Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Но самая страшная была история про Бабу с бородой. Вот ее он как раз и рассказывал, усмехаясь в усы.
— Тьфу ты, блин нах, — плевался один из старослужащих. — Рожу бы тебе набить, сказочник.
— Ты бы лучше про нечисть рассказал, — произнес стоящий в дверях атаман. — А то это слишком страшно и противно. Баба… с бородой. Но с членом. Правильно они все сгорели, тьфу на них.
Приветствуя его, многие встали со своих мест. Комар помахал ему тощей пятерней.
— Значит так, пацаны, — начал Окурок. — Мне нужно двадцать пять человек. Дело не терпит, блин, отлагательств.
Когда они закончили погрузку чудо-машин и коробок с запчастями на фуры, был уже поздний вечер. Тут же с курьером-кавказцем Мустафа прислал новое распоряжение — срочно собирать вещи и готовиться к отбытию. До утра надо было покинуть город.
Выставив часовых, Окурок собрал в отдельной комнате, где раньше был кабинет директора, своих особо приближенных.
— И что мы будем делать дальше? — задал вопрос, который был у всех на устах, Комар, ставший при нем чем-то вроде «зама». — Свалим отсюда обратно в Калачевку?
— Есть у меня гипотенуза на этот счет, — ответил Окурок, он же атаман Саратовский (так он просил себя называть). — Думаю, пойдем на юг, к морю. И вообще, ты забыл первое правило Орды? Ну-ка повтори.
Комар почесал в затылке.
— Старший всегда прав, — произнес молодой голос. Все обернулись.
— Правильно, Мелкий, — похвалил пацана атаман. — Старший прав всегда, даже если он ошибается.
Он вспомнил, что говорил по этому поводу Мустафа. Что в древние времена, когда голые люди бродили по дикой земле, важно было всегда оставаться со своим племенем. Даже если оно шло не туда. Да хоть в жерло вулкана. Но одиночка погибал еще раньше. Сейчас были такие же времена.
Для них уже жарили собаку, практически щенка. Маленькая полутушка переворачивалась на вертеле над огнем. Корочка уже начинала зарумяниваться.
— Уроды из «Цербера» у местных забрали, — рассказал Мишка. — Нам, мол, для талисмана, на цепь посадим. Наигрались и искалечили. На моих глазах помер. Жалко... Лопоухий такой, белолапый. Дал одному юнге в ухо и тушку забрал. Пойду, мол, похороню.
— Правильно сделал, что не закопал, — похвалил парня Окурок. — Хорошее мясо не должно пропадать. Только с собакена жир надо срезать. Он горчит, зараза. Потому что питаются всякой дрянью.
— Да какой у нее жир. Вон какая худая.
— Один хрен срезай. Не хочу жирного. Сейчас вроде пост начался.
Окурок знал, что раньше собак не ели. Во всяком случае, в тех местах, которые мама звала Россией. Маму всегда передергивало, когда он при ней готовил собачатину, поэтому он стал для этого уходить в сарай.
Теперь живности стало мало, выбор небольшой. Конечно, все предпочитали зайцев, но иногда проще было подстрелить или поймать капканом Шарика. Ели собак почти во всех деревнях, где они проезжали. И искренне удивились бы, если бы им сказали, что в этом есть что-то плохое. Специально их разводили на мясо редко, но когда животное становилось старым и больным — почти всегда забивали и съедали, не дожидаясь смерти от болезней. Ели и кошек, но мало в каких деревнях они остались.
Тем, кто верил в Аллаха, есть собак было нельзя, как и хрюшек. Мустафа Ильясович называл нарушителей запрета погаными свиньями и язычниками. Он ругался матом и грозился карами со стороны Всевышнего. Но тайком, закрывшись в палатке, и его нукеры из «Казбека» собачатину ели — также как позволяли себе иногда хряпнуть стакан-другой.
Но в отличие от Иваныча, царствие ему небесное, Окурок был не из его паствы, а бог Христ вроде бы кушать песиков не запрещал.
А на «столе» из досок, поставленных на чурбачки, накрытом сверху праздничной скатертью, потертой, но заштопанной — как украшение лежал темно-зеленый арбуз. Большой. Килограмма на три. Даже у них на Волге они не вырастали теперь, а уж в этих суровых краях такое могли получить только в теплице.
— Сюрприза для нас! — похвастался Мишка-Малец. — Принесли из оранжыреи. Народу много, конечно, но если всем по дольке… — и уже потянулся за ножом.
