Как песок сквозь пальцы (СИ) - "полевка" (чтение книг txt, fb2) 📗

‒ И с «Территории Титанов» удалишь? ‒ глаза Рона распахнулись, и он дрожащим голосом уточнил. — Но мой перс там глава клана! Без меня клан распадется! А как же ребята?

‒ Рональд, смысл наказания в том, чтобы ты осознал то, что натворил и больше не поступал так.

‒ Хорошо, ‒ буркнул Рон и надулся. — Ты папу не накажешь ведь?

‒ Накажу, ‒ Салах вздохнул и сурово сжал губы. Дэйчи, наверное, испугался, если бы не почувствовал накатывающую волну возбуждения альфы. Он понял, что сейчас муж просто говорит для зрителей. С тех пор, как Салах понял, что все произошло по нелепой случайности, альфа перестал злиться.

‒ И самое обидное, что мне придется наказать любимого мужа за то, что он не совершал, ‒ альфа тяжело вздохнул и прошелся по комнате в раздумьях. — Но закон един для всех, и я его обязан соблюдать, — Салах остановился на середине комнаты и сурово обвел всех глазами. — Законы действуют только тогда, когда все перед ними равны. А с наследника и его супруга особый спрос. По закону я обязан наказать супруга перед теми людьми, которые были свидетелями его проступка. Но раз мой супруг виноват только косвенно, поэтому я накажу его по всей строгости, но наедине, — альфы хмурились, но услышав последние слова, согласно кивнули. — Оставьте нас. Рональд, ты сегодня переночуешь в комнате Азиза.

— Но это несправедливо! — Рон вскочил с места и снова встал между Салахом и папой. — Папа не виноват! Если тебе так необходимо кого-то наказать, то лучше избей меня!

— По вине и наказание! — Салах поджал губы. — Рональд, папа позволил, чтобы ты его сфотографировал в неподобающем виде, это будет и ему наукой! Сын мой, ты, как ребенок омеги, вхож во внутренние покои гарема. Но тебе кто-нибудь разрешал снимать там? Неужели ты сам не понимаешь, что все, что попадается тебе на глаза и в объектив твоей камеры, это только для внутрисемейного просмотра? Я разрешал показать твои записи Ошая лишь потому, что он сам омега и вдобавок ко всему СВЯТОЙ! Вспомни, на каждом конверте с записью для Ошая я написал, что запись конфиденциальна и предназначена только для просмотра Ошая. Я просил его, чтобы запись не попала в чужие руки. Все твои записи Ошая возвращал мне, как правило, через неделю с посыльным, который передавал их мне из рук в руки! Ты оказался беспечным, и твой папа понесет за это наказание!

Рон стоял посреди комнаты, то бледнея, то краснея. Дэйчи понимал, как напуган и негодует его ребенок, но Рону надо взрослеть и задумываться о последствиях собственных поступков.

‒ Азиз, ‒ Ясмин встал с дивана и подождал, когда бета подойдет ближе. — Присмотри за Роном до утра, чтобы он не наделал следующих глупостей! Рон! — он подошел к сыну и, подняв его лицо за подбородок, посмотрел на упрямо сведенные брови, закушенную губу и глаза, полные непролитых слез. — На тебя смотрят люди, веди себя достойно! И слушайся отца!

‒ Оставьте нас! ‒ Салах расстегнул пиджак, и вытащил из шлевок брюк ремень.

Азиз вцепился в руку Рона и потащил его из комнаты. Альфы, похоже, вздохнули с облегчением, когда поняли, что им не придется присутствовать при наказании, по сути, невиновного омеги, и постарались выскочить из комнаты, как можно быстрей.

‒ Аббас, ‒ Салах окликнул старшего из охранников, ‒ пройдите по всем магазинчикам, где торгуют газетами и журналами, и скупите все экземпляры этих злополучных журналов, что сможете найти. А потом узнайте где у них утилизатор, и проследи лично, чтобы их уничтожили.

Старший альфа кивнул головой в знак того, что все понял, и плотно закрыл за собой дверь. Как только закрылась дверь, Салах откинул ремень в сторону и, подойдя, заглянул в глаза любимой паре. Ясмин улыбнулся ему в ответ.

‒ Тебе не кажется, что ты немного перегнул палку с Роном? Он ведь себе ужасов напридумывает, один страшней другого.

