Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич (книги серии онлайн .txt) 📗
Бессмысленно лгать себе — узнал.
Едва только увидел издали, повернув к Малому Берцовому. Как узнают в толпе людей смертельного врага, глядящего тебе в глаза. Как узнают хищный силуэт акулы в переплетении теней на морском дне. Как узнают бирку с названием яда на медицинской колбе.
Узнал все, мгновенно, безотчетно, ясно. Лопнувший трещинами сырой фасад, милосердно скрытый вуалью из гибискуса. Раздавленные временем оконные переплеты, вытряхнутые наружу и похожие на тонкие истлевшие косточки. Покосившуюся дверь, тяжелую и основательную, на фоне которой Уилл выглядел маленьким тощим воробьем. Но очень уверенным в себе воробьем.
— Если вы полагаете, что мне знакома каждая развалина в Скрэпси, вы, должно быть, слишком хорошего мнения о моих талантах как экскурсовода, — проворчал он, обнаружив, что этот тон дался ему весьма легко, — Но, кажется, я догадываюсь, куда вы клоните.
— Мне не приходилось быть знакомым с Доктором Генри, председателем клуба «Альбион», — негромко произнес Уилл, не сводя с него глаз, — Но благодаря вашим рассказам у меня сложилось впечатление, что он был необычайно подробен и скрупулезен в своих записях.
Не дожидаясь ответа, он поднял руку и, не беспокоясь о чистоте рукава, провел ладонью над притолокой, стирая многолетнюю, въевшуюся в камень, грязь. Под ней обнажилась вывеска или то, что могло именоваться вывеской в Скрэпси — старый, сколоченный из досок деревянный щит с неказистой эмблемой, нанесенной выгоревшей на солнце масляной краской. Человеку, рисовавшему ее, не помешали бы уроки у старого мистера Бесайера, однако не узнать изображенное едва ли удалось бы даже тому, кто за всю жизнь в глаза не видывал лошадь. Изогнутая железная пластина, зазубренная звездочка репейка…
— Добро пожаловать, — Уилл победоносно сдул многолетнюю пыль с ладони, сияя, точно начищенный пенни, — Добро пожаловать в «Ржавую шпору», мистер Лайвстоун!
Есть паузы, которые трудно заполнить словами. Одна из их разновидностей хорошо знакома тем любителям шахмат, которым не посчастливилось получить мат от более сильного соперника. Разглядывая учиненную на черно-белой доске катастрофу, в которой, давно потеряв боевые формации, застыли остатки поверженного войска, проигравший, услышав роковое слово, в силах сделать одно из двух, по крайней мере именно такое заключение в свое время совершил Лэйд, наблюдая за игрой мастеров в «Глупой утке».
Либо запустить в голову победителя первой попавшейся фигурой, обозвав его мошенником и негодяем, либо добродушно хлопнуть по плечу и предложить пропустить по стаканчику пшеничного двойной очистки для закрепления победы.
В сложившейся ситуации Лэйд вынужден был признать, что оба варианта имеют существенные изъяны и, пожалуй, неприменимы. Мат был объявлен ловко и эффектно, на зависть великому Стаунтону [193], непревзойденному мастеру смертоносных гамбитов.
— Вы удивили меня, Уилл, — обронил он, пытаясь хоть чем-то заполнить эту проклятую паузу, и так уже сделавшуюся мигом чужого триумфа, — Я тешил себя мыслью, что неплохо разбираюсь в людях, однако на счет вас сделал серьезную ошибку. Не предположил, что начинающий гравёр, посредственный художник и самоучка-философ в одно и то же время может быть опытным прожженным фигляром.
В нем говорила злость и все попытки сдержать ее были сродни попыткам сдержать в бутылке хлещущее наружу шампанское. Только вкус, который ощущал Лэйд, не был вкусом игристого вина, скорее, удушливо-горькой хинной микстуры.
Но Уилл, кажется, слишком сильно переживал миг своего триумфа, чтобы всерьез оскорбиться.
— Вы знали, — только и сказал он, не в силах оторваться от аляповатой вывески. Лэйд подумал, что если художник получил за нее хотя бы пенс, хозяева переплатили ему по меньшей мере вдвое, — Вы знали, где находится «Ржавая Шпора».
