Плечом к плечу (СИ) - Воронин Дмитрий Анатольевич (читать книги полные TXT) 📗
— А когда Хен эту, как вы говорите, найду в дом привёл? — задала Таша вопрос, который уже давно вертелся на языке. Она всё никак не могла понять, почему Блайт не поднимает эту тему, и, в итоге, не удержалась. Заработав короткий, но довольно злой взгляд Ангера.
Выражение лица старухи мгновенно переменилось. Только что благодушный и, с некоторой натяжкой, ласковый взгляд вдруг стал холодным и колючим, сухие выцветшие губы сжались в ниточку.
— А зачем оно вам, добрая госпожа? — слова старуха произносила так, словно выталкивала их наружу с явной натугой. — Хен-то, может, и дурень, да только наш дурень, вот оно как. Поморник он, поморником жил, поморником и сдохнет, скажу я вам. Да только ежели он вам так нужон — так сами его и ищите!
Блайт мысленно застонал. Магия Формы — искусство древнее, но это отнюдь не означает, что оно необоримо сильное. Погни самую малость амулет Альты — и он никогда не вернётся к истинной владелице. Отколи хоть крошечный кусочек от талисмана, который сейчас покоился на его груди — и в один миг исчезнет созданный им образ. Пряжка его плаща убеждала хозяйку домовины доверять Блайту, развязывала её язык — но вмешательство Таши разрушило хрупкую вязь магии, вызвав обратную реакцию — теперь старуха упрётся и более не расскажет ничего.
По-доброму.
Он вздохнул, понимая, что в чём-то виноват и сам — следовало заранее определить свои роли в этом спектакле. Ну или хотя бы снять плащ и положить его между собой и молодой волшебницей, чтобы воздействие витого амулета хоть в небольшой степени затронуло бы их обоих. Сила внушённого доверия при этом оказалась бы заметно ниже, но всё равно необходимый результат, пусть и за большее время, оказался бы достигнутым. А теперь что-то менять поздно.
— Уважаемая Бельга, — он постарался придать лицу жёсткость, не имея ни малейшего представления, как эти эмоции отразятся на физиономии арШана. — Послушайте меня, уважаемая. Я рыцарь, эта леди — волшебница. Для нас не составит труда выжечь тут всё так, что и через десять лет никто не решится поселиться на мертвых холмах. Мы можем заставить вас говорить — против вашей воли. Магией или болью, как будет угодно. Но я предлагаю другой выход. Вы отвечаете на все наши вопросы, отвечаете так старательно, как если бы от этого зависела ваша жизнь. Кстати, именно ваша жизнь, жизнь вашего мужа, да и многих ваших соседей как раз от ответов и зависят. Если ответы мне понравятся — мы уйдём, никому не причинив вреда. И заплатим — серебром, не медью.
Старуха заскрипела зубами. Угрозы возымели действие, или звон ещё не полученного серебра смягчил её злобу, но постепенно раздраженно стиснутые губы с трудом растянулись в угодливую улыбку.
— Да, расскажу, добрые господа. Почему бы и не рассказать.
— Леди задала вопрос, — сухо напомнил Блайт.
— Да, благородная добрая леди… Матис! — внезапно заорала она и, дождавшись, пока из отнорка выглянет её муж, визгливо спросила: — Матис! Ну-тко, когда Хен-дурак найду в домовину приволок?
Старик почесал пятерней реденькие сальные волосы на затылке, затем почесал впалое брюхо, словно не был уверен, где именно располагаются мозги, и прошамкал:
— Найду, эта которая… которую Хен привадил, шо с руками?
— Да, её! — голосила старуха. — Когда-сь то было, ну?
— Дык оно… оно как раз… — старик снова принялся почёсываться, — как Сиф лодку новую купил, да! Хорошая лодка, Сиф за неё немало отдал, да.
— Ну хорошо, — снова не выдержала Таша и, повысив голос, спросила: — А Сиф этот твой когда лодку купил?
— Дык не мой он! — развел руками старик. — Это вы-тко путаете, добрая госпожа, да, путаете. Мой Саф, вон Бельга сама рожала, соврать-то не даст. А Сиф — он лодку купил, да.
— Матис, — зарычала Таша, едва сдерживая бешенство, — Когда Сиф купил лодку?
На лице старика отразилась истинная мука, видимо, процесс мышления доставлял ему немало беспокойства. Сухие пальцы снова принялись драть кожу, словно без расчёсывания думать было и вовсе невмоготу. Наконец, лицо старика просияло.
