Возвращение доктора Фу Манчи - Ромер Сакс (читать книги полные .txt) 📗
Мое ожидание стало невыносимым. Но вместе с тем я боялся пальцем пошевелить, чтобы не спугнуть обезьянку с ключами. И пока я так лежал, обмениваясь взглядами с маленьким зверьком, настало время второго чуда в нынешнюю ночь.
Знакомый голос, забыть который меня не заставит ничто и никогда, голос, который я постоянно слышу во сне и который некогда слышал наяву, послышался из соседней комнаты:
— Та'ала хина! — звала Карамани. — Та'ала хина, Пеко!
Эффект был мгновенным. Связка ключей полетела вниз, чуть не попав мне по голове, обезьянка одним прыжком оказалась на полу и пулей бросилась к двери.
Не помню случая, чтобы мне требовалось больше присутствия духа, чем в тот момент. Малейшая ошибка закончилась бы для меня катастрофой. Ключи соскочили с дивана, и скованными руками я не мог до них дотянуться. Тогда я быстро изменил позу и постарался без лишнего шума придвинуть их ближе ногой.
Я уже почти в этом преуспел, когда в дверь совершенно бесшумно вошла Карамани с обезьянкой на руках. На ней было легкое муслиновое платье, сквозь складки которого можно было разглядеть ее ножки в шелковых чулках и красных туфельках.
Какое-то время она рассматривала меня с несколько деланным спокойствием, затем ее взгляд упал на лежащие на полу ключи. Медленно, не отрывая глаз от моего лица, она пересекла комнату, наклонилась и подобрала их. Это был один из острейших моментов моей жизни, поскольку все, что она проделала, вдребезги разбило мою надежду на спасение. Те жалкие сомнения, которые я питал раньше, теперь оставили меня. Если бы хоть какая-то искорка былой дружбы еще теплилась в груди Карамани, она могла бы сделать вид, что не заметила ключей. Ключей, в которых была вся моя надежда на избавление от козней дьявола-китайца. Порой молчание бывает красноречивее всяческих слов. С полминуты, а может и более, Карамани стояла, разглядывая меня. И я смотрел на нее взглядом, в котором укоризна и гнев перемешались, как яды в ретортах ее всесильного патрона.
Но Боже мой, какие же у нее были глаза! Обыкновенно яркие темные глаза ассоциируются со смуглым цветом лица, но лицо Карамани имело такой оттенок, что оно мне напоминало скорее всего лепесток чайной розы. Я знал, что многие смеются надо мной, когда я начинал наяву бредить этой девушкой, но эти люди никогда ее не видели, а увидев, наверняка были бы близки к моему состоянию. Наконец она отвела глаза и опустила ресницы. Она подошла к креслу доктора Фу Манчи, положила ключи среди всякого научного хлама у него на столе и, опершись локтем на раскрытую книгу, подперев подбородок ладонью, снова устремила на меня загадочный взгляд.
Я не отважился вспоминать о прошлом, в котором эта юная предательница сыграла такую роковую роль, потому что, даже наблюдая ее сейчас, и в этих обстоятельствах не мог поверить в ее фальшивость. Мое теперешнее состояние было воистину жалчайшим, мне стало так больно на душе, что я готов был заплакать. И вдруг она заговорила. В этот момент эффект, который произвел на меня ее голос, был подобен ланцету хирурга, бередящего старую рану.
— Почему вы так смотрите на меня? — спросила она почти шепотом. — По какому праву вы вздумали меня корить? Разве вы когда-нибудь предлагали мне дружбу, чтобы я имела хотя бы возможность ответить вам тем же? Когда я впервые увидела вас в доме — там, у реки, вы пришли кого-то спасать от (последовала столь знакомая мне пауза, перед тем как назвать имя Фу Манчи)… него, вы обращались со мной как с врагом, хотя я могла бы быть вашим другом…
В ее мягком голосе мне послышался призыв, но в ответ я лишь натянуто рассмеялся, откинувшись на диване. Карамани протянула ко мне руки, и я никогда не забуду того мимолетного выражения ее глаз, но, увидев мою реакцию, она уронила руки, отодвинулась и даже отвернулась от меня. И представьте, даже в этом состоянии бессильного гнева я не нашел в себе сил презирать ее за это жалкое лицемерие. Вместо этого я с прежним чувством любовался ее утонченным профилем, а Карамани, о, лукавая рабыня, делала вид, что совершенно не понимает, какую бурю сейчас подняла в моей душе.
