Джессика - Нестеренко Юрий Леонидович (книги .txt, .fb2) 📗

Annotation

Хоррор в стиле Стивена Кинга с элементами детектива и психологической драмы.

Первокурсник Малколм, радикальный интроверт, тяжело переживает из-за того, что, согласно правилам университета, ему придется весь первый год жить в общежитии и терпеть общество соседа по комнате. В поисках желанного одиночества он забредает в самую дальнюю и малолюдную часть городского парка и встречает там девушку своей мечты. Прекрасную, чистую и светлую, совсем не похожую на презираемых Малколмом сексуально озабоченных сверстниц. Проблема лишь в том, что эта девушка уже десять лет как мертва…

Джордж Райт

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

Джордж Райт

Джессика

Данная история — продукт вымысла. Всякое сходство с реальными лицами, живыми или мертвыми — особенно мертвыми! — является случайным.

А может, и нет.

Малколм набрел на эту скамейку на третьей неделе после начала занятий в университете.

Точнее говоря, до этого он уже несколько раз проходил мимо во время своих вечерних прогулок вокруг озера, но никогда прежде не останавливался именно здесь — хотя, казалось бы, это уединенное место идеально соответствовало его настроению. Скамейка, полускрытая в тени дерева, стояла почти у самой воды на восточном берегу озера, в то время как большая часть города, университет и «цивилизованная» часть парка лежали на западном, и большинство гуляющих обыкновенно паслись именно там. Специально для любителей активного образа жизни озеро опоясывала асфальтированная дорожка (внешняя сторона для велосипедистов, внутренняя для бегунов, как возвещали нарисованные на асфальте знаки), длина которой (как было услужливо обозначено там же) составляла ровно три с половиной мили; соответственно, чтобы добраться до скамейки от входа в парк, требовалось преодолеть примерно половину этого расстояния. Слишком далеко для мамаш с детьми, собачников и прочей лениво фланирующей публики — но и слишком близко для угрюмо топочущих по асфальту бегунов, чтобы им понадобилось делать здесь привал; эти обыкновенно нарезали целое число кругов, как и велосипедисты, которые, должно быть, вообще едва замечали скамейку под деревьями, проносясь в полусотне футов позади нее по своей внешней дорожке. Непосредственно к скамейке выводила другая дорожка — узкая грунтовая тропинка, тянувшаяся вдоль самой воды и мало подходящая для бегунов и велосипедистов из-за многочисленных выступающих из земли корней.

Но велосипед Малколма остался дома, почти в полутора сотнях миль от его нынешнего места обитания, а бегать он ненавидел. Он любил ходить.

Еще он любил одиночество. Нет, он не страдал никакими фобиями и к мизантропам себя тоже не относил. Скорее его кредо можно было выразить словами: «Пусть людям будет хорошо, но пусть им будет хорошо подальше от меня. Пусть они ко мне не лезут, пока я сам их не позову». Малколм не прочь был пообсуждать серьезные темы с умным собеседником — но терпеть не мог пустых и бессмысленных разговоров, из которых по большей части и состоит обычное каждодневное общение. Вплоть до традиционного «Привет, как дела?», на которое полагается столь же традиционно отвечать «Отлично». Малколм неоднократно из принципа отвечал «Отвратительно!», и почти во всех случаях — особенно если собеседником был посторонний типа кассира в магазине — все равно слышал в ответ «Это хорошо». Не потому, разумеется, что над ним хотели поиздеваться — просто собеседник на автомате отрабатывал ритуал, не вдумываясь ни в то, что говорит, ни в то, что слышит в ответ. Вот зачем это нужно?!

Если ты кассир, твое дело — посчитать деньги и выдать сдачу, а не интересоваться, как мои дела, которые тебя, во-первых, не касаются, и на которые тебе, во-вторых, глубочайшим образом плевать.

Но кассиры были, разумеется, мелочью. Сильнее всего Малколма раздражали сверстники. Шумные, навязчивые, с их примитивными разговорами, тупым жаргоном (вот зачем коверкать свой собственный язык?! Малколму эти уродливые словечки резали уши почти физически), плоскими шутками. В младших классах его пытались травить, но в конце концов отстали — не очень-то интересно дразнить того, кто не бесится в ответ и даже не пытается убежать, а лишь глухо замыкается, как черепаха в панцире. В старшей школе его уже не пытались вывести из себя целенаправленно, зато любимой темой у одноклассников стала всевозможная похабщина. Малколма от нее мутило.

