Последний сон ее смертной души (ЛП) - Линкольн К. Берд (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Нет, — сказала я. Больше доказательств. Тот, кто устроил погром у меня дом, напал на Элизу. И убил Дзунукву.
Кен описал цитату и символы в моей квартире.
— Это другая часть цитаты из Замка ведьмы. «Что в смертном сне тебе приснится». Это вызов баку. Иначе зачем упоминать сны? — Кваскви повернулся ко мне, пылая гневом. — От этого нельзя больше прятаться, Кои. Больше никакой лжи.
Входная дверь распахнулась, вошел Пон-сума. Его ладони были в грязи, распущенные волосы спутались с листьями и прутиками. Он был только в шортах. Чет взглянул оценивающе на голую тонкую грудь Пон-сумы, на ней не было волос. Чет укрыл спину Элизы простыней. Хоркью Камуи сказал Кваскви:
— Человек. Других следов нет.
— Тогда сойки правы, — Кваскви толкнул меня в спину. — Теперь ты. Получи картинку того, кто это сделал. Мне нужно описание. Мы найдем гадов.
— Это не все, — перебил Пон-сума. — Фраза на тротуаре кровью свиньи.
Мою грудь сдавило. О, только не еще одно упоминание снов.
— И что там говорится?
— Весь мир — сон, а смерть — толкователь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кваскви впился в шнурки моей толстовки и потянул, я задыхалась.
— Что ты наделала, Кои? Как разозлила неонацистов?
Кен тихо кашлянул, стоял очень близко. Кваскви отпустил меня с громким шипением. Я поежилась, дыша слишком быстро. Мое сердце отбивало быстрый ритм о ребра. Я пятилась, пока не ощутила тепло груди Кена.
— Неонацисты? — повторил Чет.
Кен поднял телефон, показал картинку с сайта Южного центра прав бедных. Там был злой немытый белый парень, гордо показывающий татуировку трех пересекающихся треугольников на груди.
— Это из Портлэнда. На фоне видно гору Худ.
— Почему неонацисты цитируют Шекспира для Кои?
Кен покачал головой.
— Я не уверен, что это направлено на Кои.
Кваскви фыркнул.
— Не уверен, что ты нормально воспринимаешь ситуацию, отчаянно желая прощения.
Я указала на Элизу.
— Ты послал ее шпионить за мной давным-давно. Я хожу на занятия в колледж. Хочу к Марлин домой. И «Стапмтаун» — не гнездо сторонников превосходства. После того, как началось безумие, ты все время был рядом. Когда я успела бы разозлить неонацистов?
— Акихито, — сказал Кваскви.
— Мой отец то под опекой медсестер, то в коме. Если неонацисты не отправились вдруг в Армию спасения, то я не знаю, как они могли пересечься.
— Твой отец жил долго. Ты многого о нем не знаешь, — очко Кваскви. Знания о том, каким папа был до встречи с мамой, до открытия «Маринополиса» до появления двух дочерей, были мелкой дырой в моем сердце, и я игнорировала распускающиеся края, боясь того, что могу найти. Оглядываясь на свое детство, на то, каким я представляла папу, я не могла понять, что было правдой, а что — результатом того, что папа скрывался.
— Сторонники превосходства — люди, — сказал Кен. — И живут они как люди. Их атаки не могут быть связаны с затаенной обидой из прошлой жизни Хераи-сана.
— Нападали люди. Им помогли Иные? — сказал Пон-сума.
Кваскви прогнал взмахом руки Чета и Пон-суму. Те отодвинулись.
— Хватит терять время. Делай свое дело, маленькая баку.
Я глубоко вдохнула. Кваскви был прав, Элиза знала, кем я была. Она хотела бы нам помочь всеми способами, чтобы эти атаки прекратились. И все же то, что я собиралась сделать, было жестоким нарушением личного пространства. И я не хотела ощутить на себе жизнь болельщицы-шпионки.
Я взглянула на Кена. Он хмурился, глаза потемнели от тревоги. Он слабо кивнул, показывая, что поможет, если все пойдет не так. Но что могло пойти не так? Сны и фрагменты воспоминаний Иных как Улликеми, Черная Жемчужина и Буревестник были сильными воронками, которые засасывали меня внутрь и грозили погасить маленький огонек Кои, который питал меня, когда я видела сны других. Но Элиза даже не была полной Иной. Она была почти человеком, как я. Сны людей вторгались в мои сны, мешали отличить чужие тревоги от моих, в детстве, но теперь это было пустяком. Паутиной, которую можно было стряхнуть.
