Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Мастерские — ничего особенного, в Калачевке не хуже. Старые кирпичные корпуса или кое-как сколоченные сараи. А вот АПЛ — это было нечто.
Он уже видел подобные штуки на Урале, но эти были куда круче. Потертые от долгого использования, машины не блестели хромом. Были на их корпусах и царапины, и сколы, следы от мелкого ремонта. Их было девять штук. Они производили все от гвоздей до витаминок. Говорят, местные забрали из убежища в Ямантау самые лучшие вещи.
Ну, если так, то было справедливо у них отнять. Попользовались пятьдесят лет и хватит. Строили ведь не для них.
Промышленная зона Заринска была в самом дальнем восточном конце города, в районе Интернациональной улицы. Вот туда ему и надо было ехать, захватив с собой своих хлопцев и тачки.
Покидая Замок и направляясь к своим, Окурок в очередной раз подумал о том, что пришло ему в голову в первый же день, когда он это здание увидел. Что место его расположения — неудачное. Здание стояло у черта на куличках, за несколько километров от города, одно. Еще дальше, чем электростанция. И если случится столкнуться здесь с врагами, люди в нем будут практически в западне.
Сам Замок, конечно, выглядел внушительно, и его стены были защитой даже от пулеметного огня. Всякие огнеметы типа «Шмеля» теперь не найдешь, а если найдешь — то, скорее всего, сам взорвешься.
Но как его удержать, если внезапно нагрянут со стороны соснового леса, который спускался со склона? Да и место там было такое, что хоть и горами не назовешь, но и до равнины далеко. Овражки, горочки и косогорчики.
Каменный дом окружал огромный участок земли, где до войны, говорят, были ухоженные лужайки — газоны, которые даже машинкой стригли. Теперь почти все это заросло бурьяном и лопухами, а заодно уже подросшими деревьями. Новый забор огораживал территорию вчетверо меньшую.
Раньше тут было много построек. Были и казармы заринской милиции. На их месте до сих пор можно было разглядеть темные следы-пепелища. Лет десять назад, еще при Богданове-старшем, как рассказали Димону местные, во время сухого и жаркого лета то ли молния ударила в один из домов, то ли подсобные рабочие неудачно траву подожгли… и сгорело все к такой-то матери!
«То ли огоньку подкинули жители, — подумал он. — Хоть и говорят они, что прежнего правителя все любили, но правил он круто…»
Осталось несколько хозяйственных построек, большой гараж… и Замок, гордый и неприступный, которому огонь ничего не сделал, хотя горящая трава обступала его со всех сторон.
Новых бараков заринцы тут не построили. Милиция после этого стояла в черте города, в здании довоенного городского суда. Поэтому и пришлось всем бойцам СЧП поселиться там же, а кому не хватило места — разместиться в простом жилье, выкинув на улицу или уплотнив некоторых из местных. Тогда Окурок нашел своим пацанам хорошее место на бывшем Молочном заводе на улице Зеленой, в южной части города, и сам не брезговал жить с ними. А остальные ордынские командиры остановились в кирпичных коттеджах ближе к центру.
И вот теперь он вдруг задумался, что Замок не сможет себя защитить против нормального штурма. В этом месте при всей видимой прочности его стен, было ощущение уязвимости.
Дурное предчувствие начало одолевать им сразу после возвращения из похода за данью. Город был на взводе. Народ уже не просто не радовался, а ворчал, хоть и не громко. Но основных проблем он ждал извне. И новости наполняли его тревогой. Какого хрена Чингиз потерял столько народу? Какого хрена нет новых радиограмм?
У него были смешанные чувства после того, что ему рассказал Мустафа. Вроде никто не гнался за ними, и добычи было столько, что не унести — но почему-то это было так похоже на бегство?
— Где мясники, мать их за ногу? — услышал Димон чей-то крик во дворе. — Я вас, са-а-абаки, научу! Раздачу начинайте, сукины твари!
Атаман узнал одного из людей Шонхора, который сам с ними не поехал — тоже калмыка. Точно, Бурульдинов. Пока он находился в Замке, рядом с бывшим огромным бассейном развернулся пункт раздачи под открытым небом. Земля рядом с телегами было красной. Лошади, запряженные в телеги, втягивали носом воздух и фыркали. Они чувствовали запах крови сородичей.
