Людоед - Корнев Павел Николаевич (библиотека книг .TXT) 📗
Дождавшись просвета в потоке телег, карет и верховых, я перебежал через дорогу и вышел на высокий берег Ливы. Как и в других городах с многовековой историей, уровень мостовых здесь беспрестанно повышался: сначала на улицы вываливали мусор, а после засыпали его грунтом и щебнем. Первые этажи домов постепенно скрывались под землей, а после многочисленных пожаров здания отстраивались заново уже на новом уровне.
Река лениво текла внизу, от набережной к ней спускались каменные лестницы. В темную воду далеко выдавались причалы, а на невысокой волне покачивались лодки и рыбацкие ялики, шли вниз по течению баржи. Другой берег реки был существенно ниже; судя по белесым разводам на камнях и стенах, в наводнения его нередко подтапливало. Дома в Нистадде казались неказистыми и неухоженными, у большинства из них каменными были только первые этажи. Вдоль Ливы там тянулись многочисленные мастерские, красильни и склады, небо затягивали клубы валившего из труб дыма, а на воде колыхался мусор. Особенно много отбросов скопилось у заросшей камышом отмели на изгибе реки.
Вдоволь налюбовавшись этим не слишком-то и живописным видом, я зашагал по набережной и вскоре вышел к мосту, по краям которого толпилось просто бессчетное количество нищих. Все они, как один, дергали за рукава и полы плащей прохожих, возниц и пассажиров повозок, совали им в лица воспаленные культи и орущих младенцев, выставляли напоказ гнойные язвы и жутчайшие увечья, а уж с костылями был и вовсе каждый второй.
Шум, гвалт, нескончаемый визг. Соловьиным мост был назван с изрядной долей иронии; от пронзительных криков у меня едва не закладывало уши.
Среди попрошаек крутились верткие мальчишки-карманники, и я взял в правую руку волшебную палочку, которой и без всякой магии мог приложить зарвавшегося воришку. Но не пришлось — вокруг меня моментально образовалось свободное пространство; я разом перестал существовать и для нищих, и для малолетних прохиндеев.
Каменой брусчатки в Нистадде не было вовсе, лишь вдоль берега тянулась деревянная мостовая, а дальше в грязь были набросаны доски, по которым и пробирались местные обитатели. Мало кто шагал напрямик по зловонным лужам; через иные из них едва-едва проезжали телеги.
Да еще, ко всему прочему, прохожие на североимперском наречии не говорили, а квартальных надзирателей здесь не было и в помине. Вместо цеховой стражи на перекрестках отирались молодчики столь подозрительного вида, что по спине в ожидании неминуемых неприятностей побежали мурашки. Справляться у жуликов о пансионе вдовы Блом совершенно не хотелось.
После пары неудачных попыток расспросить местных обитателей я всерьез вознамерился прибегнуть к своим магическим способностям и даже зажал в левой руке четки святого Мартина, но в последний момент передумал и торопиться с этим не стал. Эфирное тело еще толком не восстановилось, нагружать его лишний раз не хотелось. Так что я плюнул на условности и зашел в первое попавшееся заведение, к слову, оказавшееся борделем. Впрочем, судя по красным стеклам потушенных на день фонарей, на этой улице веселые девицы обитали во всех домах без исключения.
— Фру Блом? — переспросил вышибала, чьи закатанные рукава открывали мощные татуированные предплечья, и принялся буравить меня пристальным взглядом, но потом все же соизволил подсказать дорогу: — Прямо по улице, там налево и сразу направо. Дом с розами.
Я поблагодарил громилу и отправился в указанном направлении. Заодно переложил магический жезл из правой руки в левую и заранее покрутил им, разминая запястье. Как не раз и не два говорил школярам, беспечный ритуалист — мертвый ритуалист. Истинным волшебникам в этом плане куда как проще, но чего уж теперь…
Дойдя до ближайшего перекрестка, я повернул налево, завертел головой по сторонам и на другой стороне улицы почти сразу углядел обшарпанный двухэтажный дом. Выставленные за окна цветочные ящики топорщились голыми стеблями розовых кустов. И тут же легонько дрогнули намотанные на запястье четки. Цель моих поисков была совсем рядом.
