Арбалетчики госпожи Иветты - Ракитина Ника Дмитриевна (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
— А в чем разница?
— По хорошему ставишь под кровать стакан воды и сверху хлеб и ложишься спать. В полночь приходит Дама и охраняет тебя до рассвета, а утром, когда посмотришь, половина хлеба съедена и половина воды выпита.
— Ну, это скучно, — промурлыкала Людовика. — И что, она за этим хлебом под диван полезет? Страшный давай.
Шепот Сэлли сгустился, навевая всамделишнюю жуть:
— Берешь зеркало. На нем рисуешь полоски, как лестницу. И смотришь…
— Так в темноте же не видно!
— Можно фонарик зажечь, — прошипела Сэлли. — Вы слушаете или нет?
Все дружно подтвердили, что слушают.
— И смотришь… А когда в зеркале появляется черный огонек и начинает приближаться, надо быстро стереть нижние ступеньки, иначе Дама застрелит.
— Ой, — сказала Эля.
Конечно, все согласились на страшный способ. Сэлли достала зеркальце.
— Чем рисовать будем?
— Помада сойдет? — Людовика протянула высокий тюбик. В свете голубого настенного фонарика, сблизив головы и затаенно дыша, все напряженно вглядывались в расчерченное кармином зеркальце. Сэлли держала наготове полотенце. Огонек не появлялся. Зеркальце послушно отражало свет фонарика и кусочки склоненных лиц.
— Может, свет выключить?
— Тогда ступеньки не разглядишь.
— А давайте его Черепухе подкинем… — прошептала Сэлли.
— Так ведь Дама Иветта ее убьет.
— Зато проверим, правда это или нет.
Они на цыпочках подкрались к соседнему купе. В его полутьме раздавалось неровное дыхание Тошки, она изредка всхлипывала сквозь сон. Людовика, как вторая хозяйка купе, быстренько повыключала фонарики, положила на столик зеркало и с тихим прысканьем и попихиванием все отступили и приникли к закрытой двери. Ничего не происходило. Видимо, в эту ночь Дама Иветта не выходила на охоту.
Людовика зевнула, прикрывая рот ладошкой:
— Ну-у все-о, лю-уди, спа-ать хочется.
Она открыла дверь купе, протопала к столику, наощупь обтерла зеркало и вернула его Сэлли. Толкнула стонущую Тошку и свалилась на свой диван. Ушел, вежливо распрощавшись с девчонками, Максим. Сэлли еще немного постояла с Элей в коридоре у приоткрытого окна. Из него тянуло запахом травы и влагой, звезды висели над горизонтом.
— Скучно, — сказала Сэлли. — Я всю жизнь прожила в Гезе, а опять туда ехать. И так там все знаю. Кстати, — она оживилась, я вам такое покажу, что ни один историк не покажет.
— И дом госпожи Иветты?
— Ха! — Сэлли хлопнула ладонью по стене. — Даже тот подвал, где она держала племянницу.
— Разве это правда? Ну, что держала в подвале?
Сэлли улыбнулась своими крупноватыми зубами:
— Конечно, правда. Прятала от арбалетчиков.
— Зачем? Она ведь тогда была капитаном Роты?
— Арбалет — он механизм, — сказала Сэлли, очень напомнив Эле Максима. — У него родственных чувств нет. Все, — она широко зевнула. — Я спать хочу.
9.
Бассейн напоминал пересоленный суп с клецками. Людовика, демонстрируя ногу, лениво повозила мыском в воде; возвела горе синие очи:
— Не понимаю. Зачем это… здесь, когда там, — она простерла руку в сторону стеклянной стены отеля, — море.
— Затем, — Максим рассудительно указал на болтающийся за той же стеной полосатый чулок штормового предупреждения. Словно в подтверждение, ветер швырнул в стекло пригоршню песка.
Утром они навестили королевский дворец, а после им было велено отсыпаться в ожидании предстоящей вечером приятной неожиданности. Тошка застудилась в поезде, ей скривило шею, и в Гезе доктор надел на нее жесткий воротничок. Она рыдала по ночам, мешая остальным спать. Наставница была вынуждена поселиться с нею. Разминала ей мышцы, натирала мазями и днем ходила невыспанная, злая и утратившая бдительность. Остальные об этом не жалели и спать не стали. Сидели в холле в креслах под пальмами, изредка залезая в бассейн. Эле особенно нравились ее купальные трусики, похожие на шкурку зверя, золотистого теплого оттенка. Конечно, они бы больше подошли смуглости Людовики, но та предпочитала малиново-огненные тона. На Сэлли трусики украшал кокетливый передничек; вылезая из воды, она отжимала его с таким видом, что все закатывались.