‒ Ну, именно это и есть его наказание, ‒ виновато улыбнулся Салах. — Ты ведь не думал, что за подобный проступок лишение игрушек - самое оно? Когда наказывают тебя за собственную ошибку, это нормально, и порой действует не на всех, а вот когда за твою ошибку расплачивается дорогой тебе человек, вот это действительно страшно! Когда я в детстве хулиганил, отец наказывал моих друзей, предварительно объяснив мне, почему бьют не меня, а их. Он объяснил все очень просто и доходчиво. И про закон, и про ответственность, и про то, что моя беспечность на поле боя приведет к ненужным смертям.

— Так ты, что, был пай-мальчиком? — Ясмин принялся расстегивать пуговицы на рубашке мужа.

‒ Нет, ‒ Салах раздевал омегу, постепенно освобождая его от ненужных сейчас вещей. ‒ Просто, прежде, чем начать каверзу, я тщательно просчитывал все варианты, чтобы не попасться! Отец с детства учил меня обдумывать даже спонтанные решения и ничего не давать на откуп слепому случаю! Он развивал у меня стратегическое мышление, чтобы бросаясь в бой, я не забывал о том, что кто-то должен прикрывать мою спину! И этот кто-то должен быть надежным!

— А ты будешь со мной суров? — Ясмин позволил, чтобы альфа снял с него брюки и с нежностью растрепал его волосы. Салах в ответ сделал суровое лицо и, быстро развернув омегу, прижал его к груди.

— О, да! — Салах горячо зашептал, прихватывая зубами мочку. — Я заставлю тебя кричать и молить о пощаде! Мне очень нравится слушать, как ты стонешь! Я очень хочу услышать твои стоны вот на этом диванчике!

Ясмин, сделав вид, что очень испугался, безуспешно забарахтался в его руках, тяжело дыша и чувствуя, как обжигающими волнами накатывает возбуждение. Он уже не мог определить чьё это возбуждение, альфы или его собственное. Он подставлялся жадным рукам Салаха, ловко заползшим под расстёгнутую, но так и не снятую рубашку и, выгнув шею, тянулся губами к сладким умелым губам, мучительно желая продолжения.

Салах спустил рубашку с плеч, позволив ей прикрывать омежью спину наподобие шали, и подтолкнул мужа к диванчику. Ясмина не надо было просить дважды, он встал на диван коленями и уперся в спинку руками. Глянув через плечо, облизнулся и по-кошачьи изогнулся, принимая удобную позу. При виде демонстративно выставленной попы, Салах только глухо застонал сквозь сведенные судорогой зубы.

С тех пор, как Ясмин понял, что наказывать его будут самым желанным способом, гуляющий по крови адреналин смел все страхи и сомнения, оставив лишь чистейшей воды желание отдаться ‒ горячо, страстно, как в последний раз. Как отдавался сегодня утром под жалостливую просьбу Салаха: «Ну, Ясмин, ну, последний раз на дорожку». Он повел бедрами, показывая степень готовности, и тотчас почувствовал, как Салах заполняет его, приятно растягивая эластичные стенки ануса.

Войдя до конца, альфа вдруг замер и вместо того, чтобы начать двигаться, судорожно прижал к себе супруга и быстро зашептал тому в шею:

‒ Прости, прости меня, ‒ омега попытался развернуться, чтобы посмотреть на мужа, но его прижали крепче и продолжили исповедоваться. ‒ Я на какой-то момент усомнился в тебе. Мне вдруг показалось, что ты и вправду мог так поступить со мной! Я ведь совсем не обращал внимания на твою научную работу, мне было достаточно того, что ты ждешь меня дома и всегда радостно встречаешь. Мне показалось, что ты так решил мне отомстить за то, что я совсем не интересовался твоими делами. Прости меня!

Ясмин, вывернувшись, посмотрел в виноватые глаза мужа. Глупый мальчик! Но честный… Он поцеловал его в ответ. Ну, что тут скажешь? Дэйчи уже давно был самодостаточным. Да ему просто в голову не приходило грузить мужа, студента первокурсника, молодого человека, с азартом говорящего об охоте и компьютерных игрушках, своими проблемами. Интриги научных коллег, извечных конкурентов, подковерные игры, лживые улыбки в глаза и презрительные слова, как кинжалы, брошенные в спину. Он сам не хотел об этом думать! Вот и сейчас не даст себе отвлечься от такого приятного занятия!

Ясмин качнул бедрами, требуя продолжения. И Салах продолжил! Нежно и неторопливо, выглаживая и обцеловывая все, до чего мог дотянуться альфа, погружаясь в омегу, как мушка в жидкий и теплый мед. Пока ноги не задрожали, пока Ясмин вместо дыхания мог только постанывать. Ему было так сладко принимать в себя желанного мужчину, наслаждаясь каждым миллиметром плоти внутри себя, иногда срываясь на крик, когда было особенно остро и хорошо.