Лэйд поморщился. Смысла упорствовать было не больше, чем утверждать, будто деревянный король выжил после объявленного ему мата и готов продолжать бой.
— Знал, — согласился он неохотно, — Но скорее лишился бы еще одного мизинца, чем привел бы сюда столь экзальтированного молодого человека, как вы. У вас и так излишне бурная фантазия, Уилл, мне не хотелось причинять ей дополнительную встряску. Не говоря уже о том, что это место небезопасно. Но как вы…
— Как я догадался, что вам известно убежище Доктора Генри? — Уилл отступил на шаг назад, чтобы удовлетворенно взглянуть на нарисованную шпору, — О, я не сомневался в этом с той самой минуты, когда услышал первую часть истории. Не сомневался, как не сомневается солнце, разгонять ли ему тьму, потому что знай оно сомнения — угасло бы в тот же миг! Это все Доктор Генри. Неужели вы думали, что я мог поверить, будто столь щепетильный в мелочах человек, скрупулезно фиксировавший великое множество деталей, дотошно описавший интонации, позы, жесты, мог бы не оставить в своих записях ни сведений о том, где он решил обосноваться, ни даже мельчайших подсказок? Скорее птицы научились бы порхать, не взмахивая крыльями!
«Ржавая Шпора» молчала, из ее недр не доносилось звуков, которые обыкновенно взводили нервную систему Лэйда, как курок взводит механизм револьвера, изготавливая для боя. Ни приглушенных голосов, ни вкрадчивого шороха, ни клацанья огромных когтей. Просто заброшенный дом — один из бесчисленного множества прочих, в которых ему приходилось бывать.
Черт с ним, Чабб, шепнул внутренний голос. Не увлекся ли ты, изображая строгого учителя с пучком розог? Да, этот мальчишка взбалмошен и болезненно увлечен, в некотором роде даже одержим — но здравомыслящих мальчишек не существует в природе. Брось. Строгие учителя воспитывают у своих подопечных не сдержанность, как они сами полагают, а изворотливость и хитрость — и розги для развития этих умений представляют собой отличный стимул. Брось. Позволь ему полазить по руинам «Альбиона», изорвать ржавыми гвоздями пиджак, почихать от слежавшейся пыли, попялить глаза на следы того кораблекрушения, которое ему не суждено было увидеть собственными глазами.
— Я имел в виду не это, — Лэйд кашлянул и с опозданием понял, что звук этот вышел по-учительски сухим и строгим, — Как вы поняли, где искать?
— Это имеет значение?
Тон Уилла был беспечен, но Лэйд, умевший по одному только виду отличать настоящий красный перец от той дьявольской смеси из киновари и крахмала, что мошенники норовят сбыть небрежному лавочнику, безошибочно уловил в этой беспечности фальшивые наигранные нотки.
— Имеет! — отрубил он, — Как вы нашли дорогу?
Уилл натянуто улыбнулся.
— Я… Что ж, вы поймали меня, мистер Лайвстоун. Мне самому нипочем бы не найти «Шпору» в этом дьявольском котле, именуемом Скрэпси. Мне подсказали.
— Кто?
— Неизвестный доброжелатель.
Лэйд хрустнул пальцами.
— Он перестанет быть неизвестным в самом скором времени, — зловеще пообещал он, — И еще я очень сомневаюсь, что этот человек желал вам добра. Кто он?
— Говорю же, не знаю. Я получил одну только карту.
— Карту? — язвительно осведомился Лэйд, — Как карту сокровищ из книжонки Стивенсона? Давайте-ка сюда.
Уилл беспрекословно протянул ему замусоленный листок, который прятал в ладони.
Лэйду не требовалось внимательно изучать так называемую карту, у него уже была возможность хорошо ее рассмотреть в руках Уилла, когда тот доставал ее украдкой, полагая, что делает это незаметно для спутника. Скверная, если начистоту, карта. Рука, которая ее чертила, была плохо знакома с пером и тушью, линии вышли кривые, разномастные, прерывистые, а сам рисунок в большом количестве мест испещрен кляксами. Вместе с тем Лэйд не мог не отметить, что ее неряшливость компенсируется весьма значительной детализацией — схема была столь густо усеяна условными обозначениями и отметками, что невольно вызывала восхищение, некоторые из них были неизвестны самому Лэйду.
