Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом (Другой перевод) - Мартин Джордж Р.Р. (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Мне хорошо служат, – ответила она на вопрос о ее нуждах. – Девочки очень милы, добрые септы следят за тем, чтобы я молилась, но очень хотелось бы вернуть Таэну Мерривезер, когда моя невиновность будет доказана. Она привезет ко двору своего сына, и у Томмена будет товарищ.
Ничего крамольного в ее просьбе сир Киван не усмотрел. Он мог бы взять маленького Мерривезера себе в воспитанники, когда леди Таэна отправится с Серсеей в Бобровый Утес.
– Я пошлю за ней сразу же после суда, – пообещал он.
На первое подали говяжий суп с ячменем, затем перепелов и жареную щуку трех футов длиной – а также репу, грибы и горячий хлеб с маслом. Сир Борос пробовал каждое блюдо, которое ставили перед королем: весьма унизительно для белого рыцаря, но это, пожалуй, все, на что он способен. Разумная мера после того, что произошло с братом Томмена.
Давно уже сир Киван не видел мальчугана таким счастливым. Он без умолку болтал о своих котятах и скармливал им кусочки щуки со своей королевской тарелки.
– Ночью к моему окну приходил плохой кот, но сир Попрыгунчик зашипел на него, и он убежал.
– Плохой кот? – «Экий все же славный мальчонка».
– Старый черный зверюга с порванным ухом, – пояснила Серсея. – Злобная тварь: однажды он оцарапал Джоффри. – Она скорчила гримасу. – Кошки нужны, чтобы ловить в замке крыс, но этот и за воронами на вышке охотится.
– Скажу крысоловам, чтобы поставили ему западню. – Никогда еще племянница не была такой кроткой. Это к лучшему, а все-таки грустно. Огонь, пылавший в ней так ярко, угас.
– Что ж ты не спрашиваешь о брате? – поинтересовался сир Киван, они ждали на сладкое пирожные с кремом, любимый десерт короля.
Серсея вскинула голову, зеленые глаза засверкали.
– Джейме? А что, есть новости?
– Никаких. Думаю, тебе следует приготовиться…
– Он жив. Я чувствую. Мы пришли в этот мир вместе, дядя, и порознь из него не уйдем. Тирион – дело иное, его уход меня бы только порадовал. О нем тоже ничего не слышно, ведь так?
– Головы карликов нам последнее время не предлагали, верно.
Она кивнула.
– Можно тебя спросить, дядя?
– Изволь.
– Разве ты не собираешься привезти свою жену ко двору?
– Нет. – Дорна чувствует себя хорошо только дома, в кругу семьи. Обожает своих детей, мечтает о внуках, молится семь раз на дню, любит рукоделие и цветы. Поселить ее в Королевской Гавани – все равно, что бросить одного из котят Томмена в змеиное гнездо. – Моя леди-жена не любительница путешествий, она предпочитает жить в Ланниспорте.
– Приятно, когда женщина разумна и знает, где ее место.
Это Кивану не слишком понравилось.
– Что ты хочешь этим сказать?
– По-моему, я выразилась достаточно ясно.
Конопатая снова подлила Серсее вина. После пирожных с кремом сир Борос сопроводил короля вместе с его котятами в опочивальню, и пришло время поговорить о суде.
– Братья Осни не станут праздно смотреть, как его приговаривают к смерти, – предупредила Серсея.
– Им и не придется. Я взял обоих под стражу.
– Как так? За что?
– За преступную связь с королевой. Ты сама призналась его святейшеству, что спала с ними, – забыла?
– Нет, – покраснела она, – не забыла. Что с ними будет дальше?
– Стена, если признают себя виновными. В противном случае ими займется сир Роберт. Некоторых людей нельзя возносить высоко.
– Я ошиблась в них, – опустила глаза Серсея.
– И далеко не только в них, мне сдается.
– Милорд, миледи, прошу прощения, – прервала его круглолицая черненькая послушница, – но великий мейстер просит лорда-регента тотчас же прибыть к нему.
«Черные крылья, черные вести, – подумал сир Киван. – Штормовой Предел пал, или Болтон извещает о чем-то?»
– Может быть, это вести о Джейме, – заметила королева.
Узнать это можно было единственным способом. Сир Киван поднялся:
– Покорно прошу меня извинить. – Преклонив колено, он поцеловал племяннице руку. Этот поцелуй может стать для нее последним, если немой гигант подведет.
Посыльный, закутанный в меха мальчуган лет восьми-девяти, напоминал медвежонка. Трант держал его на мосту, не пуская в крепость.
– Ступай греться, малец, – сказал сир Киван, сунув ему монетку. – Дорогу в воронятник я знаю.
