Точка сингулярности - Скаландис Ант (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
– А потом? – полюбопытствовал он все-таки, так как Маринка молчала, давая время переварить.
– Потом они тоже общались, во взрослом состоянии – намного реже, но все равно дружили до последнего.
– До чего последнего? – не понял Тимофей.
– Так ведь этого Разгонова убили в девяносто пятом, то ли бандиты, то ли гэбэшники. Неприятная была история. Константин о подробностях умолчал. Позвони ему сам.
– Не буду, – рявкнул он сердито, будто эта Маринка была виновата в гибели Разгонова.
И ужасно расстроился. Но, проанализировав свои чувства, с удивлением обнаружил, что его опечалило не столько перемещение живого писателя в разряд мертвых классиков, сколько огорчило собственное удивительное равнодушие по этому поводу. Во, какая петрушка! Весь этот день он воспринимал Михаила Разгонова ни много, ни мало как собственное alter ego, а теперь когда, по существу, половину его личности объявили трупом – никаких эмоций. Понятно: остались тетради, остались стихи в памяти, остались эмоции, и Белый Дом На Берегу Реки остался. А больше ведь ничего и не было. Редькин же не знал Михаила лично, не видел никогда его лица – о чем переживать? Может быть, в этом дело? Может быть. Но он все равно продолжал расстраиваться.
Кстати, во второй тетрадке были как раз фрагменты «Подземной империи», той самой, которую читали все, даже зять Никита, а на листах – наброски еще одного романа, тоже где-то опубликованного. Так что, по большому счету, у Редькиных и для издателей ничего особо ценного не имелось. Практичный Тимофей о такой стороне дела тоже успел подумать. Хотя какой он, к черту, наследник?! Константин вон, и тот ближе, небось родственников этого Михаила знает…
Черт, придется все-таки звонить, хоть и не хотелось. Маринка поговорила интересно, но самого важного не узнала.
Полозов сидел дома, и все, что мог, Тимофею рассказал. Вот только мог он почему-то немного, то ли намекал, что это не телефонный разговор (очень не характерная для цинично-ироничного Константина манера!), то ли вообще рассказывать не желал. Хуже всего было то, что в Лушином переулке Разгонов никогда не жил и даже не бывал в гостях, по представлениям Кости. Жил он на Малой Бронной, оттуда и уехал в свой последний путь – в деревню. Кагэбэшная подоплека того убийства неприятно совпадала с кагэбэшной же предысторией квартиры. Вывод напрашивался один: в тетрадях Разгонова рылся Комитет, и какой-нибудь «романтический кретин чином не ниже полковника» (выражение Полозова) надыбал в них нечто государственной важности, а потому и упаковал в стену по высшему разряду. Насчет высшего разряда Редькин позволил себе усомниться, но рука Лубянки просматривалась, к сожалению, со всей очевидностью. В связи с этим Константин советовал от рукописей по возможности скорее избавиться, лучше всего сжечь их и уж как минимум лишний раз про это дело не трепаться. Попытка выяснить обстоятельства, при которых убили Разгонова, успехом не увенчалась, Полозов молчал, как партизан, при этом явно располагая какой-то информацией. А по поводу родственников лаконично сообщил:
– Родители умерли, а жена, сын, и ее родители – все за границей.
– Каким образом? Где? – домогался Редькин.
– Не знаю и знать не хочу, – отрезал Константин.
А когда предельно спокойный, выдержанный Полозов начинал позволять себе такой тон, разговор определенно следовало заканчивать.
«В конце концов, на черта мне этот Разгонов?» – подумал Тимофей.
Но все равно еще несколько дней продолжал грустить и печалиться.
Потом закрутила какая-то мелкая суета, потом все утихло на добрую неделю. Ну а после начались такие события, что про Разгонова и вспоминать не захотелось. Редькин уже научился понимать: если астральная материя вокруг него разглаживалась, расслаблялась, окутывая все ленью и монотонностью, значит, это такая специальная пауза, передышка, и за нею последует чудовищное уплотнение времени, немыслимые навороты – ни одному шизу мало не покажется!