Внезапно она встала, взяла ключи и приблизилась ко мне.
— Ни словом, ни взглядом, — заговорила она совершенно спокойно, — вы не просили моей дружбы. Но я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо, и докажу вам, что я ни лгунья, ни лицемерка. Вы можете мне не верить, но я готова довериться вам целиком.
Я внимательно посмотрел ей в глаза и почувствовал дикую радость, когда она не смогла выдержать моего взгляда. Она упала на колени рядом со мной, и у меня тут же, как и в прежние времена, закружилась голова от этих утонченных восточных ароматов, которые, казалось, источало ее тело. Но тут замок щелкнул… и я оказался на свободе.
Карамани выпрямилась, я тоже встал, растирая свои затекшие руки. На какой-то волшебный момент ее чарующее лицо было так близко от моего, что я готов был сойти с ума и забыть все на свете. Но вместо этого я сжал зубы и отвернулся. Я молчал, потому что не мог доверять своему голосу.
В сопровождении прыгающей и кувыркающейся обезьянки она вышла в смежную комнату. Я последовал за ней и в темноте мог видеть, как она подошла к окну, раздвинула экран наподобие складывающейся двери и распахнула окно.
— Смотри! — услышал я шепот Карамани.
Я подался вперед и встал рядом. Оказалось, что мы находимся на втором этаже, а под нами Мюзеум-стрит. Запоздалые экипажи еще оживляли Нью-Оксфорд-стрит слева от нас. Но ни души не было под нами на всем пространстве вплоть до Британского музея. Я заметил, что окно противоположного дома, находящееся точно напротив нашего, тоже открыто, а повернувшись, увидел, что Карамани сжимает в руках веревку. В полутьме наши глаза встретились.
Она стала втягивать веревку в окно, и, посмотрев вверх, я обнаружил, что она была прикреплена к телеграфным кабелям, которые именно в этом месте пересекали улицу. Карамани продолжала тянуть, и тонкую веревку в ее руках сменила толстая, один конец которой заканчивался деревянной перекладиной, а другой был укреплен на телеграфных кабелях над самой серединой улицы. Я сообразил, что все это устройство похоже на так называемый мост африканских пигмеев, которые на таких летающих, как маятник, жердочках переправляются с одного берега бурной реки на другой.
— Убедись, что на улице никого нет, — сказала она, высунувшись из окна и посмотрев в обе стороны, — затем оттолкнись от подоконника и перелетай в то окно. Как влетишь, сразу соскакивай и падай ничком. Там специально разложен матрац. Но постарайся выпустить перекладину из рук мгновенно, а то тебя утащит назад. Дверь в той комнате не заперта, тебе останется только спуститься по лестнице и выйти на улицу.
Взяв у нее перекладину, я не мог оторвать взгляда от Карамани. Боже мой, думал я, куда же подевался весь ее прежний огонь, почему она сейчас выглядит такой подавленной?
— Благодарю тебя, — сказал я ей как можно нежнее. В ответ она подавила готовый вырваться крик и отступила в тень. А я продолжал:
— Я верю, что ты мой друг, но не могу понять одной вещи. Может быть, ты мне поможешь? — Я взял ее мягкую, несопротивляющуюся руку и притянул к себе. Когда наши тела сблизились, во мне все затрепетало.
Я почувствовал, что и она дрожит и пытается что-то сказать. Ее губы беззвучно произносили какие-то слова. Я оглянулся через окно на улицу, доселе совершенно пустынную, и встретился взглядом… с доктором Фу Манчи, который снизу внимательно изучал открытое нами окно.
Закутанный в пышный меховой воротник тяжелого пальто, со зловещим выражением лица, которому большое твидовое шоферское кепи придавало совершенно ужасный вид, он смотрел прямо на меня. Я ни на секунду не усомнился, что он меня заметил, но видел ли он ее?
Прерывистым шепотом Карамани ответила на мой вопрос:
— Нет, он меня не видел. Что ж, я сделала для тебя все что могла. Теперь твоя очередь. Спаси мне жизнь.
Она потащила меня от окна через комнату, в лабораторию, где я еще недавно находился в качестве пленника. Упав на диван, она протянула ко мне свои нежнейшие запястья и бросила многозначительный взгляд на наручники.