— Дык это… лодку-то, лодку-то Сиф купил как раз когда Хен-дурень бабу на берегу нашёл и в домовину приволок, да. А вот лодка, скажу я так…
Плохое настроение Блайта сдуло, словно шквальным ветром. Теперь он откровенно веселился, наблюдая, как рука Таши то скользит к эфесу шпаги, то судорожно сжимается в боевом жесте.
Мало найдётся в Гуране, Инталии и других государствах людей, не знающих счёта. Вот чтение да письмо — удел немногих, встречаются и благородные господа, не освоившие эту премудрость дальше трудного складывания слов из малопонятных им закорючек. Счёт — дело иное. Товар продать — сочти деньги. Обновку себе на ярмарке присмотрел — о цене спроси, да отсчитай, сколько нужно. Налоги сборщикам заплатить — и тут счёт нужен. Пусть долго, мучительно долго, загибая пальцы — но считать умел почти каждый. До десятка, до двух, а то и до сотни.
Только вот никто из поморников не считает годы. Помнят лишь события, затронувшие душу радостью, горем или иным сильным чувством. Как тот год, когда неведомый (и ныне утонувший по пьяни) Сиф купил лодку, предмет его личной гордости и, несомненно, зависти окружающих. В этом убогом поселении новая лодка, несомненно, была истинным сокровищем. Её и запомнили.
Так что волшебница зря теряет время. Ещё и потому, что требуемый ей ответ вполне очевиден — женщина, которую вынесло на берег, была беременна. А возраст Альты — в том, что именно она является дочерью чернорукой, сомнений уже практически не оставалось — в целом известен. Полгода, год важны, когда речь идет о «сейчас», о «недавно» или о «скоро», но так малозначительны, если разговор ведется о событиях более чем пятнадцатилетнего «когда-то».
Таша уже собиралась встать и выйти, от души хлопнув на прощание дверью (Блайт надеялся, что леди воздержится от метания фаерболов в этой пещере), но вдруг замерла.
— Говоришь, старуха, Хен у тебя лошадь купил?
— Дык, оно и так! — по всей видимости, бабка поняла, что доведённую до бешенства волшебницу дополнительно злить не стоит. — И лошадь, и телегу. Лошадь, оно конечно, старовата была, ну так телегу ещё тянула, а чего ещё Хену-то надо?
— Чем он заплатил?
В норе повисла долгая, тягучая тишина. Старуха смотрела на девушку так, как смотрят на самых своих злейших врагов. Видно было, что страх борется в душе Бельги с жадностью.
— Чем, чем… — она старалась придумать какую-нибудь скороспелую ложь, но ничего хорошего в голову не приходило. — Что было, тем, вишь, и заплатил. Да я ему почти за так отдала, что её не отдать-то, старая лошадь, да хромая на заднюю ногу, да и телега-то рассохшаяся, какая уж ей цена-то, медная монетка ей цена, добрые господа, одна лишь монетка медная, ну или две, ежели кому нужна телега-то.
Блайт мысленно поаплодировал волшебнице. Ах, какой хороший вопрос! И в самом деле, ведь не скажешь, что старая карга склонна к благотворительности, особенно к дурню, опорочившему себя лазаньем по чужим береговым наделам. Таких поморники часто гонят палками, пока сами не устанут, могут отобрать всё убогое имущество, а то и просто убить — нет у них более тяжкого преступления, чем попытаться перехватить кусок чужой удачи.
— Чем. Он. Заплатил? — медленно отчеканила Таша, извлекая из кольца на поясе шпагу. — Ну, живо говори!
Старуха вдруг зарыдала, мелко трясясь и подвывая. Сквозь слёзы, всхлипывания, и шмыганье с трудом пробивались обрывки слов, из которых следовало, что одна радость в жизни у Бельги была, да и то каждый добрый человек отобрать норовит, оставив её на старости лет ни с чем. И что истинно добрые люди, вообще говоря, последнее не отбирают, а ещё и сами на бедность медяшек горсть, а то и серебряшку-другую бабушке дадут, чтобы удача и к этим добрым людям по-хорошему отнеслась. Через несколько минут, убедившись, что причитания не оказывают на мрачную волшебницу должного действия, а шпага вот-вот перейдет от угрозы к непосредственному кровопусканию, старуха, дрожащей рукой, полезла под одежду.