Глава девятая
ПЕТТИНГ ПО-ОКЛАХОМСКИ
Это случилось в пятницу, ноябрьским вечером, ровно в десять, когда он вышел на бульвар один, без Маринки,. Погода была отвратительная: непрерывный мелкий дождик и ветер. Даже Лайма трусила по переулкам как-то без удовольствия, тянула на любимый бульвар, но без обычного энтузиазма, словно чувствовала: нет там никого, тоска. А там и впрямь никого не оказалось. Бывали такие совпадения. Кто-то на дачу уехал, несмотря на мокротень и холод, у кого-то дела, другие просто поленились, вывели псов на минутку возле дома и обратно – с какой радости мерзнуть-то? Потом Редькин разглядел: в гордом одиночестве дефилировала меж черных от сырости деревьев одна лишь Юлька со своим уже промокшим, а потому жалким на вид Патриком.
Сердце замерло на секундочку и тут же застучало чаще.
– Привет, – сказал Тимофей.
– Привет.
– Ну и погодка!
– Ага.
Разговор не клеился. Тимофей косо посматривал на Юльку, пряча лицо от промозглого ветра и думал, что сегодня она как-то по-особенному хороша. Этакая упрямая красота наперекор стихиям, наперекор тоске и всем жизненным неурядицам. Во, на какую романтику потянуло! Тимофею сделалось тепло и уютно. Даже не надо было ни о чем говорить. Просто вот так идти с ней рядом – и все. А главное, что и Юлька не испытывала ни капли неловкости от их молчания. Он это чувствовал безошибочно. Девушка не то чтобы думала о своем, а именно молчала с ним вместе.
Перехватив один из его восторженных взглядов, Юлька улыбнулась широкой счастливой улыбкой и сказала вдруг:
– А пошли ко мне!
– К тебе? – растерялся Тимофей.
Теперь его сердце провалилось куда-то и просто перестало подавать признаки жизни.
– Ну да. Чего тут шляться под дождем? – очень просто пояснила Юлька и добавила с совсем уж обезоруживающей откровенностью: – У меня дома нет никого.
Хитрый моторчик вновь проснулся и стал гонять по телу горячие потоки крови с невиданным и все возрастающим энтузиазмом. Тимофей с трудом протолкнул сквозь перехваченное горло одно лишь слово:
– Пошли.
– Выпьем чего-нибудь, – мечтательно продолжала Юлька.
– Нет, – грустно отринул это предложение Тимофей, рискуя разом все испортить. – Я сегодня не могу. Мне еще за руль садиться.
Вранье было беспардонное и неприкрытое, он даже не успел придумать легенду, куда в такую позднь можно ехать. Но ведь немыслимо же просто взять и признаться, что он боится Маринкиных вопросов и последующего скандала. Вообще-то, прийти с бульвара выпивши – дело более чем обычное, но сочинять, будто пил с Гошей и Олегом, слишком рискованно, потом обязательно где-нибудь выплывет и тогда… Страшно подумать! Лучше уж не пить вовсе. Да и зачем – в такой-то вечер? Он уже и без вина пьян от Юлькиных сверкающих глаз, от ее неожиданных слов и нежных, полураскрытых в улыбке губ…
Тимофей просто не узнавал себя. То, что мир вокруг него планомерно сходит с ума, сделалось уже почти привычным. Но то, что и сам он пытается не отставать, казалось пока еще диким. Бандиты, наезды, убийства, загадочные звонки, всполошившиеся частные детективы, шизнутые психологи, тайники в квартире, ни на что не похожие персонажи, появляющиеся вокруг, – от всего этого в принципе можно было отгородиться, не замечать, выкинуть из головы, но Юлька!.. Эта чумная девчонка заставляла Тимофея сходить с ума вместе с нею. И такое, любовное безумие уже откровенно выходило за рамки допустимого, Тимофей как будто бросал на крутом спуске не только руль, но и педали, да еще и глаза закрывал для полноты ощущений. И вдруг он понял: Юлька – это одновременно и верхушка безумной пирамиды и единственный выход из пучины безумия. И вся эта, такая внезапная страсть служила ему последним островком рационального, доброго, чистого, правильного в страшном море абсурда. Она была последним шансом пробудиться от кошмара, в котором убийства расследуют сотрудники медицинского центра, сексуально-эзотерическую литературу печатают на оборонных заводах, рукописи давно изданных романов прячут в чужих сортирах, а порнокассеты продают в булочной.