Черное колесо - Бок Ханнес (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗

Меррит Абрахам, Бок Ханнес

Чёрное колесо

1. «СЬЮЗАН ЭНН»

Мне кажется, пришло время поведать о том, что на самом деле произошло с прогулочной яхтой Джима Бенсона – «Сьюзан Энн». И, конечно, что стало с теми, кто находился на её борту: самим Большим Джимом, его дочерью Пенелопой, его компаньонами – Майклом Мактигом и Тадеусом Чедвиком, с леди Фитц-Ментон и её любовником Алексеем Буриловым, преподобным доктором богословия Сватловом и его, к несчастью, прекрасной сестрой Флорой, а также с капитаном Джонсоном и всем экипажем «Сьюзан Энн».

Конечно, кое-что я уже рассказал, когда флоридские ловцы губок нашли нас с Деборой в пещере на Малом острове Пальм. Может, кто-то вспомнит об этом, хотя прошло уже пять лет.

«Сьюзан Энн» захватил карибский ураган. Первый удар почти потопил её, сорвал шлюпки и снёс радиорубку, убив при этом радиста. С трудом уйдя от урагана, яхта нашла убежище на одном из необитаемых островов Багамского архипелага, где её в меру сил починили. Наконец, все ещё с течью и едва способная плыть самостоятельно, она двинулась к Нассау, но попала в новый ураган и затонула со всем экипажем. Спаслись только Дебора и я. Конечно, кое-кто это помнит. Впечатляющий был рассказ, убедительный, и никто не задавал вопросов.

В этой истории был только один изъян… Всё это – ложь.

Дебора – служанка леди Фитц-Ментол. Шотландка, кальвинистка и такая ярая моралистка, что, как однажды заметила её милость десять минут в присутствии Деборы действуют на неё как порция слабительного. Сказано это было именно в присутствии самой Деборы: один из приёмов, которыми её милость ставила служанку на место. Должен признаться, что такая вопиющая благопристойность временами раздражала даже меня.

Дебора презирает ложь, – но я убедил её, что, расскажи она правду, в благодарность её немедленно поместят в сумасшедший дом безо всяких драматических эффектов и полётов в рай на ангельских крыльях.

К тому же существовала ещё двойная нить ожерелья из драгоценных камней вокруг талии Деборы. Для сумасшедшего дома вещь бесполезная – там у неё их попросту отберут. Этот аргумент подействовал – шотландская скупость перевесила кальвинистскую чопорность и устранила все угрызения совести.

Потому капитан подобравшего нас корабля и услышал эту историю – что мы, мол, единственные уцелевшие с «Сьюзан Энн». Сражённые респектабельностью Деборы, ни он, ни многочисленные чиновники и репортёры в Ки Уэсте и Нью-Йорке тоже не задавали лишних вопросов.

Разве мог я тогда сказать правду? Рассказать о безымянном затонувшем корабле и чёрном колесе? Или об адских порождениях острова Рафферти, куда нас толкнули слуги чёрного колеса…

Меня это привело бы прямиком в тот же самый сумасшедший дом, которым я пугал Дебору!

Но теперь… что ж, думается мне, теперь правда никому не повредит. Я сменил имя и профессию. Думаю также, что в последнее время кругозор человечества расширился, больше внимания уделяется незримым силам. И, разумеется, наука сократила пропасть между реальным и тем, что ещё недавно считалось невозможным.

В то время меня звали Росс Фенимор. Мне только что стукнуло тридцать, и я был врачом. Специальностью моей была эндокринология – наука о железах внутренней секреции. Обладая небольшим состоянием, я мог не заниматься врачебной практикой: никаких обязательств перед другими людьми у меня не было, а женой и детьми я ещё не обзавёлся.

Я сотрудничал с одной нью-йоркской клиникой. Это давало мне возможность вести интересовавшие меня исследования в лабораториях, куда иначе я бы не смог попасть. Я был кем-то вроде «мастера на все руки», помогая там, где возникала необходимость, – ассистировал в операциях и тому подобное. Жил тут же, в больнице, и продолжалось это уже три года.

В тот день я ассистировал Кертсону – оперировали рак груди. Случай был очень тяжёлый. Наконец Кертсон отошёл от стола и снял маску и перчатки; санитары перенесли пациентку на каталку и увезли. Кертсон – прекрасный хирург; к тому же один из немногих, кто делает всю работу сам, до последнего шва. Я следил, как его сильные тонкие пальцы с артистизмом гениального скульптора порхали над мышцами и нервами, венами и артериями, быстро вырезали, перевязывали, сшивали, чистили, устраняли последние остатки злокачественной опухоли. Его руки словно бы жили своей собственной, независимой жизнью.