Метель наконец улеглась. Из-за рваных туч круглым снежным комом выглядывала луна. Замок казался чужим: у всех зданий и башен отросли ледяные зубы, знакомые дорожки спрятались под сугробами. Длиннющая сосулька разбилась у самых ног сира Кивана – каково-то сейчас на Стене?
Дверь ему отворила худенькая девочка-служанка в меховой мантии, слишком большой для нее. Лорд-регент потопал ногами, сбивая снег, и бросил ей плащ.
– Великий мейстер ожидает меня.
Девочка, молча кивнув, показала ему на лестницу.
Комнаты Пицеля помещались прямо под воронятником. Полки на стенах ломились под тяжестью зелий, свитков и книг, на стропилах висели травы. Сир Киван всегда находил, что у великого мейстера чересчур жарко топят, но сейчас там царил холод: огонь в очаге не горел, угли едва тлели.
В сумраке, который малочисленные свечи почти не рассеивали, выделялось приотворенное окно. На подоконнике сидел ворон, самый большой из виденных сиром Киваном – крупнее охотничьих ястребов в Бобровом Утесе, крупнее сов. Луна серебрила его оперение.
«Нет, дело тут не в луне. Он не черный, этот ворон. Он белый».
Белые вороны в отличие от своих черных сородичей писем не носят. Цитадель Староместа рассылает их лишь затем, чтобы оповестить о смене времен.
– Зима, – промолвил сир Киван. Слово повисло в воздухе белым облаком, и что-то ударило лорда-регента в грудь, словно великанский кулак. Кивана швырнуло на подоконник; ворон, взлетев, захлопал над его головой белыми крыльями. В груди торчал арбалетный болт, сидящий глубоко, по самое оперение. Точно так же умер и его брат. – Пицель, – прохрипел лорд-регент, – на помощь…
Великий мейстер сидел у стола, уронив голову на толстую раскрытую книгу в кожаном переплете. «Спит», – подумал Киван, но нет: на лысом пятнистом черепе зияла пробоина. Пергаментные страницы пятнала кровь, в лужицах свечного воска плавали мозги и осколки кости.
«Он просил об охране, – подумал Киван. – Зря я не дал ему людей». Неужели Серсея была права, и это дело рук карлика?
– Тирион? – позвал Киван. – Где ты?
– Далеко, – ответил чей-то знакомый голос.
Он стоял у книжных полок – пухлый, напудренный, в шелковых туфлях, с арбалетом в мягких руках.
– Варис?
– Если можете, простите меня, сир Киван, – сказал евнух, положив арбалет. – Я не держу на вас зла и сделал это лишь ради государства. Ради детей.
У Кивана тоже были дети. И жена… Дорна.
– Замок наводнен гвардейцами Ланнистеров, – проговорил он.
– В этой комнате их, к счастью, нет. Вы не заслуживаете такой участи, знаю. Умирать одному, в морозную зимнюю ночь… Но как прикажете быть, если хороший человек служит неправому делу? Вы угрожали погубить то, что столь успешно начала королева: замирились с Хайгарденом, обеспечили юному королю поддержку духовенства, хотели объединить всю страну под его рукой…
От дунувшего в окно ветра Кивана пробрала дрожь.
– Вам холодно, милорд? Простите великодушно. Великий мейстер перед смертью обделался – я бы задохнулся без притока свежего воздуха.
Киван уже не чувствовал ног.
– Арбалет я счел самым подходящим оружием, ведь у вас с братом так много общего. Ваша племянница подумает, что к вам подослали убийцу Тиреллы – а возможно, и без Беса не обошлось; Тиреллы заподозрят ее, еще кто-нибудь умудрится припутать дорнийцев. Раскол, подозрение, недоверие выбьют почву из-под ног короля-мальчика, Эйегон же тем временем поднимет знамя над Штормовым Пределом, и все лорды королевства сбегутся к нему.
– Эйегон? – Киван, не сразу понявший, о ком речь, вспомнил завернутого в багряный плащ младенца с размозженным черепом. – Но его нет в живых.
– Ошибаетесь. Эйегона готовили в правители еще до того, как он научился ходить. Он владеет всеми рыцарскими искусствами, хорошо читает и пишет, говорит на нескольких языках, знает историю и право, слагает стихи. Воспитательницасепта преподала ему правила Святой Веры. Выросший среди простых рыбаков, он умеет плавать, чинить сети, стряпать, перевязывать раны. Знает, что такое быть преследуемым, знает голод и страх. Томмену говорят, что он король по праву рождения; Эйегона учили, что быть королем – тяжкий долг, что на первом месте у государя стоит народ.
