Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
— Я-то знаю! Я знаю! Я всё про вас про всех знаю! — краснел и задыхался от ярости Борис. — Я знаю вас всех, знаю, что с вами будет!
Борис тряс в воздухе кулаками. Наконец обессиленный, он упал на свое кресло. Тогда Вениамин продолжил:
— Я книжник, и это известно всем. Мое искусство не опишешь полуночным разговором, рассказывать о нем нужно несколько дней без перерыва на сон, и то будет далеко не все. Я отличаюсь от всех вас. Ваше искусство не зависит ни от чего, кроме вашего желания. Мое искусство другого рода. Мое искусство — искусство ученого человека, мое искусство — это лаборатория чуда, мое искусство — это труд, основанный на знаниях, умениях и сочетании предметов в точных пропорциях с точными заклинаниями. В моей памяти сотни могущественных языков и наречий, миллиарды рецептов. Да, я не могу сам по себе что-либо сотворить. Для творения мне необходимы ингредиенты. Однако и результат моего искусства зависит только от точного расчета. Для вашего искусства не нужно ничего, кроме вашего желания. Однако, результат зависит не только от вашего желания, а и от вашего умения конкретизировать ваше желание. Сейчас вы знаете меня как искусного лекаря, не так ли? — продолжал Вениамин.
По обществу пробежал смешок, все согласно закивали.
— Стоит ли вам напоминать, почему?
Собравшиеся за столом уже хохотали вовсю, напряжение от ссоры двух товарищей сменило удовольствие от недавно проскочившей шутки.
Совершенно недавно, Богдан, славившийся своим умением материализовывать желаемое, соорудил товарищам праздничный обед.
Чего тут только не было: и румяные куриные ножки, и пучеглазая ароматная рыба, и переливающаяся перламутром икра, и дымящиеся картофелины, и любимый всеми манный мусс на ягодах земляники, и перепрелая капуста в солевой подливе. Запахи и ароматы витали с утра в общей зале, подогревая аппетит ожидавших в соседней комнате.
Все это звало и томило. Об одном только не сказал Богдан. Ему хотелось удивить приятелей разнообразием вкусов, которые, как он знал от Вениамина, зависят от разных приправ, травочек и порошочков. Когда Вениамин рассказывал о яствах, он обязательно упоминал названия этих волшебных добавок: тмин, мускатный орех, хмели-сунели, карри, чабрец Придумать свои травы.
Богдан с легкостью мог материализовать все, что мог хорошо представить в воображении. Этим он и воспользовался, представив каждое название в виде того, с чем оно легко ассоциировалось.
Обед был подан, и все расселись по своим местам. Все было изумительно вкусно, не было никого, кто бы не похвалил повара. Однако, Вениамин остановил общий гул голосов, встав из-за стола. Лицо его было серо. Глаза смотрели подозрительно. Это произошло как раз после того, как в обеденную залу внесли чудо-десерт: мускатный орех. Мускатный орех был подан со взбитым молоком и умащен сливками, причем занимал он самое большое блюдо, которое было в доме. Можно честно сказать, мускатный орех был размером с бочку.
И в этот момент Вениамин начал сомневаться. Он приказал остановить трапезу.
Приятели повиновались, Вениамин обладал удивительной харизмой: несмотря на свою молодость, он говорит так, что к нему прислушивались даже старшие.
В этот момент Вениамин приступил к допросу Богдана, требуя в деталях описать ему или материализовать по возможности все приправы, которые были положены в блюда для усиления вкуса.
В большинстве своем то, что добавил Богдан, не представляло опасности. Тмин, в его воображении, был просто мятым чесноком, хмели-сунели того проще был порошком хмеля, засунутым в блюдо. Сложнее было с кари, она представляла собой коричневый порошок. Вениамин долго извлекал из него суть, пытаясь понять, что стало основой и очень был удивлен, заметив, что каким-то образом Богдан синтезировал какао. А вот с чабрецом вышло нехорошо.
Все, однако, благодаря мастерству Вениамина отделались легким испугом и непродолжительной диетой.
— Так вот, — после паузы продолжил Вениамин. — С некоторых пор вы знаете меня, как искусного лекаря. Однако, смею вас заверить: спектр моих возможностей и умений гораздо шире, но все их я представлю перед вами в свое время.
