Исповедь Стража - Некрасова Наталья (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Он шел и шел, потеряв счет времени, пока вдруг не услышал звук и не очнулся. Вернее, это был даже не звук. Это было ощущение, какое бывает после внезапного глухого удара большого барабана, но самого звука не было. Он вдруг увидел, что стоит на дне долины. Было видно совершенно ровное, словно хорошо устроенная дорога, дно. Черно-серое дно, черно-серые стены тумана светлеют кверху, наливаясь тусклым печальным блеском старого серебра.
В душе Берена совсем не осталось страха. Он привык к тому, что здесь все было не так, и не пытался понять. Он ждал, что будет дальше. А дальше очертания долины задрожали, теряя четкость. Одна из стен налилась непроглядной чернотой, другая вспыхнула нестерпимо белым. И вот началось что-то непередаваемое. В клубящейся черноте и белизне началось какое-то движение, и одновременно Берен — не услышал — ощутил душой странные звуки. Это были какие-то стоны, плач, мелодии, что умирали, едва рождаясь, ибо не было в них силы существовать, не было основы, сути. Одновременно рождались и, распадаясь, гибли образы, и крики смерти, стоны агонии сопровождали это не-рождение. Стены сближались, и Берен с ужасом подумал — не поглотит, не раздавит ли его это? Но — этому не было дела до Берена, сына Барахира. Оно шло сквозь него, струилось и сплеталось вокруг.
Внезапно резкий визг рассек наваждение, с кровью, с предсмертным воплем, с воем, в котором гибли, как кровь свертывается от яда, образы. Все гибло, все рвалось. И вместо живых образов вдруг возникло нечто серое — бесформенное, словно клубок извивающихся щупалец. И оно ползло к Берену. Тварь — жуткое подобие паука. Жвала — крючковатые, пилообразные — плотоядно двигались, и зеленоватая слюна, пенясь, капала на землю. Восемь красных глаз впились в лицо человека, и человек застыл, как мышь под взглядом змеи… Теряя остатки воли, он нащупал рукоять меча… И тварь замерла, почуяв вдруг опасность, исходящую от добычи. Взгляд ее потерял силу, наполнившись страхом. И с отчаянным воплем, не помня себя, Берен ринулся навстречу твари. Та, видимо, привыкла к легкой добыче, и это нападение ошеломило ее. А он бил, бил по глазам, по жестким шипастым лапам, ломал жвала, и зеленоватая кровь брызгала на него, обжигала его…
Он стоял над бесформенной грудой серо-зеленой плоти, только сейчас ощутив страшную усталость. Но он не мог позволить себе упасть здесь, в нигде. Не мог умереть. Не имел права. И, шатаясь, он побрел, ничего не видя, только бы уйти отсюда…
Он не помнил, как попал сюда. Как пришел в этот спокойный лес, к чистому ручью. Он не хотел вспоминать.
Здесь было начало лета, лес был полон дичи и ягод. Первые недели Берен только ел и спал, приходя в себя. Вскоре он стал прежним с виду, но в душе его — он чувствовал это — что-то изменилось.
Однажды он проснулся в слезах и в тревоге, услышав — Песнь и, не в силах потерять ее, пошел туда, где она звучала…
Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом, как небо, платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она — лишь наваждение. Но она была — она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может, она почувствовала его мысли, услышала, как стучит его сердце — ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных высот… Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо — девушка испуганно вскрикнула и исчезла — словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков… Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал — она испугалась его. Почему? Он хотел ведь только одного — чтобы все это оставалось, не уходило…
Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все кончено… Долго вглядывался в свое отражение. Берен был из дома Беора — темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом — мужчиной в расцвете сил. Прежде женщины говорили, что он хорош собой… Но достаточно ли этого, чтобы певунья снизошла до беседы с ним… Он боялся. Но не мог забыть Песню.
Он искал ее. Видел ее много раз — издали, но ни разу не мог подойти ближе чем на сотню шагов — она убегала и уносила Песню. Только следы оставались — золотые звездочки цветов, да в ночных соловьиных песнях слышалось то же колдовство, что и в ее голосе. И в сердце своем он дал Песне имя — Тинувиэль.