Пора покончить с этим.
Я подошла к дивану и опустилась на колени на пол возле Элизы. Она была очень бледной. Отчасти я колебалась, потому что не только папа страдал от последствий пожирания снов. Зрение вернулось ко мне в самолете, но я выжгла почти всю себя, чтобы отпустить Черную Жемчужину в Аомори. Я отчасти надеялась, что все еще была без сил, но, коснувшись ладонью горячей и румяной от лихорадки щеки Элизы, я ощутила, как комната закружилась, а желудок сжался. Я согнулась, мышцы бесконтрольно напряглись. Шум мерцал перед глазами, не давал видеть диван, лицо Элизы, ощущать гнев и страх четырех мужчин в комнате. А потом остался только шум.
Он медленно рассеивался, и я оказалась в серой комнате, смотрела на серый стол и бетонный пол. Грохот, словно кто-то гремел замком, разжался справа. Мужчина с темным капюшоном, натянутым низко на лоб, прошел в комнату. Я ощутила волнение. Губы изогнулись в улыбке. Все шло по моему плану. Мужчина потянулся снять капюшон, яркая татуировка сверкнула на открывшемся запястье. Я остановила его воплем:
— Нет, мне нельзя видеть твое лицо.
Мой огонек вспыхнул внутри. Не я. Это была не Кои. Это был сон Элизы. У него был вес сна-воспоминания, но что-то было не так. Хоть я легко отделила себя от Элизы во сне, я ощущала, как кружится голова, как я теряю контроль.
— Где? — сказал мужчина.
И мир снова перевернулся. Когда он замер, я была в серой комнате, смотрела на серый стол и бетонный пол. Справа донесся грохот.
Это было неправильно. Сон повторялся! Мой огонек мигнул. Голова кружилась, я была в смятении. Я могла съесть этот сон и сжечь растерянность. Голод вспыхнул, я сосредоточилась на огоньке Кои. Странный серый сон стал ослепительно-белым, начал чернеть по краям. Вкус сна Элизы был тяжелым и жирным, словно горсть картошки-фри, масло покрыло мой рот изнутри, но это только усиливало голод баку. Я хотела больше, тянула за сон.
— Стоп!
Мое горло сжалось в реальности. Я охнула, быстро заморгала, вырванная из сна Элизы. Я вернулась в гостиную, мое горло сжимала ладонь Кваскви, завернутая в простыню. Мои легкие просили воздух. Кен схватил Кваскви за мизинец и оттянул. Кваскви отпустил меня как мешок картошки, и я сжалась на полу, все мышцы болели, словно меня избили как мясо для отбивной. Что со мной такое? Простой фрагмент не должен был так по мне бить.
— Больше так не делай, — сказал Кен Кваскви. Они были напротив друг друга у изголовья дивана, сидели напряженно, сжимая кулаки.
— Она вредила Элизе.
— Я рада, что он меня остановил, — сказала я, голос звучал хрипом. — Что-то было не так.
Они не слушали меня. Тестостерон и борьба за власть трещали как озон. Черты лица Кена обострились. У дома зазвучали крики соек. Жестокость была неминуемой.
— Больше так ее не трогай, — тихо сказал Кен.
Чет дернулся к ним, но рука Пон-сумы оттащила его. Входная дверь распахнулась. Джордж и Генри протиснулись в проем и присоединились к мужскому состязанию со стороны Кваскви. Генри зарычал как зверь. Джордж просто возвышался, хмуро глядел из-под бровей, нависающих, как у неандертальца. Воздух покалывал, словно после открытой бутылки содовой, которую встряхнули, и она могла лопнуть.
Элиза застонала. Чет тут же оказался рядом с ней. Он обхватил ее запястье, слушал пульс. Кваскви оскалился, а потом пошел помогать Чету поднимать Элизу в сидячее положение, следя, чтобы простыня плотно закрывала ее спереди. Пон-сума устроился рядом со мной, сжал мое плечо. Он хотел осмотреть меня, как личный медбрат. Это было странно.
— Что меня ударило? — сказала Элиза. Она открыла глаза и снова застонала. — И почему я в простыне на диване?
— На тебя напали, — сказал Кваскви.
— Блин. И вы решили устроить веселье в моей гостиной?
Чет вложил в ее ладонь стакан для виски, наполненный водой.
