Тайны отдела охраны музеев (СИ) - Тур Тереза (читать книги полные TXT) 📗
— Так мы же все неформальные группировки, как вы знаете, подвигли плести березки — чтобы от русалок людей уберечь. Провели титаническую работу. Я им дезинформацию подкинул и убедил всех, что так и положено. По звездам считали и не по звездам… Каждой группировке свою легенду. Они и верят.
— Я про это уже слышал, Михаил Ефремович был в восторге.
Борька совсем закатился:
— Еще бы не в восторге! Все в восторге — особенно ребята из секты.
— Так что у них случилось-то?
— Заплели они березки, красиво, кстати, получилось. Отпраздновали — выпили как следует. И решили закрепить это дело оргией. Под теми самыми березками.
— И что?
— Кому-то в порыве страсти ли, или от выпитого — померещились русалки. Грациозно качающиеся на ветвях тех самых березок, и в лучших традициях местного фольклора, расчесывающие длинные золотые волосы…
— Никто не пострадал?
— Нет, но белочка оказалась заразной… Померещились девы речные не ему одному! Многие потом даже утверждали, что те самые русалки проявили к ним пылкие чувства! Я подробности опускаю, чтоб вас не смущать, но если хотите — почитайте форум сами!
Борька веселился от души, а Старцев схватился за голову, и тихо, чтоб его не услышал юный хакер, застонал:
— Вот заразы! Мне что теперь — от Водяного упреки слушать, что его… девочек совсем залюбили?
Вздохнув, он с недоумением спросил:
— Так, а собираются они еще раз зачем?
— Надеются на продолжение! — отчитался Борька.
И они снова засмеялись. Вот только… каждый о своем.
— Хорошо придумали, а теперь к делу — можешь задать поиск по ключевым словам — похищение женщин с ребенком?
— Тогда получится, что женщин похищали вместе с ребенком.
— Нет. Ребенка оставляли, а женщин забирали.
— Хорошо.
— И началось это с двадцать третьего на двадцать четвертое.
— А ночью раньше ничего не могло произойти?
— Вот это и надо выяснить. Ладно, пошли ужинать. Потом будем работать.
Они который раз всматривались в кадры съемки. Борька увеличивал, раскладывал покадрово… Проматывал побыстрее. Все равно было непонятно, куда подевались женщины, и кто их забрал.
Видеосъемка огороженного двора сменялась кадрами гипермаркета. Фигура одной похищенной женщины — другой. Но это по-прежнему ничего не проясняло. Несколько секунд мутного экрана — и все. Дети остаются одни — женщины исчезают. Пробиться не получалось никакими фильтрами.
Ближе к одиннадцати у Старцева зазвонил телефон. Это был следователь.
— Женщина из супермаркета нашлась.
— Где? Когда? — оживился Егор Иванович.
— Не так давно, на перекрестке Суздальского и Светлановского.
— Это же северная окраина города.
— Именно. Ее чуть не сбил водитель. Он утверждает, что потерпевшая появилась прямо перед колесами. Самое интересное, видеорегистратор это подтверждает.
— А что говорит женщина?
— Она вообще не говорит…
— И где она сейчас?
— В Бехтеревке, в отделении неврозов.
— Там встречаемся?
— Слушай, давай с утра. У меня сегодня типа был выходной! — взбунтовался следователь.
— Завтра с утра так завтра с утра. — Не стал спорить Егор Иванович. — Только вот смотри: ближе к ночи третьего дня нашлась потерпевшая. Получается, что ваша девчонка, Виктория, которой никто не верит, говорила правду — ее тоже похищали.
Ветер благодаря полям похожего на немецкую каску шлема не бил в лицо, — а деликатно заглядывал под них, — будто здоровался. Как же он любил просто нестись в ночи куда глаза глядят… Конечно было в этом что-то мальчишеское, что-то наивно-романтичное, и возможно, действительно не очень подходило его почтенному возрасту. Но в такие минуты он был самим собой.
Романтичным, беспечным, рисковым, и…сентиментальным. Глаза начинали блестеть от слез, если ночная прогулка затянулась и удалось встретить рассвет в живописном месте. Воспоминания задевали за живое, и что-то, чему категорически запрещалось высовываться в остальное время, начинало лезть прямиком в душу, и что уж совершенно не вписывалось ни в какие рамки — в голову лезли стихи. Записную книжку с редкими откровениями таких вот ночных поездок байкер хранил в потайном карманчике кожаного чемодана в заклепках, намертво прикрученного ремнями к торцу сидения.
«Быть самим собой, не о чем не думать» — повторял про себя Старцев, незаметно прибавляя скорость, и чувствуя себя абсолютно счастливым. Он забыл о работе, несмотря на то, что ради этой самой работы он и несся сейчас за городом в ночи на немыслимой скорости. Он забыл о личных проблемах прошлых и настоящих, он не думал даже о дочери, и — о чудо, — он не осознавал, что снова летит спасать мир, — он просто ни о чем не думал, давил на педаль, сжимая обе ручки вкусно пахнущей и приятно шуршащей кожей перчаток. «Быть самим собой, ни о чем не думать»…
Перед глазами снова, как много лет назад встал образ хитроглазого, увешанного мокрыми зарослями травы, речных водорослей и кувшинок старикашки. Скрипучим голосом он поучал, грозя скрюченным пальцем с зеленым, покрытым мхом ногтем: «Ты должен быть самим собой, ни о чем не думать. Рожь возьмешь с собой в холщовой суме, соли с кулак, самогона кувшинчик. Коня, на котором прибудешь, обезглавишь, голову в озерцо кинешь, — и жди».
Зерна ржи, как выяснилось опытным практическим путем, вполне удачно заменяла буханка бородинского хлеба, самогона кувшинчик бутылка водки «Президент», а вместо свежеотрубленной головы несчастного животного в рюкзаке подпрыгивал руль от детского велосипеда. Последняя вынужденная имитация, адаптирующая общение со сверхъестественным в рамках реалий мегаполиса приводила представителя того самого сверхъестественного в ярость…
Старцев улыбнулся, наклонил мотоцикл, вписываясь в довольно крутой поворот на бешеной скорости, — и снова увидел перед собой хитрые, поразительно ярко-зеленые глаза, будто болотные огоньки, мерцающие в полумраке: «Это что такое????!!! Это что…..???? Голова коня твоего железного??? И ты думаешь, я на это куплюсь? А рожь где? А сроку положенного не выждал? А заклинание сорок раз, прежде чем воду мутить не отчитал? Да ты хоть понимаешь, что я тебя на смерть замучить щас должен, — за такие дела? Лихорадкою болотной извести?..»
Быть самим собой… Ни о чем не думать… Только сжимая руль своего верного железного коня он мог быть «самим собой», и только со ста сорока на спидометре он начинал «ни о чем не думать». В этот мир он не пускал никого и никогда. Никогда никого не катал. Просились многие, — жена в свое время обижалась, — но байкер был непреклонен. Позже это просто стало необходимостью, — настройкой входа в иной мир…
