Клинки и карабины (СИ) - Манасыпов Дмитрий Юрьевич (серия книг .txt) 📗
– Да не вопрос. – пробурчал кубический и отправился к дороге.
– Э, боксер, очухался? – Вадим подмигнул Тайсону. – Доставай мобильный, включай фонарь и вперед. Дернешься – в яйца выстрелю.
– Может, подождем? – оставшийся товарищ Вадима пожал плечами. – Выйдет, этот так орал, я даже здесь слышал.
– Уже вышел бы. – Вадим неожиданно стал серьезным. – Там, сука, стена на голову упадет, не заметишь, ори-не ори, фиолетово, хрена услышишь. Карауль. А мы пошли.
– МЧС, менты? – предложил не сдающийся приятель.
Вадим отмахнулся. А Жанка поняла – батя у него реально крутой. Как сам Вадим.
Свет растворялся в тенях уже у самого входа. Солнце закрыли тучи, фонарики мобильных оказались так себе. Пыли было много, пыли и грязи, веток, листвы и собачьего дерьма. Жанка, стараясь не морщиться от брезгливости и держать лицо, шла медленно, стараясь не вляпаться. Рыжий с пацанами оказались быстрее, не заморачиваясь насчет обуви. Или всерьез опасались ствола Вадима, не убранного и смотревшего им вслед. Сам чернявый, где-то в метре за Жанкой, двигался кот котом, мягко и почти бесшумно.
«Предбанник» прошли быстро, оказавшись в первом зале. Невысокий прямоугольник посередке, обложенный кафелем, Воля сдуру не заметил, ляснувшись ногой. Зашипел, подпрыгивая.
– Какое неуважение к покойникам. – Вадим усмехнулся.
– Чо?!
– Сюда гробы ставили, потом грузили в них мертвых, когда родственникам выдавали. Бате помогал как-то его тетку забирать.
Воля шарахнулся в сторону. Жанка хмыкнула, в какой раз дивясь дурости этого урода… да и остальных тоже.
– Где следы? – Вадим рассматривал пол и ничего не видел.
– Здесь были. – Воля по стеночке прошел к следующей двери. – Вот.
Да, недавние, наверно, что Сашки. Жанка, отойдя в сторону, всматривалась в темноту впереди. Окна у здания заросли грязью, осеннего солнца не хватало. Едко и щекотно воняло какой-то дрянью.
– Сашка! – крикнул Вадим, махнул всем, мол, заткнулись и не дергайтесь. – Сашка!
Жанка вслушалась. Ничего, потрескивает только, как всегда в старых домах, да шуршит мышь, наверное. В ответ никто не крикнул и не шагнул навстречу. Звякнуло капелью, все дрогнули. Вчера ливень был, снаружи-то, с остатков тепла все высохло, а тут, с крыши просочившись, протекает.
– Пошли дальше. – Вадим мотнул стволом в проход, уходящий в шелест темноты.
Он не казался, был по-настоящему злым, готовым сорваться и выстрелить в первого вякнувшего против. Жанка ощутила сразу, остальные тоже поняли, послушно двинулись куда сказано.
Длинный и широкий коридор, совсем больничный, старый, затянутый по краске и штукатурке стен лениво обвисшими тряпками паутины, сплошь покрытых пылью. Листвы тут стало меньше, предбанник ее явно фильтровал, зато прибавилось собачьих сюрпризов. Четыре двери с обеих сторон, закрытые досками, по несколько штук на каждую.
Фонарики едва разгоняли липкую темень, зашелестевшую и завонявшую сильнее. Вчерашняя непогода пару раз отозвалась настоящей грязью, Рыжий даже уперся в стену, чтобы не упасть. Следов пацана, отправленного гоп-компанией внутрь, видно не было.
– Может, давай назад? – поинтересовался заметно испуганный Воля.
– Давайте без давайте, – буркнул Вадим явно услышанное где-то раньше. – А все остальное – разрешите. Топай, сука, гангста сраный.
Жанке он нравился. Было в нем что-то, что-то мужское, суровое и лихое одновременно. Ни один из дворовых и даже знакомых с «пятнашки» близко не стоял. Такой брат у такого лоха, как этот, как его? Сашка, да.
– Еп! – Тайсон, идущий первым, стал как вкопанный. Остальные притормозили чуть позже, когда увидели, что впереди. Столы, металлические и длинные.
Жанка знала такие. Отца забирала как-то, опознавала, пока мать, растекшись в коридорчике, пьяно икала и тряслась. Ей тогда даже пришлось помочь уставшему и не выспавшемуся санитару. Тупо переложить отца на каталку. Отца, лежавшего на столе голышом, с темным сморщенным членом набок, с разрезом от груди до паха, сизо-бледного, с темно-желтыми пятками. Ее тогда повело, в глазах даже потемнело. А чо? Ей было-то четырнадцать, мамка лежит там, в сопли уделавшись и больше никого нет.
