Спроси у Ясеня - Скаландис Ант (читаемые книги читать .txt) 📗
Распределили меня на жутко секретный оборонный ящик. И пятнадцать лучших лет жизни занимался я системами связи. Напоминаю, интеллект у меня выдающийся. Отсюда: двадцать восемь изобретений, защищенных авторскими свидетельствами и кандидатская диссертация в двадцать пять лет. А еще через три года была готова докторская. Но тут-то и появились симпатичные такие и очень таинственные граждане с неординарными предложениями. Тематика была моя, и они переманили меня в другой институт не столько деньгами, сколько этими увлекательными инженерными задачами. Я просто балдел от таких неразрешимых задач. И разрешал их в итоге и балдел еще сильнее. Я так увлекся самим процессом, что поначалу даже и не понял: уплыла навсегда моя докторская, а работаю я теперь в "восьмерке" – в Главном техническом управлении КГБ СССР.
Параллельно продолжалась спортивная жизнь. Я забыл рассказать об одном значительном персонаже в моей биографии. Университетский друг Чжоу цзе Линь (звал я его, конечно, просто Линь, а иногда просто Карась). Линь остался в Союзе после событий шестидесятых. Это он приобщил меня к кон-фу. Именно кон-фу помогло мне вылечить все мои травмы и по сей день сохранить отличную форму.
Наверно, до какого-то момента я был очень правильным человеком: спортом занимался не для рекордов, а для здоровья, науку двигал из чистого энтузиазма, женился, только защитив диссертацию, а ребенка мы позволили себе вообще лишь с моим переходом на новую хорошо оплачиваемую работу. Костик родился в семьдесят пятом. А уже в восьмидесятом я перестал быть правильным мужем и отцом. Нет, бабником я никогда не считался, и адюльтер у меня был только с работой, да только работа становилась все более своенравной, а, по понятиям Вали – так просто гнусной. Валя вышла из типичной диссидентской среды: врачи, литературоведы, физики-лирики, в общем, любители поэзии, гитары у костра и самиздата. Я это тоже все любил, а на работу угодил известно куда. Противоречие это не могло не выстрелить рано или поздно. Восьмидесятый год стал решающим. Уж больно все обострилось: Польша, Афган, Иран, бойкот Олимпиады, стрельба по Римскому Папе, интеллигенция валом повалила за океан… И Валя заявила, что не хочет больше жить с кагэбистом под одной крышей. Я вяло отбивался, объясняя, что политическим сыском не занимаюсь и в покушении на Папу лично участия не принимал, напомнил что деньги в семью приношу. Деньги ее еще больше разозлили. Привязанности между нами тогда уже не было, сына я любил, конечно, но устраивать из-за него спор считал безнравственным. Граждане судьи удовлетворились формулировкой "не сошлись характерами", а в действительности расторжение брака получилось все-таки политическим, хоть это и может показаться смешным.
Развод подействовал на меня сильнее, чем я думал. Жить было где, и было чем заниматься, но я утратил самоуважение. Вот что удручало. И тут предлагают командировку в Афган. Никто, разумеется, не рвется. Все просто хотят остаться живыми и отлынивают под любым предлогом. А я отлынивать не стал. Личная жизнь не сложилась – значит, надо делать карьеру, ну, а гэбэшную, так гэбэшную. Гадостей я никому не подстраивал, доносов не писал, а система – она везде система, только здесь я непонятно чем занимаюсь, а там, на войне хоть кому-нибудь нужен буду, да и звания на фронте быстрее идут. Ну, и поехал. Больше двух лет проектировал линии связи, осваивал новую аппаратуру, руководил радиоперехватом, и конечно, пули свистели, и снаряды рвались, и живых "духов" видел, как тебя сейчас, и на поле боя оказывался не раз и не два. И однажды во время страшной мясорубки под Асадобадом, когда уже никто не понимал, в Пакистане мы, или все-таки в Афганистане и чья авиация ревет над нашими головами так низко, да в общем-то это было и неважно, ракеты и бомбы убивают без разбора своих и чужих, а так хотелось выжить – так вот, в той мясорубке на границе я, связист, вдруг оказался единственным офицером в отдельной роте спецназа, и пришлось принять командование на себя. Никто не верил, что можно стать боевым офицером без специальной подготовки в тридцать семь лет, а я стал. И даже научился командовать батальоном. Чудес тут никаких: просто почти два года я наблюдал, как это делают другие, а такая, брат, школа похлеще всех "академиев".