Пришлось сойти с досок и побрести через дорогу по щиколотку в грязи. Ладно еще у входной двери лежала деревянная решетка, и, прежде чем войти в пансион, получилось очистить о нее подошвы сапог. Небольшой общий зал на первом этаже был заставлен столами, там могло разместиться полторы дюжины человек, но сейчас завтракали только двое: Уве и развалившийся напротив него худощавый черноволосый сеньор в сапогах, кожаных штанах, жилете и синей льняной рубахе.
Сеньор с некоторой даже ленцой отщипывал цепкими пальцами мякиш белого хлеба, сминал его в небольшие шарики и отправлял их в миску Уве. Мой слуга всякий раз ежился, но глаз от похлебки не отрывал, словно боялся спровоцировать обидчика на более решительные действия.
— Развлекаетесь? — усмехнулся я, и Уве подскочил, едва не перевернув при этом скамью.
— Магистр! — завопил он в изумлении.
Черноволосый сеньор лет тридцати на вид неуловимым движением оказался на ногах, кинул невесть как оказавшуюся в руке шпагу и порывисто шагнул навстречу. Хватка у него оказалась воистину медвежья, у меня едва не хрустнули ребра.
— Полегче, Микаэль! — попросил я, с трудом переводя дух.
Маэстро Салазар похлопал меня по спине и лишь после этого разжал объятия, отступил на шаг назад и растопырил в улыбке черные усы. Смуглая кожа, темные волосы и грубые черты лица выдавали в нем уроженца Лавары. Взрывной темперамент выходцев из южной провинции давно уже стал притчей во языцех, а Микаэль если и отличался в этом отношении от земляков, то исключительно в худшую сторону. Он готов был драться на дуэлях по поводу и без и как к своим тридцати годам еще не отправился на небеса, оставалось для меня загадкой. Впрочем, где черноусый гордец и где небеса?
Происходил маэстро Салазар из захолустного дворянского рода — одного из тех почтенных семейств, старшие сыновья которых кичатся древностью фамилии, а младшие ищут успеха на кончике шпаги. К тому времени, когда неожиданно проявился его колдовской дар, Микаэль уже прекрасно фехтовал, но благоразумно позабыл о карьере бретера и стал… целителем. Работа с живой плотью давалась ему невероятно легко. Сращивать сломанные кости и заживлять открытые раны умели многие, но маэстро брался за несказанно более сложные случаи, брался — и добивался успеха. Жизнь семейства понемногу наладилась, призрак нищеты отступил, появилась возможность дать хорошее образование младшим братьям.
Все переменилось, когда умы и души людей отравило учение ересиарха Тибальта. Колдуны — ритуалисты или истинные, не важно! — оказались вне закона. И вне закона оказались их семьи. Однажды в имение Салазаров нагрянула толпа фанатиков из числа знакомцев и соседей, в живых там не оставили никого. Сам маэстро во время бойни был в отъезде, а по возвращении слегка повредился умом и зачерпнул столько силы, что неминуемо должен был воссиять, но не воссиял. Скорее уж наоборот. Как уже говорил, работа с живой плотью всегда легко давалась Микаэлю, и мне не хотелось даже вспоминать, каким именно образом рехнувшийся целитель расправился с еретиками. Когда наша рота вошла в его деревушку, в живых из ее обитателей оставались только те, кто успел попрятаться в погребах и подвалах, да малые дети.
С тех пор Микаэль никогда больше не использовал свой талант целителя, а память топил в вине. И вот что странно — на столе обнаружилась пара мисок с похлебкой, краюха белого хлеба, половина головки сыра и палка сырокопченой колбасы, а бутылок не было вовсе.
— А мы-то боялись, что волки уже обгладывают косточки Филиппа! — покачал головой Микаэль, и в его черных глазах заплясали веселые дьяволята. Как видно, за мою жизнь он нисколько не волновался.
— Пришлось задержаться в империи, — пожал я плечами, опускаясь на лавку.
Уве наконец переборол изумление и запричитал:
— Магистр! Мы не знали, что делать…
Я приложил к губам указательный палец, призывая слугу к молчанию.
— На какое-то время я не магистр и не Филипп вон Черен, а Рудольф Нуаре. Объясню позже.
