Офелия (СИ) - Семироль Анна (чтение книг .TXT) 📗
- Какой она стала красивой, - потягивая колу, заметил Кевин. – С этими цветными прядями в волосах, с розовыми кончиками ушей. Чистая эльфа! Или фея, я в них путаюсь.
- Мистер Блюм, феи и эльфы антинаучны, - поддел его Йонас. – А вот девушки на открытках…
- Фу, извращенец! – возмутился Кевин.
Йонас расхохотался:
- А ты откуда знаешь? У самого наверняка есть заветная пачка открыточных кисуль?
- Я такой ерундой не интересуюсь, моя страсть – наука! – вскинув голову, объявил Кевин. – А вот ты – похотливый дикарь, дитя войны…
Светловолосый мальчишка ткнул его локтем в бок, и Кев поперхнулся колой. Откашлявшись, он забрался на мостки и мстительно пнул Йонаса пониже спины. Тот извернулся и ухватил обидчика за лодыжку.
- Еврей, а еврей, - удерживая брыкающегося Кевина, ехидно произнёс Йон. – Ты плавать умеешь? Боксировать – ах-ха, я видел. А плавать?
- Пусти, гад! – рычал Кевин, тряся кудрями. – Я утону вместе с тобой!
- И Офелия обглодает наши кости, - с завыванием закончил Йонас.
- Хватит, - неожиданно подал голос Питер.
Мальчишки скривились, Кевин высвободил ногу из ослабевшего захвата и отошёл в сторону. Йонас нахмурился, глядя на Питера:
- Ты чего такой? Пит-Надут-Как-Сыч-Сидит. Расслабься, сегодня классный вечер, тепло, дуракавалятельно. А послезавтра в сраную школу. Насладись последними деньками свободы, - он хлопнул его по спине и вздохнул: - Курить хочу. Дико. Я отойду куда-нибудь?
- Вдоль забора пройди вон туда, - вяло махнул рукой Питер. – Только маме моей не попадись.
- Она в оранжерее, не увидит, - ответил Йонас, подхватил шорты с заветной пачкой в кармане и быстро скрылся среди кустов.
Питер подтянул колени к груди, прижался к ним щекой. Хотелось пустить время назад, чтобы не было этого лета. И прожить всё заново. Без Офелии. Без всей правды о Йонасе. Без чувства отчуждения к отцу и маме. Просто чтобы всё было, как раньше. И не шло к чему-то неотвратимо-жуткому.
- Палмер, может, я зря спрошу, но не могу молчать. Что случилось? – негромко поинтересовался Кевин у него за спиной.
Питер помялся, думая, что ответить, и неохотно выдал:
- Мне кажется, Офелии лучше оставаться здесь.
Кевин присел на корточки рядом с приятелем, близоруко прищурился, глядя на светлую тень русалки в тёмной воде, и удивлённо спросил:
- А почему? Разве отпустить её на волю не было твоей мечтой? Или… или ты привязался к ней и теперь расставаться не хочешь?
В горле Питера будто встал ком. Ох, как тяжело озвучивать свои страхи и сомнения, когда речь идёт о тех, кто дорог!
- Йонас хочет отпустить её в океан. Чтобы она добралась до Кильского канала, а там как-то в Дрезден, к «пятну междумирья».
- Это он как себе представляет? – воскликнул Кевин.
- Тише. Понятия не имею. Да и не доставим мы её до океана. Отец цистерну отдаёт.
- Ничего не понимаю. А как он русалку на выставки возить будет?
- Никак. Офелия больше не будет выставляться. Вот я и думаю: чем так рисковать и ей, и Йонасу, и нам с тобой, не лучше ли просто позволить ей спокойно жить здесь? Всё безопаснее.
- А немец что на это говорит?
- Он ещё не знает, что мы остаёмся без «Посейдона».
Кевин задумался, постукивая по мосткам большим квадратным конвертом. Питер покосился на него: грампластинка?
- Что это у тебя? – спросил мальчишка.
- Я нашёл у папы кое-что редкое. Принёс для Офелии. Знаешь, я думаю, она могла это когда-то слышать.
- Это что же?
Питер вытянул шею, чтобы получше рассмотреть конверт. Обычная картонка, с угла что-то накарябано неразборчивым почерком. Чего только у меломана Блюма-старшего не было в закромах!
- Это песни на древнефарерском, - со знанием дела пояснил Кевин. - Оказывается, есть фанатики, которые в этом разбираются и даже записываются в студии. Попробуем поставить?
- Ох, я не…
- Тебе надо немного отвлечься. Да и ей, знаешь, тоже.
- Надо с Йонасом переговорить, а уж потом…
- Притащи пока граммофон. А я подумаю.