Три дня назад, чтоб как-то задобрить жителей, Мустафа объявил о раздаче излишков мяса. Но и это особой радости не вызвало.
Дело в том, что до этого они надеялись угнать ценных племенных жеребцов... да и молодых кобыл к себе за Урал. Даже большие трейлеры подготовили. Но вскоре стало ясно, что перевезти коней и кобылиц через радиоактивный Пояс в герметичных машинах — задача невозможная. Лошади — не люди. Им воздуха много надо. И они не будут тихо сидеть и молиться, пока машина едет по отравленной зоне. Начнет не хватать воздуха — станут брыкаться, биться об стены, а то и вовсе расковыряют зубами дырку в обшивке и надышатся смертельных паров. И копыта отбросят.
Сделать систему очистки воздуха или запас его в баллонах, достаточный для лошадей — задача нереальная даже для ордынских «самоделкиных». Поэтому и пришлось лошадей почти всех забить — мясники трудились, сменяя друг друга, в четыре смены. Для скорости сначала стреляли в ухо, а потом разделывали туши дисковой пилой и обычными топорами.
Только несколько кобыл и одного жеребца отправили с первым конвоем.
«Интересно, доехали ли они?»
На вопрос Окурка, зачем уничтожать поголовье, Мустафа ответил: «Чтоб им жизнь медом не казалась».
Из общественной конюшни сразу перегнали на скотобойню, а из нескольких частных подворий — под предлогом того, что животные подхватили заразную болезнь.
(«Ящер у них! Ящер! – орали ходившие по домам «санитары» с автоматами. — Пидемия! Пидемия!»).
«Не эпидемия, а эпизоотия, — усмехался на это Мустафа. — И если вы сами заболеете, это тоже будет эпизоотия».
Даже из деревень часть лошадей забрали, хотя там могли и спрятать несколько.
Как понял из слов раздатчиков Окурок, они привезли на поляну и цистерну спирта, но с его разливом было решено повременить, а может, и вообще отказаться. Почему-то местные были не рады. Никто не принес тару.
Чуть поодаль чумазые бойцы в клеенчатых передниках раздавали людям пахнущую кровью конину — большими кусками.
Окурок помнил, как по другую сторону Урала деревенские плакали от счастья, видя любую еду. И когда у их вождей отнимали лошадей, чтоб десять угнать с Ордой, а одну забить и раздать, эти маленькие люди радовались даже задней ноге от убитой старой клячи. Потому что жили одним днем и радовались, что живы, да еще и с мясом на неделю.
А здесь в Заринске принимали подачки, но с каменными лицами. И тут же уходили.
Видимо, понимали, что без лошадей будет гораздо труднее весной полевые работы проводить.
С дерьмовыми предчувствиями Окурок вернулся к своим на Молочный завод. Хотя называли это кирпичное здание с большими ржавыми баками во дворе так только по привычке. Молоком тут уже полвека и не пахло, а только плесенью и мышиным пометом.
В большой заводской столовой расположились человек тридцать. С ними были и новенькие, которые присоединились к отряду в деревнях Урала. Он всегда поражался разнообразию их кличек: Лоцман, Шибзик, Волдырь, Крокодил, Печенюга. Тут же рядом стоял на огне котелок. Несколько человек чистили и потрошили рыбу.
Когда он ввалился в общий зал, где отдыхали свободные от вахты и работы бойцы, Комар, который, похоже, был слегка под хмельком, как раз рассказывал очередную из своих баек.
Прошлые были про Плакальщицу из развалин — девку в белой простыне с длинными волосами, которая выпивала души людей, как сырое яичко, оставляя лишь пустую оболочку-скорлупу. И про Черного деда, который приходил в конце декабря в самые лютые морозы, сажал плохих детей в мешок и уносил к себе на ужин в свой далекий северный терем. Окурок слышал от мамы другой вариант истории. Что родители отдавали ему детей сами, потому что нечем было кормить.