Жанка справилась, попросила закурить и помогла. Она еще занималась спортом, а папка тогда стал совсем худой, он же болел, когда развод случился. Взялась за дрябло-куриные холодные щиколотки, напряглась и они перекинули отца на каталку. Говно.
– Ребят… – Воля шмыгнул. – Мож, пойдем, а?
Треснуло. Воля пискнул. Жанка уставилась на длинную лампу, висевшую на соплях и начавшую разгораться. Дневной свет? Ни фига, бледный, мертвячий.
– Ого! – Воля, с разгорающимися глазами, вдруг шагнул и нагнулся, протягивая руку. – Ничо се!
Длинный блестящий нож. Сразу видно, таким не картоху чистить, а если мясо пластать, то не говядину. Заточка – бриться можно. Вадим даже знал название, типа ланцет. А увидел этот кусок дауна, что за невезуха? Вон, руку протянул. Руку, к чему?!
Воля взялся за нож. Нахмурился, пытаясь поднять, потянул на себя. И заорал.
Лампа и пара ее соседок, потрескивая, ожили совсем. Залили прозекторскую серо-голубым и неживым серебром, освещая потрескавшиеся стены, рыжие потеки воды, пятна плесени, затертую плитку на полу. И дымку, закрывшую ланцет, на глазах обретавшую плоть, растущую дальше, становящуюся телом в медицинском костюме, взявшимся из-ниоткуда.
Жанка сглотнула, отступив. Воля, вылупив глаза, смотрел на желтую лысину в метре от себя. Бледная мохнатая рука шевельнулась, вцепилась в нож, тело дернулось, хрустя шеей. Рывком подняло голову, уставившись на испуганного весельчака, севшего на пол. Блеснуло сталью, Воля хрюкнул и схватился за горло. Хлестануло алым.
Кровь била фонтаном, не окрашивая плитку, впитывавшую ее, как губка. Красными стали стены, влажно вскрывающиеся изнутри багровой паутиной. Темнота бежала от нее, бежала, сгущаясь и отступая назад, за спины четырех оторопевших живых. Жанка поняла первой, оглянулась и…
Темнота, переплетаясь с кровью, затягивала проход наружу. Густела, растягивалась непроницаемой завесой, рвущейся изнутри желваками-лицами, беззвучно кричащими и пытающимися вырваться.
Вадим выстрелил в лысого, тянущегося к начавшей успокаиваться крови, уже просто бежавшей из Воли, завалившегося набок и молча, по-рыбьи, открывающего рот. Грохнуло сильно, оглушая в замкнутости ожившей прозекторской. Хрустнуло, чуть вмялась лысина… и все.
– Бегите!
Девчонка, грязная, в рванине, кричала из проема, не заходя внутрь.
– Сюда!
Только Вадим и оглянулся на кренделя в синем, застывшего перед умершим Волей. На Волю смотреть было глупо, он не помешает. Лысый, с темнеющей вмятиной на башке, переливал из ладони в ладонь красное. И радовался, слюняво хихикая.
– Быстрее!
Девка-бомжиха, или кто она такая, махала рукой. Все бежали, торопились удрать дальше от подрагивающей мембраны, кричащей без звука, от мертвого Воли, от лысого урода, от света оживших ламп, от разбегавшейся все дальше крови, не кончавшейся и вдруг полетевшей ржавыми хлопьями.
Серо-зеленоватые стены убегали глубже под землю, освещенные потрескивающими и разгорающимися светильниками. Маячила стальная перегородка с дверью, открытой и поплывшей, как сыр на сковороде.
Они влетели внутрь. Тайсон, не спрашивая, потянул дверь на себя, но та только взвизгнула петлями и не сдвинулась. Несколько старых шкафов, металлические этажерки, пыльные и с высохшей крысой. Стулья, разломанные и сложенные посередке. Два выхода. Тайсон вцепился в дверь и приготовился дергать.
– Не трогай. Шуметь надо меньше. – Девчонка шумно дышала. – Вас как сюда занесло, взрослые же?
– Пацана не видела? Четырнадцать ему, невысокий такой. – Вадим отодвинулся от троицы, отправившей брата сюда, ствол не убирал. – Рюкзак рыже-черный.
– Желто-черный. – Жанка потянула из кармана сигареты. – Лошок лошком, Сашкой звать.
– Видела. – согласилась девчонка. – Он глубоко забежал.