Питер покряхтел, забираясь на мостки, и потопал к лужайке. Спросил Ларри, когда будет готово мясо, получил ответ: «Сразу, как мама закончит накрывать на стол», и направился к дому.
- Ма-ам, я граммофон вынесу? – на всякий случай спросил он у миссис Палмер, протирающей фарфоровые тарелки в кухне. – Там Кевин пластинку редкую принёс.
- Конечно, милый. Не урони только, - отозвалась мама и добавила: - Минут через десять собирайтесь за стол.
Граммофон приятно оттягивал руки. Питер тащил его, гадая, как Офелия воспримет музыку. Если она не слышала прежде ничего, кроме проклятущего «Голубого Дуная», то ей может и не понравиться. Хотя… Питер при ней пел много раз. И вроде бы, русалочка слушала благосклонно.
- Молодой человек, - окликнул его незнакомый голос от ворот. – Можно вас на пару слов?
Питер подошёл, вгляделся в лицо стоящего у закрытой калитки мужчины. Среднего возраста, негустые светлые волосы зачёсаны набок, подбородок резко очерчен и гладко выбрит. Руки незнакомец держал в карманах лёгкой серой куртки. Питеру показалось странным, что все эмблемы с куртки были аккуратно спороты.
- Добрый вечер. Я ищу Йонаса Гертнера. Миссис Беррингтон сказала, что я смогу найти его здесь.
- Мисс, - буркнул Питер. – Не миссис.
- Пожалуйста, позовите Йонаса сюда, - вежливо, но настойчиво попросил визитёр.
Мальчишка попятился. «Кто это? Что ему надо от Йонаса?» - испугался он.
- Позовите. Это только на пару слов, - и незнакомец улыбнулся приятной, мягкой улыбкой.
Губами, но не глазами. Те оставались равнодушными и холодными, словно осенняя лужа.
На крыльцо вышла миссис Палмер, увидев, что сын с кем-то говорит.
- Добрый вечер, мистер. Чем я могу вам помочь? – спросила она.
- Здравствуйте, леди. Я от мисс Конни Беррингтон. Она сказала, что Йонас здесь. Он нужен мне на пару слов.
- Конечно, одна минута, - качнула головой Оливия Палмер.
«Мама, не надо!» - хотел крикнуть Питер, но она уже позвала:
- Йонас! – и пошла по дорожке в сад.
Питер будто прирос к месту с неудобным тяжёлым проигрывателем в руках. Йонас появился быстро: босой, в одних плавках и футболке с единорогами – подарком Питера из Бристоля. Едва он увидел визитёра, лицо его побледнело так, что это стало видно даже в сгущающихся сумерках.
- Guten Abend, Jonas[1], - подойдя вплотную к воротам, произнёс мужчина в куртке-ноунейм.
Мальчишка подошёл поближе, загородил Питера плечом.
- Woher kennen Sie mich?[2] – севшим голосом спросил он.
Улыбка на лице мужчины погасла, словно кто-то щёлкнул выключателем.
- Solltest du nicht nach Hause gehen, Junge?[3] – произнёс он, чеканя каждое слово.
- Пит, иди, пожалуйста, - тихо попросил Йонас друга, глядя через плечо, потом поглядел на незнакомца и процедил сквозь зубы: - Zum Teufel. Ich bin ein britischer Staatsbürger.[4]
- Йон, пойдём, - окликнул его Питер.
- Иди, я сказал!
Питер отшатнулся – таким резким стал вдруг тон Йонаса. Сердце ухнуло и загремело, как целый оркестр, кожа покрылась мурашками, ноги подкашивались, когда мальчишка шёл от ворот. Граммофон нещадно оттягивал руки, и под его тяжестью пришлось почти бежать до пруда, с трудом входя в повороты. Хорошо, что Кевин помог: перехватил ношу, и мальчишки в четыре руки опустили проигрыватель на скамью у воды.
- Где Йон? – спросил Кевин. – Умчался куда-то только что. Ты его не встретил?
- Ставь пластинку, - сказал Питер, вглядываясь в сторону ворот.
Кевин тряхнул кудрями, аккуратно вынул из конверта чёрный блестящий диск, опустил его на коробку проигрывателя, включил и бережно установил иглу.
Сначала Питер услышал колокольчики. Нежные-нежные, их звук нарастал, приближаясь, вливаясь мелодичным перезвоном в чувство тревоги. Потом сквозь шелест далёких волн донёсся приятный женский голос – негромкий, протяжно напевающий что-то на незнакомом языке. Женщины вторили чайки и что-то, похожее на дудочки. В музыку и голос вплелись звонкие струны, мелодия и песня окрепли, словно огромная птица над садом взмахнула крыльями.