Я нравился Кертсону, и он мне доверял. Это следовало из того, что он приглашал меня ассистировать в самых сложных операциях. Я гордился этим доверием.

Медсёстры прибирали в операционной. Я проверял инструменты, когда Кертсон с ноткой официальности в голосе довольно резко сказал:

– Когда закончите, зайдите в мой кабинет.

– Конечно, доктор Кертсон.

Я с тревогой стал припоминать все свои действия. Где я ошибся? Кертсон не похож на Костера, единственного другого хирурга такого же ранга в Нью-Йорке. Проводя сложную операцию, Костёр взвинчен, как кот, завидевший соперника. На его технику это не влияет, но Боже упаси ассистента или сестру допустить хоть малейшую ошибку – Костёр обрушивается на них с такой красочной бранью, что слушать его – одно удовольствие, хотя для виновных она хуже хлыста. А Кертсон как бы не замечает оплошности – конечно, если она не слишком серьёзная – и отчитывает провинившегося уже потом, наедине. Но его безразличие, холодность и отчуждённость при этом намного хуже высокохудожественной брани Костера. Я не начинающий ассистент и не молоденькая медсестра, чтобы бояться выговора Кертсона, но я очень дорожил его хорошим мнением обо мне, и поэтому в его кабинет вошёл с тяжёлым предчувствием.

Он с минуту разглядывал меня, потом спросил:

– Сколько времени вы не были в отпуске?

– Три года.

– У вас дважды дрогнула рука, когда вы накладывали зажимы. Вы колебались перед тем, как начать шить, и опоздали, подавая мне зонд.

Спорить было бессмысленно, я кивнул и извинился.

– Ничего страшного не произошло, – продолжал он. – Но могло произойти. И это может повториться в следующий раз. Между хирургом и ассистентом должна существовать полнейшая взаимосвязь. Против нас и так многое. Когда кончается ваш контракт?

Я похолодел. Неужели он собирается выгнать меня?

– Через три месяца, – ответил я.

– И что вы собираетесь делать?

– Возобновить его, если не будет возражений. Мне здесь нравится.

Он покачал головой.

– Вам пора начать работать самостоятельно, конечно, если вы вообще хотите начинать. Даже временная самостоятельная работа даст вам опыт, какого вы никогда не получите здесь. Кроме того, вы нуждаетесь в отдыхе. Джим Бенсон – вы его знаете, он мой пациент, – вместе с дочерью и друзьями вскоре отплывает на своей яхте. Пару месяцев собирается провести в Карибском море. Судовой врач в последний момент его разочаровал, и он попросил меня подыскать ему другого. Могу я рекомендовать вас? Оплата, разумеется, хорошая, и жить вы будете на правах гостя. Яхта же у него замечательная.

Я колебался: в конце концов, это означало резкую смену моего образа жизни.

Кертсон прибавил:

– Как врач, я это вам предписываю, как друг – советую. Могу предоставить вам двухмесячный отпуск. Когда вернётесь, отработаете последний месяц по контракту – возобновите его, если пожелаете. Но я надеюсь, что вы к тому времени решитесь работать самостоятельно.

Я спросил:

– Есть ли ещё причины, из-за которых вы хотите, чтобы я в этом участвовал?

На этот раз заколебался он. Потом всё же сказал:

– Да. Профессионально меня очень интересует Бенсон; не хочу, чтобы у него был третьесортный или даже второсортный специалист, если что-то случится. Впрочем, не думаю, чтобы что-либо случилось. Физически он абсолютно здоров. Душевно же…

Нахмурившись, он прошёлся по кабинету. Повернулся ко мне.

– Бенсон самодур. Именно так он нажил своё состояние, и с тех пор, как он отошёл от дел, эта особенность его характера лишь усилилась. Он, по существу, феодал, его окружают не слуги, а вассалы. Так же относится он к своим партнёрам, друзьям и гостям. На его корабле есть все условия для проявления этих особенностей его характера. И есть ещё кое-что, из-за чего отношения на борту «Сьюзан Энн» могут накалиться, вплоть до взрыва. И в этом случае я хотел бы, чтобы там находились вы.