И еще один опыт дал мне Афган. Я лишь там, вдали от Москвы, где принято безумно тосковать по Родине (а я, кстати, и тосковал по ней) – я лишь там, лишь тогда словно проснулся и понял, в какой ужасной стране мы живем. Короче, из спецназа Леня Вайсберг вернулся законченным антисоветчиком. И с удивлением обнаружил, что в теперешнем КГБ через одного такие люди. Открытие это настолько потрясло меня, что я фактически не хотел и не мог больше работать по специальности. Да в общем-то было уже и не надо.
Меня перевели во Второе главное управление (контрразведка и все такое прочее), звание дали теперь подполковник, и фамилию дали новую – Горбовский, а подчиненных было – видимо-невидимо, вот только на кого и зачем работать, сделалось окончательно непонятным.
Так завершилась моя научная карьера и началась карьера политическая. И тут на сцене появляется Ясень. Ясень всегда и всюду появлялся вовремя. Был уже 1988 год. И познакомились мы на Девятнадцатой партконференции. Смехота. Я там за всю технику отвечал, а он уже был начальником сверхсекретного Двадцать первого главка, о котором мы даже и не слыхивали. Представился же мне Малин личным представителем генсека по вопросам безопасности – этакая странная новая должность. Но при Горби много новых должностей появилось, так что удивляться было нечему. Ну, мы и разговорились. Будущие сотрудники службы ИКС узнавали друг друга всегда безошибочно. Если речь шла о высшей категории причастности. Потому что высшая категория – это уже нечто мистическое. Это как те самые браки, которые совершаются на небесах. Мы чувствуем предопределенность. Тревожный, холодноватый ветерок судьбы. Дуновение вечности. Ты понимаешь, о чем я говорю, Разгонов? Ты нечто подобное чувствуешь?
– Я?.. – (В этот момент в полумраке за стеклом замаячила фигура Кирилла.) – Я чувствую, что пора заканчивать разговоры, даже самые смешные и приступать к действиям.
Тополь посмотрел на меня долгим и грустным взглядом, потом произнес загадочно:
– Наверное, юмор в чем-то выше поэзии. И это правильно…
– Готовность номер два, товарищ генерал, – сообщил нам Кирилл, наклонившись к приоткрытому окошку и обращаясь персонально ко мне, – объект выдвинулся в направлении цели. В машине он один. В доме двое – они блокированы. Скорость движения объекта позволяет предположить его прибытие через шесть-семь минут.
– Вас понял, лейтенант, мы заступаем, – откликнулся я входя в роль, и добавил, повернувшись к Тополю: – Вставай, Леонид, пора.
И мы снова затаились в уже изрядно поднадоевших мокрых кустах жасмина. Ах, каким долгим было это ожидание. И, ах, какой скоротечной получилась операция "ЗОЛТАН"!
Личная охрана киллера нас не заметила – это представлялось однозначным. Двое головорезов не обучались хитростям – они просто стреляли без предупреждения при малейшей опасности. А точка наблюдения в кустах подобрана была с умом: максимально далеко от главной входной двери и максимально близко к окну в спальне Золтана. Оставалось только надеяться, что окно это окажется не бронированным, потому что мой путь к победе пролегал именно через стекло.
– Пора, – одними губами шепнул мне Тополь, когда на его часах мигнула крошечная красная точка светодиода. Сигнал, означающий, что Золтан прошел в дом, поздоровался с обоими охранниками и теперь остался один, во всех смыслах один – и в комнате, и в доме. Охранников "сняли" ребята Тополя. Не насмерть, но никакой роли в дальнейшей операции они уже играть не могли.
– Пора, – сказал я сам себе и, сделав три широких шага, нырнул в окно, как в омут, выбросив вперед сжатые в кулаки руки в перчатках.
Я так и не понял, отчего разбилось стекло: от моего удара или от его выстрела. Все-таки Золтан был профессионалом высочайшего класса. Услышать меня он не успевал чисто физически. Увидеть? Крайне маловероятно. И, наконец, при любой выучке ведь сколько-то секунд все равно требуется, чтобы выхватить оружие, поднять руку и спустить курок. И, тем не менее он выстрелил навстречу моему прыжку. Он почувствовал опасность. Именно это умение отличает настоящего профессионала от просто хорошо обученного бойца.
