Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Он застрелил голубя, двух ворон и хорька, от которых просто смердело чужой волей. В час после полуночи вид растолкал брата.
– Давай.
– Ух... это ты. А я уж... Слушай, мне такое снилось...
– Иди дежурь. Шпионов вокруг – море.
– Авик, слушай. Что-то вокруг неладно, понимаешь? таких снов сроду не видел...
– Не знаю. Тихо все.
– Вот я и говорю. Что-то не так.
– Я все равно ничего не понимаю. Умираю, как спать хочу.
– Ложись... Ладно, я еще послушаю, что это такое – вокруг... Ночь – звенела...
Все бесстрашие Драгана скомкалось в первые полчаса. Темь была пронизана чуждой человеку волей. Невидимые и почти неощутимые, скользили летучие тени. Темный жар спускался с небес. Драган вдруг ощутил себя кем-то другим. Золотая цепь на шее пригибала к земле, и утопала в той земле украшенная красным кровавым шитьем атласная обувь. Исчезло тощее, обвитое жилами тело. Медовое облако было вместо него, укрытое исшитыми тканями, золотым фартуком, драгоценной птичьей кожей. Но нечто иное, высшее, способное вмиг испепелить и развеять, распахивало пока что пространство, приглашая войти и принять данность. А потом – вдруг рассыпалось золото прахом, и вместо стежек драгоценных нитей одежды соединялись червями, тонкими и белыми, и запах тлена заместил собой запахи благовоний... Драган очнулся.
Руки сжимали лук и стрелу, припосаженную на тетиву. Хищная тень медленно взмывала впереди и падала, взмывала и падала. Бесчувственной деревянной рукой Драган натянул тетиву и отпустил стрелу в полет. Казалось, она почти увязла в воздухе, густом, как сахарный сироп, который уваривают весной из кленового сока, а осенью разогревают в больших медных чанах и бросают в него абрикосы...
Страшно медленно стрела прочертила короткую линию в пространстве и пронзила шею непонятной птице, похожей на огромного ворона со слишком длинной шеей. Птица издала скрежещущий вскрик и рухнула.
Драган будто проснулся еще раз.
Он стоял, весь мокрый от пота, перед палаткой. Пот стекал с бровей, норовя попасть в глаза. Руки тряслись.
Кто-то кричал и причитал впереди.
Его не пустили смотреть на убитую птицу. Не в обычае молодых людей таких лет, но он и сам не рвался посмотреть на то, чей полет он прервал.
Достаточно, что десятник потрепал его по плечу и сказал:
– Ну, парень... Был в самой красе рассвет, когда его сменил Авид.
Отрада откинула полог шатра. Воздух снаружи, хоть и пах дымом множества костров, был все же свежее спертого воздуха шелковой коробки, подогретого к тому же не слишком чистым углем жаровен.
Дядюшка Светозар сильно мерз. Похоже, он простудился дорогой, изо всех сил это скрывал, мучился незаметно, – но если быть рядом с ним, слышалось тяжелое, с похрипыванием, дыхание, и доносился запах душного пота, каким потеют температурящие люди.
Ночь они провели в разговоре, таком доверительном и чистом, что Отрада едва не созналась в своей грешной и безнадежной (это становилось все яснее и яснее) любви... ее просто отвлекло что-то внешнее, а потом она потеряла решимость. Дядюшка был мягок и мудр, но по каким-то признакам Отрада уловила, что все происходящее ему ненужно, что роль эту он играет по обязанности...
Монастырь, в котором он прожил две трети своей жизни, известен был как место сосредоточения знаний о земле. Известно там было даже о землях, лежащих за тридцать лет пути от Мелиоры. Ближними считались страны, до которых было двадцать тысяч верст. Континент, кажущийся огромным, простирался всего на двенадцать тысяч на запад и на жалких три-четыре на юг и север. Западнее, в океане, была россыпь островов, где жили невысокие светловолосые люди, признающие передвижение только по водам. К северу, отделенная узким проливом, лежала гористая и почти необитаемая страна. Южный океан, сливающийся с восточньм, казался бескрайним, и судам требовалось более года, чтобы пересечь его, но зато по ту сторону начинался прекрасный зеленый материк, населенный темнокожими великанами, которым рослый мелиорец был едва по плечо; великаны жили в необычных и величественных городах и владели странной магией...
Кроме рассказов о чужих землях, ей показались интересными суждения дядюшки о взаимоотношениях Кузни и реального мира. Так, он считал, что обитатели Кузни в глубине сознания знают о том, что и сами они не вполне материальны, и мир их призрачен, – и именно поэтому изобрели принцип обязательной чувственной перекрестной проверки всех умственных построений; объекта, который невозможно потрогать руками, для них не существует. Но призрачными руками можно потрогать только призрачный объект тем самым они загоняют себя в порочный круг, ежесекундно убеждая себя в том, что реально только призрачное и что все прочее не заслуживает даже серьезного обсуждения. При этом они, дядюшка подчеркнул, знают, что есть что, – отсюда их бесконечные терзания и поиски лучшего, запутанные и наивные мифы о рае и аде, понятие Бога, которого невозможно увидеть и постичь, бесконечные взаимоотрицаемые религии... Размышлениями о своем невидимом Боге они пытаются заставить себя забыть то, что для них недоступно...
Белее был неправ, когда творил эту свою Кузню, говорил дядюшка, потому что призрачные люди остаются людьми, и к ним нельзя относиться иначе, чем к просто людям. Обрекать же их на вечное изгнание просто потому, что им ни за что и никогда не преодолеть стены, разделяющей собственно мир и мир, существующий в воображении мира, – бесчеловечно, а значит, наказуемо. И как иногда человек перестает различать сон и явь, мир может перестать различать явь плотную и явь призрачную... что, не исключено, давно уже происходит...
Да, подумала Отрада, там, где чудеса – это умение, почти ремесло, там, где общение с мертвыми – повседневность, – там никак не додуматься до идеи Высшего существа, всемогущего и всеведущего. Но в этом-то и крылась не вполне для нее внятная ущербность здешнего миропонимания.
И вот Отрада стояла в проеме двери шатра, вдыхая дым догорающих и погасших костров. В низине стелился туман, редкий, как рыболовная сеть. Маленькие отсюда шатры, белые и синие вперемешку, проглядывали сквозь ячейки этой сети. Меж шатров бегали и суетились совсем уж крошечные фигурки... Опасно смотреть на мир с высоты, подумалось ей.
