Клинки и карабины (СИ) - Манасыпов Дмитрий Юрьевич (серия книг .txt) 📗
– Глубоко? – Вадим, зло глядя на Жанку, старался не сбиться с мысли. – Это как?
– Надо идти. – Глаза у нее смотрели очень грустно, так, что становилось еще страшнее. Как будто странная замарашка знала их будущее. – Нельзя стоять, только идти. И я отведу туда.
– А ты кто? – поинтересовалась Жанка, оглядываясь. Тоже мне, эта, как ее… Мать-Тереза нашлась. Помогает она им, как кто просил такую помогайку. Надо выбираться, значит, надо головой думать.
Жанка, когда нужно, становилась очень простой. Оказалась со старшаками на вписке, все бухие и лезут? Если точно не отмахаешься, лучше проследить за надетыми гондонами и отыскать смазку, чтобы потом к гинекологу не бегать зашиваться да за анализами. Нашла лопатник в ТЦ, так пни, чтобы прокатился, только незаметно, еще пару раз ногой, в толпу, потом хватай и вали. В старой больничке творится херня? Ищи выход и спасайся.
– Я попробую помочь, – девчонка смотрела жалко, только жалела не себя, а их. – Надо попробовать.
– Ты кто сама? – Вадим прищурился, не понимая.
Не складывалась девчонка в целое. Волосы грязные, а все равно волнистые, не висят сосульками. Одежда драная, собранная из всего подряд: олимпийка, каких лет двадцать не продают, джинсы с остатками страз у карманов, футболка с вежливыми людьми и кеды, как у отчима на детских фотографиях. Чушь какая-то.
– Никто. Не помню имени, не помню откуда. Живу здесь… давно живу.
– Чо за хрень? – Рыжий сморкнулся. – Бред.
Девчонка виновато улыбнулась, смотрела грустно-грустно.
– Валить надо. – Рыжий смотрел на две двери, темнеющие стеклами, сплошь в паутине. – Левая – куда нам надо, то здание у самого угла, рядом с перекрестком. Правая в подземный ход, к главному корпусу, чо не ясно? Нам сюда, точно вам говорю.
И шагнул к левой.
Стенка этажерки звонко лопнула, разорвав полку и выстрелив ею в ногу Рыжего. Влажно хрустнуло, тот взвыл, оседая и матерясь. Через разорванную штанину белела кость, прорвавшая кожу.
– Дерьмо. – Жанка выбросила сигарету. – Рыж…
Топот услышали все. Быстрый и вкрадчивый, дотянулся из оставленного коридора, моргающего лампами, не дающими ничего рассмотреть.
– Бежим! – девчонка быстро оказалась у дверей. – Быстрее!
– Эй, вы чо?! – Рыжий попробовал встать и осел. Протянул руку к Тайсону. Тот шагнул, и остановился, придержанный Жанкой. Та посмотрела на все сильнее топочущую темноту и потянула Тайсона к дверям.
– Стойте! – Рыжий пополз, размахивая рукой, стараясь дотянуться до своих.
Вадим, косясь в странно шумящую черноту за спиной, замер, глядя на свежий след, отпечатавшийся в пыли у правой двери. Лев в треугольнике на подошве, кеды, купленные мелкому в поездке из Финки в Швецию. Сука!
– Я сюда. – Он толкнул дверь и шагнул в моргающую лампами темноту. Следы уходили куда-то вглубь. Девчонка с грустными глазами, задержавшись, кивнула Рыжему и ушла за Вадимом. Жанки с Тайсоном уже не было, они бежали к свободе по левому коридору.
Рыжий, сумев встать и прыгая, вцепился в ручку двери, хлопнувшей за друзьями-предателями. Взвизгнул от обжигающего холода, резанувшего по пальцам и заткнулся, поперхнувшись смрадом, поползшим из-за нее. Кожа прилипла намертво и, шарахнувшись назад, Рыжий оставил ее вместе с мясом. Глянул на обнажившиеся фаланги, блестящие крохотными алыми разводами и заплакал. Топота сзади уже не слышалось, сменившись частым дыханьем и шепотами.
Он так и не сумел оглянуться, начав кричать сразу, как обломанные гнилые зубы впились в шею, плечи с руками, спину. Кричал долго, ровно все время, пока кровь не перестала хлестать во все стороны. И даже дождался одного из слепошарых, как кроты, уродов в больничных пижамах, желтыми ногтями разорвавшего брюхо и вгрызшегося в потроха.