Но занятия в школе заканчивались, и Малколм мог вернуться домой и запереть за собой дверь. Остаться наедине с книгами, компьютером и сборными моделями самолетов, которые он старательно клеил и раскрашивал аэрографом. Это было чудесно.

А потом был выпускной, с которого Малколм постарался свалить сразу же после официальной части. И документы, отосланные в университет. И извещение о зачислении. И торжественное построение на площади перед зданием, похожим на средневековую ратушу, под гремящий из динамиков «Gaudeamus igitur». Малколм чувствовал гордость от того, что он теперь студент университета, и как-то даже не до конца верил, что старинный гимн играют и в честь него.

А потом пришло осознание, что теперь весь первый курс ему придется жить в общаге. Со сверстником. С посторонним. С чужим.

То есть Малколм, конечно, и раньше знал, что таковы университетские правила, но как-то гнал от себя эту мысль. Подсознательно студенческое сообщество представлялось ему чем-то вроде ордена молодых ученых, где называют друг друга «коллега» и ведут интеллектуальные диспуты, а детали женской анатомии если и обсуждают, то только на соответствующей кафедре медицинского факультета. Но в первый же день он понял, что окружающие его первокурсники ничем принципиально не отличаются от бывших одноклассников. Ну, может, у них повыше средний балл, но и только. Средний балл — это еще не сфера интересов и не система ценностей.

Встречи со своим соседом по комнате Малколм, никогда прежде не живший вне дома, ожидал с тоскливым ужасом. Хотя на самом деле Рик, как он представился, оказался не таким уж плохим парнем. Он не разбрасывал повсюду свои грязные вещи, не трогал без спроса имущество Малколма, не слушал без наушников рэп, не выходил из душа голый и не вваливался посреди ночи с пьяной подружкой, дабы предаться сексуальным упражнениям, не обращая внимания на соседа. Но по складу характера он был едва ли не полной противоположностью Малколму. Из тех ушлых и расторопных парней, которые мигом обустраиваются на любом новом месте, обзаводятся кучей знакомств и связей, а после того, как устроятся сами, кидаются с той же буйной энергией устраивать тех, кто, по их мнению, нуждается в их покровительстве. Не особо интересуясь мнением самих своих протеже, а вежливые отказы интерпретируя как стеснительность и комплексы, которые, разумеется, надо преодолеть «для их же блага». Так что неудивительно, что Рик чуть ли не со второго дня задался целью сделать из провинциального тихони Малколма «настоящего студента» и научить его «радоваться жизни, пока мы молоды», к чему, кстати, тот самый старинный студенческий гимн как раз и призывает.

Но тут, однако, коса нашла на камень. Не повышая голоса и ничем не выказывая своего раздражения (он ненавидел конфликты!), Малколм с неизменной твердостью отклонял все «заманчивые» предложения Рика. Нет, он не хочет вступить в «Фи Дельта Омега», спасибо. Да, он совершенно в этом уверен. (Если верить фильмам, все эти студенческие братства из трех греческих букв состоят главным образом из садистов, чье основное занятие — всячески издеваться над первокурсниками, почему-то готовыми терпеть любые унижения ради перспективы членства. До прибытия в университет Малколм полагал, что фильмы сгущают краски, но теперь он уже не был в этом уверен и уж тем более не хотел проверять. Да и вообще, ему претила сама идея членства в каких-либо братствах, союзах и прочих коллективах.) Нет, он не хочет пойти на вечеринку. Нет, ему не будет там весело. Он не любит громкую музыку и вообще шум, и не пьет алкоголь, даже пиво. Да, он понимает, что никто не заставляет его напиваться, но он не выносит даже запаха, равно как и общества нетрезвых людей. Он лучше посидит со своим ноутбуком, а ты, конечно, иди, развлекайся, Рик («и не возвращайся как можно дольше», добавлял Малколм мысленно). Нет, он не хочет познакомиться с «классными девчонками» (Малколм прекрасно представлял себе этих вульгарных накрашенных девок, готовых лезть в постель через полчаса после знакомства). Здесь в голосе Малколма прорвалось столь явное отвращение, что Рик, помолчав минуту, с несвойственной ему деликатностью (и определенно без всякой насмешки) осведомился, не гей ли его сосед. «Нет», — спокойно ответил Малколм. «Тогда что? Просто девственник? Ну так это…» «И горжусь этим», — холодно отрезал Малколм, прежде чем Рик успел произнести«…поправимо». «Ммм… ну, дело твое, конечно…» — только и смог пробормотать Рик.