— Не трогай, — лицо Окурка вдруг стало каменным.
Страшная догадка ударила ему в мозг, как здоровый кулачище.
— С каких это «не трогай», командир? — переспросил Комар. — Я таких никогда не ел.
— И не поешь. Не трогайте этот фрукт. Вдруг отрава? Шприцом его накачать несложно.
Все остолбенели. Видимо, уже расслабились и отвыкли ждать опасности отовсюду. Отвыкли от войны.
— Пацаны, шухер. Всем — встать! — произнес атаман Саратовский громко. — Жопой чую, что-то будет. Жратва отменяется. Десять минут на сборы. Оружие держите при себе!
— Ну раз жопой, то верим, атаман, — усмехнулся старший Никифоров, но, поймав его рассерженный взгляд, заткнулся. Ничего плохого этот мужик не имел виду, кроме того, что чутье и интуиция у Окурка всегда были редкими.
Полусырого щенка сняли с вертела и завернули в пленку. Кто-то впопыхах опрокинул ногой котел, и вода вылилась на пол рекой. Кто-то быстро набивал карманы разгрузки сухарями и клал сушеную рыбу в рюкзак. Кто-то успел схватить и проглотить свою порцию, оставив на столе только кости.
Через открытое окно до них долетел звук, похожий то ли на щелчок кнута, то ли на выстрел.
— Ну че расселись? До второго пришествия будете сидеть?
И вскоре, подгоняемые криками атамана, побежали к своим отделениям сержанты и старшины.
Через четверть часа весь отряд «Череп» был готов к отправке. Флагманский грузовик с черепом на кабине прогревал мотор. Ревели движки и остальных машин. Несколько трехколесных мотоциклов с пулеметами выехали из ворот первыми. Их конфисковали у местной милиции — и бросят на подъезде к радиоактивному Поясу.
Почему-то Окурок совсем не удивился, когда телефонная линия, которую наскоро протянули на завод, оказалась обрезана. Вопрос был только в том, была ли хоть какая-то связь в остальном городе.
В кабине грузовика-флагмана еще покойный Нигматуллин установил хорошую рацию. Оказавшись там, атаман первым делом попытался связаться с Замком на установленной частоте. Но тщетно он проговаривал свои позывные и свой запрос. Ни Замок, ни отряд «Цербер», ни штаб Милиции не ответили.
Его предчувствуя оказались верными.
Через десять минут на другом конце улицы началась стрельба, но почти сразу стихла.
Надо было принимать решение.
Оставаться и держать оборону, ждать пока все рассосется?
Или спешиться и идти в сторону западной окраины при поддержке пехоты — медленно, зато надежно?
Либо же прорываться походным порядком на колесах, надеясь на скорость?
Первый вариант был на первый взгляд самый надежный. Третий самый безумный. Но без точного понимания угрозы атаман Саратовский не мог сказать, какой из них самый опасный.
Двухмесячная муштра со стороны Ильясовича вбила ему в голову страх перед окружениями. Черт его знает, сколько людей мятежники провели в город. Вдруг их пара тысяч человек? И вдруг горожане их поддержат? И неясно, скольких бойцов СЧП они успели вывести из строя.
Он помнил о словах Мустафы, что главное — сберечь армию и вывезти ценный груз.
«В «котлах» хорошо воюют только смертники, — говорил старый чуркобес. – Люди не шахматные фигурки. Меняться даже на более ценных врагов с гарантией собственной гибели никто не захочет».
Отдавая приказ о прорыве «на колесах», Окурок подумал, что, если что-то пойдет не так, он будет долго себя корить за глупость. Но времени на размышления было критически мало.
Эта часть улицы Зеленой была необитаемая. Тут был только заброшенный завод и склады, которые использовались от случая к случаю.
Но даже когда они пересекли заброшенную железную дорогу и въехали в жилой район на улице Кооперативной, Окурок заметил, что пешеходов нет, будто все повымерли.
«Они знали. Эти сукины дети все знали».
Над этой частью Заринска возвышалась Башня Мазая — бывшее здание правления СибАгроПрома в семь этажей высотой. Самое высокое в городе, из серого бетона с обвалившейся облицовкой, оно было давно заброшенным и выгорело изнутри. Уже много лет оно стояло, как обугленный труп. Прежнему правителю Богданову или идиоту Бергштейну надо было его подорвать, но, видно, жалко было.
