Верное решение от Харди Квинса (СИ) - "Санёк О." (книга жизни .txt) 📗
Харди в ответ удивился тоже.
"Нет, приятель, я всё понимаю, но ты вроде как... запер меня у себя в голове."
Чернота подалась назад в изумлении.
"То есть ты сам этого не понял? -- уточнил Харди. -- Ну... хреново."
***
Харди ещё успевает мысленно возмутиться, дескать, что себе нынче позволяют архивариусы?! Даже во времена его дерзкой библиотечной юности такого не бывало!
***
То есть, выходит, ломать его не собирались, так вышло случайно.
Очень утешительно.
***
Были ещё какие-то проблески, когда Харди куда-то вроде как куда-то... запихивали?
И даже, кажется, слегка притаптывали.
***
"Ну, так... может, тогда отпустишь?"
Чернота не знала, как это -- отпускать. Чернота вообще мало что знала. Даже имени у нее не было, но тут уж Харди возмутился: как это? И чем плох "Джона"?
То есть, разумеется, Харди не мастак давать имена, но и не так плох всё же?
И тут чернота -- Джона -- начинает визжать.
А находиться внутри визжащей черноты не очень-то приятно. И Харди выпадает наружу.
***
Тут уж Харди начал было соображать -- ну, должны же в конце концов заметить, что человек пропал? Эта Ева... наверняка будет искать. И полиция. Должна же полиция наконец приняться за свою работу и сделать её, чёрт побери!
***
И вот он опять в черноте, но в другой. Тут есть хотя бы зеленые светляки. Но холодно же, чёрт побери! Они с этим мальчишкой сидят, вжавшись друг в друга, и оба мелко трясутся. И Харди кажется, что теплее им не становится. Что согреться нет никакой возможности.
-- Слушай, приятель, нам пора бы отсюда выбираться, а? Долго мы тут не протянем. Я не знаю, где нас держат, но мы тут раньше помрём от переохлаждения, чем полиция поднимет свои зады и хоть что-то предпримет, понимаешь?
Ничего он не понимает. Он опять потихоньку раскачивается и вроде как воет или ноет -- такой глубокий несчастный скулёж.
-- Ну что ты. Конечно, положение поганое, но не настолько же. Выберемся отсюда, вернёшься в свой Рой, заживешь своей милой безмозглой жизнью. То есть, ой...
Джона втирается в Харди со всей силы, а силы в нём больше, чем можно было бы предположить.
-- Нет. Нет Роя, -- глухо бормочет он.
И опять обрушивается на Харди. Этой своей чернотой.
<i> Нет никакой безмозглости. Есть только любовь. Он любит всех, все любят он, он любит я и они, но никаких они на самом деле нет, а есть только я. Большое и любящее себя и всё в себе.
И есть понятия -- "время", "пространство", "люди", "вселенная". Но это только понятия, они нужны, чтобы работать, чтобы занимать я и иметь средства для своей жизни. Но жизнь есть любовь. Для любви не нужно ничего знать. Для любви самой любви достаточно. </i>
Харди не понимает.
Не понимает и тонет в черноте...
<i>Жизнь есть любовь, любовь есть жизнь, а голод... "Голод" сперва только понятие. А потом становится резь, боль, тощий и без сил. И я начинает разваливаться на куски. Я перестаёт быть целым, а у той части я нет имени, но она хочет есть. И хотеть есть больно. </i>
А потом?
<i>А потом я умирает. Умирает. Умирает!
Я умирает. </i>
Но нет, говорит Харди, ты вполне себе жив. Ты худой и бледный, но вполне себе живой. Я тебя даже трогал. Знаешь, если тебя можно потрогать, ты определенно жив.
<i>Остается кусок, -- соглашается. -- Кусок остается, а любовь -- нет.
Нет любви, нет жизни, нет жизни -- нет я.
Нет я.
Умер! Нет-нет-нет.
Нет. </i>
Харди видит лица.
<i>Это холодные человечьи лица, но они злы и потому мертвы. Они не любят. Он дают еды и велят -- отработай. И не понимает -- отработай. И тогда бьют, но снова кормят.
И я отрабатывает.
Они злы, а я мёртв. И существует понятие "преступления." И это оно.
