть.
- Утром. Всё утром.
Когда за мамой закрылась дверь и в замке повернулся ключ, Питер открыл окно и лёг животом на подоконник. Нет, не слезть. Лестница слишком далеко стоит, а прыгать на раскидистые кусты маминой любимой розы слишком опасно. Да и куда идти, если получится выбраться из дома? Тётка Йонаса и родители Кевина приведут Питера обратно, как только он появится у них на пороге. Идти пешком в Дувр и умолять Стива Фрейзера приютить его было уж совсем глупой затеей. А жить на иве у ручья можно только до первого серьёзного дождя. Да и как выжить, когда не умеешь готовить, охотиться и строить хоть что-то, кроме шалаша? Можно утащить у отца плащ-палатку и котелок, и питаться рыбой, но надолго ли хватит терпения? Питер грустно усмехнулся, вспомнив сказку про трёх поросят.
- Не братьями они были, - вздохнул он. – Скорее, отцом и сыновьями. Папа умел строить настоящий дом, а дети – только шалаш из палок.
Нет, конечно, никуда он не сбежит. Это только Йонас смог пройти через две страны и перебраться через пролив. Потому что Йонас – это Йонас. Почти герой комиксов. Или как Джеймс Бонд, только молодой совсем.
Питер включил настольную лампу, вытащил из стопки чистый лист бумаги и принялся выводить подаренной отцом авторучкой: «Йон, здорово! Я здорово разозлил отца, и он отослал меня к тётке в Бристоль. Мама говорит, это на неделю. Пригляди тут за Офелией, пока я буду в ссылке. За меня не волнуйся, я в полном порядке. Кеву привет, я попробую позвонить ему из Бристоля. Пит». Он подумал и приписал: «Йон, ты охрененный друг и мировой парень. С меня значок бристольских «малиновок»[1]. Или вымпел». Питер сложил лист вчетверо, написал на нём имя Йонаса и оставил на столе. Разделся, забрался в кровать и уснул, обернувшись одеялом.
Утром его разбудила мама. Питер схватил адресованную другу записку, по дороге в умывальню подсунул её под дверь комнаты Агаты. Наскоро позавтракал, положил в приготовленную сумку с вещами бумагу и карандаши. Подумал и добавил библиотечную книгу про оттудышей, которая показалась ему самой правдоподобной. Остановился у окна: на улице собирался дождь, у ворот уже урчал мотором отцовский «Силвер Клауд».
- Питер! – услышал мальчишка. – Спускайся быстрее!
Он подхватил свои вещи и со всех ног понёсся в нижнюю гостиную. Распахнул дверь, бросил сумку на лестнице, щёлкнул выключателем подсветки и подбежал к иллюминатору.
- Офелия! – позвал он, ударив ладонью в стекло. – Офелия!
Он не думал, что она услышит: Офелия по утрам любила поспать, появлялась обычно часов в десять до полудня. Но в этот раз она не спала. Мелькнул в мутноватой тьме знакомый белый силуэт, и вот уже русалочка радостно закружилась у окошка, помахала рукой Питеру.
- Я уезжаю, - только и смог сказать он. – Ты береги себя, пожалуйста. К тебе Йонас заглянет. Не надо его бояться, он мой друг.
Офелия склонила голову набок, подплыла к стеклу вплотную. «Она меня не слышит, - подумал Питер грустно. – Может, это и хорошо даже». Русалка попыталась заглянуть ему в лицо, забеспокоилась. Мальчишка бессильно прижал к стеклу ладони, поник головой. Целая неделя… За это время может случиться всё, что угодно.
«Нет. Она не должна видеть меня таким… заплаканным и слабым. Я должен быть сильнее! Я её друг и защитник!»
- Ничего не случится.
Он заставил себя улыбнуться и посмотреть в чёрные глаза девочки-цветка. Офелия по ту сторону окна касалась его ладоней тонкими пальцами. И тоже улыбалась.
- Я с тобой. Питер и Офелия – друзья. Я к тебе вернусь, понимаешь?
Она кивнула, повела ушками. Их ярко-розовые кончики реяли в воде, как знамёна над замком. Питер поднял вверх большой палец, улыбнулся как можно теплее и искреннее:
- Выше флаг, Офелия! Я тебя не брошу! Мы скоро увидимся, друг.
[1] «Малиновками» (robins) называли игроков футбольного клуба «Бристоль Сити»
Офелия (эпизод тридцать второй)
Бристоль встретил их скучным, не по-летнему холодным дождём. «Силвер Клауд» петлял по узким, закованным в каменную броню улицам, изредка выбираясь на побережье реки Эйвон и проезжая мимо маленьких скверов. Питер полулежал на заднем сиденье, прижавшись щекой к скрипучей коже, и тоскливо думал о том, как хорошо было бы, если б прямо сейчас раздался громкий хлопок, и отцовская машина попала бы в какой угодно мир, лишь бы там не было этого города.
«Можно даже к динозаврам, - думал мальчишка, провожая безучастным взглядом очередную улицу с серыми домами и спешащих людей под пёстрыми зонтиками. – Пусть съедят – и всё. А можно и к оттудышам. Чтобы папа увидел, насколько он в них ошибался».
Серая череда домов сменилась зелёным массивом: ехали мимо парка. Питер подумал о том, что Лу понравилось бы, когда вокруг много деревьев. И что вообще было бы здорово, если бы пикси… да и не только пикси жили свободно в мире людей.
«Они никому не мешают. У них свой уклад жизни, им не нужны ни города, ни деньги. Йон говорил, что там, в своём мире, пикси живут на больших деревьях. В реках – русалки, на заливных лугах и в камышах – келпи. Интересно, а кентавры где? В лесах или на равнинах? Что им нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности? Наверное, подобие жилища. Может, пещеры?»