Сейчас я добавлю только одно: как я очутился здесь с вами. В книгах Тайной Библиотеки явилось огненными буквами пророчество об скором исчезновении магов. Но магию можно спасти: явится древний, которого никто не видел, но все знают, что он есть. И он соберет всех, кто остался, с разными умениями и займет трон человеческий, насадив магию по городам и весям.
Тридцать ночей полетом совы я следил все земли в округе и на исходе тридцать первой ночи увидел вас. Сюда я и пришел, и с вами жду явления древнего.
— Да, — вволю отсмеявшись, отирая слезы смеха широкой ладонью, подхватил разговор Богдан. — Было дело, я вас чуть не отравил.
Его речь поддержали дружным уже открытым смехом коллеги по магическому искусству. Даже Борис немного расслабился и остыл после перепалки с Вениамином.
— Ну раз уж начали обо мне, так я добавлю, — продолжил Богдан. — Откуда мое мастерство и как оно проявилось впервые, и кто учил ему меня я не помню. Кажется, всегда так было, чего-то захочу сбывается. Я, признаюсь, долго думал, что и у всех так. И поначалу-то ничего такого я не замечал. Один случай вам расскажу, как было. Помню, девка была в деревне, красотка, что говорить, не хвастаю, но девка очень красивая была. Так вот лезет эта девка ко мне, хоть ты ее колом осиновым отгоняй. Мужики пашут, она мне хлеб несет, никого не боится. Рассердился я так на нее и в сердцах спрашиваю: «Глаша, да за что мне это! Чем это я такое мучение заслужила? А?!»
Она тогда не ответила ничего. А я припоминать начал, да вспомнил, как до этого годом раньше так мне любви Глашкиной хотелось, я все ходил да приговаривал, вот бы меня девка эта полюбила. Потом оно забылось, дела появились другие. Да девки другие стали нравится. А оно вишь как и сбылось. А я недоволен. А ведь помню, что сам этого и хотел. Такие дела. Дальше — больше. Начал я примечать да припоминать, о чем это я когда думал и чего хотел. Раньше просто жил как все, а теперь почувствую, что хочу чего-то, и примечаю. И стало мне вдруг ясно — ведь все, что ни захоти, все сбывается. Не сразу, но сбывается.
Тут я стал думать, как бы так устроить, чтоб сбывалось-то не через, а хотя б на следующий день. Ох тут много я чего передумал, все вам рассказывать не стану. Ни к чему это. А только вот одно вам скажу. Знаю я точно, что таким мастерством каждый в Краю обладает, не каждый понимает это. Ведь вот человек просто чего-то хочет сегодня, а завтра и забыл. А оно уже пошло сбываться. И сбудется обязательно. Это уж как пить дать, не вывернешься, что хотел — обязательно получишь. Вот много кто ходят и ворчат, как я с той Глашкой. А почему ворчат, потому что они-то просто чего-то похотели, вроде как каприз у них бабий такой вышел, а оно сбывается, а им не надо. Мучается через это весь народ. Мало кто примечает да следит за собой, чтоб лишнего не желать. А уже если что сбылось, пусть даже и не надо уже, надо всему миру спасибо сказать. Иначе будет сбываться, пока не сдохнешь. У вселенной ведь как — она ж для тебя рада-радехонька стараться, чтобы ты счастливы был. Вот бдит вселенское око, что человек Глашкиной любви захотел, и дума его одолевает, мол, если Глашка полюбит, так будет счастлив через то человек. Ну вселенная и старается во все лопатки и по ее данным, вот Глашка тебя уже полюбила, и ты счастлив должен быть, значит она твое желание из списка может вычеркивать. Смотрит она на человечка пристально. И что ж видит она? Что он, болезный, не только не счастлив, а и мучается вовсю этой Глашкиной любовью. «Дурачок, — думает вселенная. — Счастья своего не понимает»! И ну ему эту Глашку и в хвост, и в гриву, и в суп, и в кашу пихать. Нет. Полюбила Глашка — миру поклонись, скажи «спасибо» да и живи тогда уж дальше. Вселенная-то невиновата, что ты ерунду пожелал.
Я ведь это свое искусство и искусством-то не считал. Точно говорю вам, это все умеют. Никто только не распознает, не думает об этом. Выходит, я не способность обрел, а просто к устройству мира приспособился. Вроде как червяк, пригрелся на навозной куче и радуюсь, а всем мимо ходят да нос воротят, — рассмеялся Богдан хорошей широкой улыбкой.