Так случилось — он опять увидел ее. Весной, после мучительной серой зимы. Почему-то подумал: если сейчас он не удержит Песню — не увидит ее уже никогда. А она пела, и под ее ногами расцветали цветы-звездочки. Песня наполнила его, Песня вела его, и, как слово Песни, он крикнул:
— Тинувиэль!
Она замолчала, но Песня продолжала звучать — и когда он смотрел в ее звездные глаза и видел ее прекрасное растерянное лицо, когда ее тонкие белые руки лежали в его загрубевших ладонях… А потом снова она исчезла — будто опять стала тенью и бликами…
— Тинувиэль… — произнес он в безнадежной тоске. Черное беспамятство обрушилось на него — Берен замертво упал на землю…
Дочь Тингола, могучего короля Дориата, Лютиэн, сидела рядом с Береном, пристально вглядываясь в лицо спящего.
«Что в этом человеке? Чем он так околдовал меня? Я даже не знаю его имени… Простой смертный… Он — словно смутное предчувствие музыки, что еще не родилась, Песни, что всякий раз будет звучать по-иному. Неужели она — для меня? Смогу ли я понять ее слова — слова смертных?»
И тихо наклонилась Лютиэн над неподвижным лицом, и первое слово Песни было горьким на вкус. И Берен открыл глаза и сказал:
— Тинувиэль… Не уходи, прошу тебя, Соловей мой, Песня моя — не уходи…
— Кто ты? Я не знаю твоего имени, а ты почему-то знаешь мое…
— Я Берен, сын Барахира из рода Беора.
— Я не слышала о тебе, но о Беоре я знаю. Ты не уйдешь?
— Нет…
Они бродили в лесах вместе. Лютиэн приходила каждый день, и Берен уже ждал ее — то с цветами, то с ягодами в ладонях, и они уходили в тень леса и вместе пили воду ручьев — как новобрачные на людской свадьбе пьют вино…
Так началась для них Песнь, которую они слагали вместе.
И впервые стало страшно Лютиэн: ведь придет время — он умрет, а она — она будет жить. Потому-то он и казался ей таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой от всего этого мира… От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но более не боялась этого.
…Когда ее привели к отцу, Тингол изумился перемене, происшедшей с его дочерью.
— Дочь, я узнал, что ты встречаешься тайно со Смертным! Ты позоришь и свое, и мое имя. Что скажут о тебе?
Ну прямо как знатный папаша, который стыдит дочку за то, что она бегает на свидания к нищему студенту!
— Разве может опозорить беседа с достойным? И мне все равно, что скажут о нас, отец. Видишь — и перед всеми не стыжусь я говорить о нем. И не стыдно мне сказать перед всеми, что я люблю его.
Тингол стиснул кулаки. Его красивое лицо полыхнуло гневом — подданные опускали головы, чтобы не встретиться с непереносимо пронзительным взглядом короля. Тингол был скор на гнев — лишь Мелиан могла в такие минуты успокоить его.
— Я убью его, — выдохнул король. — Жалкий Смертный! И его грубые руки касались тебя! Великие Валар, какой позор! Какое унижение! Уж лучше бы Враг встречался с тобой, чем он! Да он и есть отродье Врага! Найти его!
Тингол славился несдержанным нравом — но чтобы так? Это уж слишком даже для него! Он же король как-никак, а ведет себя, как оскорбленный мелкий дворянчик.
— Отец! — крикнула Лютиэн. — Клянусь — если ты причинишь ему зло, я перед престолом Короля Мира отрекусь от родства с тобой!
— Что?.. — задохнулся Тингол, но рука Мелиан легла на его руку.
— Ты не прав, — спокойно сказала она. — К чему позорить себя недостойной благородного повелителя охотой на человека — не простого человека, из славного рода! Дай слово государя, что не погубишь его, и призови его к себе. Ты — король в своей земле, так будь же справедлив. И помни — он прошел беспрепятственно через Венец Заклятий. Та судьба, что ведет его, не в моей руке.