Вадим с девчонкой спустились к новой перегородке. Здесь оказалось не так свободно. Каталки, матрацы, распотрошенные и даже целые, тюки с больничным бельем, стальные боксы с еще виднеющимися красными буквами, подставки для систем, похожие на офисные вешалки на колесиках.
Дверь их не пропустила. Держалась мертво, поблескивая по краям и щелям самым настоящим льдом. Холод стал сильнее, пришлось дуть на руки, растирая и даже приседать. Вадим, чуть вспотев, смотрел назад и вверх. Такие звуки могли быть только в киношных ужасах. А он слышал наяву.
– Дверь откроется. – Грустноглазая потянула рукав олимпийки, блеснув старенькими часами. – Еще минуты две.
– Почему? – Вадим, растирая руки, старался не клацать зубами.
– Это же игра, ты не понял?
– Чего?!
– Игра. – Грустноглазая говорила четко, как маленькому, но Вадим не обижался. Обидишься тут, ага.
Девчонка, притоптывая на месте, продолжила:
– Тут все живое, просто прячется, спит до времени. И не сразу и не на всех включается, даже если зайдут. На взрослых лабиринт реагирует нечасто, просто сейчас проголодался.
– Кто?
– Что, не кто. Не, не так… Что и кто.
Там, наверху, под солнцем, рядом с развалинами, прячущими в себе пыль, дерьмо и бомжей, Вадим точно подумал бы – баба-то крейзи и все. Тут, глядя на грязный лед, покрывающий дверь и не спешивший таять, слушая хрипы, влажный треск и чавканье сверху, он пытался ее услышать.
– Ты не понял? – Грустноглазая улыбнулась. Улыбка у нее оказалась красивой, с ямочками. Да и лет, на самом деле, не пятнадцать-шестнадцать, больше, года на два, девушка уже. – Это не несколько проходов под бывшей онкологической больницей. Это дом, вернее, съемное жилье, только жилец стал хозяином.
– И кто жилец?
– Демон. – Она пожала плечами, мол, ты сразу не понял, что ли? – А его дом – это лабиринт, где коридоров больше, чем когда-то было, почти до бесконечности, здесь даже не один уровень. И люди, играющие в эту игру, дают ему жизнь.
– Да ты гонишь.
Она вздохнула, оттянула воротник олимпийки, показав длинный шрам, проходящий от шеи до ключицы и убегающий вниз. Расстегнула молнию и подняла футболку. Здесь шрам не пропадал, спускался до задорно торчащей грудки, почти разрезав ее пополам, извивался на ребрах и уходил вниз, лишь чуть не коснувшись пупка.
– Мне дали выжить. Срастили… почти все. И выпустили сюда. Я видела таких, как ты с братом, много. Я здесь давно, так уж вышло. Почти ничего не помню.
– Почти?
Она робко улыбнулась.
– Те, с тобой, очень злые и испуганные. Жестокие… особенно девушка. Не стала все говорить, зачем? Я приехала к бабушке. Мы с ней жили в деревне, она заболела, пришлось везти сюда, самой назад. Школа, экзамены впереди, я же на медаль шла.
– Какие экзамены?
– Выпускные, ну… В школе, когда билеты, по ним отвечать, писать сочинение. Ты чего, не учился?
Вадим охренел. Натурально, просто взял и охренел. Вокруг такое дерьмо, а она про школу.
– ЕГЭ у нас. Без сочинений и все такое.
Дверь не отмерзала, рыканье и чавканье влажно лились вниз, а непонятная дурочка смотрела с почти открытым ртом.
– Ну… Ладно. В общем, мне сказали идти в морг, объяснили, куда и как, спустилась на лифте и вышла уже сюда. Вот… не живу и не умираю. Нас таких несколько.
– А кто вот это сделал? – Вадим кивнул на шрам.
– Бабушка.
Он сглотнул. И начал сдвигать каталки, системы и всю халабуду вокруг завалом, типа баррикады. Не нравилось ему, что наверху притихли.
Может, не врет, может, живет и помогает. Вадим ужасами не интересовался, ему вообще нравилась фантастика типа «Звездных войн» или «Стражей» с их енотом. Не любил и не верил, только хруст и порыкивание сверху заставляли думать иначе.
Не врет, наверное… Часы такие, «Монтана», батя с детства сохранил, говорит, в девяностых самые понтовые были у пацанов. И олимпийку помнил, Юэсей чемпион, на даче мачеха носила такую же, от мамы оставшуюся. Кеды? Ну, а чо, батя говорил – в девяностых, в начале, все донашивали, на новое денег не было. А эта вообще с бабкой жила и в деревне. Красивая. Вадим вспомнил офигенные сиськи и думать забыл про шрам. И живот хорош…