Людовика потянулась.
— Нам разрешено воспользоваться здешним буфетом. В разумных пределах.
Эля перехватила взгляд Максима, брошенный на соперницу. Внутри скребнула кошка.
— Я… хочу выпить вина! — объявила она громко.
Максим неохотно встал. Мышцы заскользили под смуглой кожей. Эля сглотнула.
Максим ушел. Людовика потянулась следом. Сэлли с Элей переглянулись. Еще два дня назад они обсудили проблему и нашли радикальное решение. Приворотное зелье изготовлялось так просто, что и мучиться не стоило. Надо было взять две ленточки — черную и красную, прядь волос; написать на ленточках "люби меня, как я тебя", обвязать ими волосы и сжечь в пепел, а потом размешать его в жидкости и споить возлюбленному. Больнее всего далось Эле остригать волосы, но напоминание о торжествующей Людовике…
— Я узнал великую щучью тайну, — Максим поставил поднос с вином на край бассейна и сам плюхнулся рядом. — Сегодня начинается Гиссарский праздник Молний.
— И что то есть? — мурлыкнула Сэлли.
— Ну, он бывает раз в сто лет. И народ стоит на ушах.
Эля попыталась вообразить, как могут стоять на ушах почтенные граждане.
— Можно бродить до полуночи, — объяснила Людовика из жалости к ней. — Купаться ночью и не соблюдать правила дорожного движения. Кстати, по центру гулять только пешком.
Сэлли больно толкнула Элю локтем и громко сказала:
— Не понимаю, какое во всем этом удовольствие. Холодно. И комары. Мы попробуем вина?
Эля поняла намек, полезла в складки брошенного на кадку сарафана. Теперь главное было пересыпать содержимое пакетика в бокал Максима. Какой ужас случился бы, выпей это кто из девчонок! Но с помощью Сэлли все вышло здорово.
После завтрака все отправились в королевский дворец. Никто не мешал Тошке пойти вместе с остальными. Но она не хотела. Эта выигранная поездка, ожидание праздника обмануло. Как она мечтала увидеть места, которые описывала в своем сочинении, подружиться с теми, кто разделял ее сказку. Она все чаще плакала по ночам, закусив уголок подушки. Не из-за больной шеи и не потому, что скучала по отцу и сестренкам. Просто все, что она навоображала себе, не произошло. Она так и осталась толстой девчонкой с распухшими глазами и покрасневшим носом, не нужной никому. Какие бы чудеса ни случались у нее внутри, как бы там ни было красиво… этого никто не хотел замечать. Она надела поросячье-розовое платьице и босоножки, замотала пластиковый воротничок на шее кисейным шарфиком и, поковыряв на подносе завтрак, тихонько ушла из отеля через черный ход. В подземку Тошка спускаться боялась и потому села на трамвайчик, едущий в центр. Точнее, не села, сидеть после уколов было больно даже боком, а стала коленями на деревянную скамью на задней площадке и смотрела, как убегают в перспективу вплавленные в брусчатку золотые рельсы и сиреневые тучи громоздятся в проломе улицы. Улицы горбатились, как подставленные под ласку кошачьи спины, изгибались среди старинных, словно нарисованных домов, и потихоньку Тошке делалось легче. Она слезла на незнакомой площади и просто пошла в куда-нибудь. Площадь была большая, на ней стадами паслись голуби, а остроконечные башни с флюгерами причесывали небо. На одной из башен светился циферблат часов — как полная луна. Пройдя несколько заросших сиренью узеньких проулков, Тошка вышла на еще одну площадь, треугольную, маленькую, с фонтанчиком посередине. Возле фонтанчика висела корабельная цепь и лежал прикованный якорь. Вокруг фонтанчика нарезал круги мальчик лет восьми с деревянным мечом у пояса, громко напевая:
— Не зуззы, насекомое,
я тебя засусу, засусу.
И в стеклянную баноцку
полозу, полозу.
Припев звучал уж совершенно невероятно:
— Тумбочка, тумбочка…
