Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом - Мартин Джордж Р.Р. (бесплатные полные книги .txt, .fb2) 📗
— Мне хорошо служат, — ответила она на вопрос о ее нуждах. — Девочки очень милы, добрые септы следят за тем, чтобы я молилась, но очень хотелось бы вернуть Таэну Мерривезер, когда моя невиновность будет доказана. Она привезет ко двору своего сына, и у Томмена будет товарищ.
Ничего крамольного в ее просьбе сир Киван не усмотрел. Он мог бы взять маленького Мерривезера себе в воспитанники, когда леди Таэна отправится с Серсеей в Бобровый Утес.
— Я пошлю за ней сразу же после суда, — пообещал он.
На первое подали говяжий суп с ячменем, затем перепелов и жареную щуку трех футов длиной — а также репу, грибы и горячий хлеб с маслом. Сир Борос пробовал каждое блюдо, которое ставили перед королем: весьма унизительно для белого рыцаря, но это, пожалуй, все, на что он способен. Разумная мера после того, что произошло с братом Томмена.
Давно уже сир Киван не видел мальчугана таким счастливым. Он без умолку болтал о своих котятах и скармливал им кусочки щуки со своей королевской тарелки.
— Ночью к моему окну приходил плохой кот, но сир Попрыгунчик зашипел на него, и он убежал.
— Плохой кот? — «Экий все же славный мальчонка».
— Старый черный зверюга с порванным ухом, — пояснила Серсея. — Злобная тварь: однажды он оцарапал Джоффри. — Она скорчила гримасу. — Кошки нужны, чтобы ловить в замке крыс, но этот и за воронами на вышке охотится.
— Скажу крысоловам, чтобы поставили ему западню. — Никогда еще племянница не была такой кроткой. Это к лучшему, а все-таки грустно. Огонь, пылавший в ней так ярко, угас.
— Что ж ты не спрашиваешь о брате? — поинтересовался сир Киван, они ждали на сладкое пирожные с кремом, любимый десерт короля.
Серсея вскинула голову, зеленые глаза засверкали.
— Джейме? А что, есть новости?
— Никаких. Думаю, тебе следует приготовиться…
— Он жив. Я чувствую. Мы пришли в этот мир вместе, дядя, и порознь из него не уйдем. Тирион — дело иное, его уход меня бы только порадовал. О нем тоже ничего не слышно, ведь так?
— Головы карликов нам последнее время не предлагали, верно.
Она кивнула.
— Можно тебя спросить, дядя?
— Изволь.
— Разве ты не собираешься привезти свою жену ко двору?
— Нет. — Дорна чувствует себя хорошо только дома, в кругу семьи. Обожает своих детей, мечтает о внуках, молится семь раз на дню, любит рукоделие и цветы. Поселить ее в Королевской Гавани — все равно, что бросить одного из котят Томмена в змеиное гнездо. — Моя леди-жена не любительница путешествий, она предпочитает жить в Ланниспорте.
— Приятно, когда женщина разумна и знает, где ее место.
Это Кивану не слишком понравилось.
— Что ты хочешь этим сказать?
— По-моему, я выразилась достаточно ясно.
Конопатая снова подлила Серсее вина. После пирожных с кремом сир Борос сопроводил короля вместе с его котятами в опочивальню, и пришло время поговорить о суде.
— Братья Осни не станут праздно смотреть, как его приговаривают к смерти, — предупредила Серсея.
— Им и не придется. Я взял обоих под стражу.
— Как так? За что?
— За преступную связь с королевой. Ты сама призналась его святейшеству, что спала с ними, — забыла?
— Нет, — покраснела она, — не забыла. Что с ними будет дальше?
— Стена, если признают себя виновными. В противном случае ими займется сир Роберт. Некоторых людей нельзя возносить высоко.
— Я ошиблась в них, — опустила глаза Серсея.
— И далеко не только в них, мне сдается.
— Милорд, миледи, прошу прощения, — прервала его круглолицая черненькая послушница, — но великий мейстер просит лорда-регента тотчас же прибыть к нему.
«Черные крылья, черные вести, — подумал сир Киван. — Штормовой Предел пал, или Болтон извещает о чем-то?»
— Может быть, это вести о Джейме, — заметила королева.
Узнать это можно было единственным способом. Сир Киван поднялся:
— Покорно прошу меня извинить. — Преклонив колено, он поцеловал племяннице руку. Этот поцелуй может стать для нее последним, если немой гигант подведет.
Посыльный, закутанный в меха мальчуган лет восьми-девяти, напоминал медвежонка. Трант держал его на мосту, не пуская в крепость.
— Ступай греться, малец, — сказал сир Киван, сунув ему монетку. — Дорогу в воронятник я знаю.
Метель наконец улеглась. Из-за рваных туч круглым снежным комом выглядывала луна. Замок казался чужим: у всех зданий и башен отросли ледяные зубы, знакомые дорожки спрятались под сугробами. Длиннющая сосулька разбилась у самых ног сира Кивана — каково-то сейчас на Стене?
Дверь ему отворила худенькая девочка-служанка в меховой мантии, слишком большой для нее. Лорд-регент потопал ногами, сбивая снег, и бросил ей плащ.
— Великий мейстер ожидает меня.
Девочка, молча кивнув, показала ему на лестницу.
Комнаты Пицеля помещались прямо под воронятником. Полки на стенах ломились под тяжестью зелий, свитков и книг, на стропилах висели травы. Сир Киван всегда находил, что у великого мейстера чересчур жарко топят, но сейчас там царил холод: огонь в очаге не горел, угли едва тлели.
В сумраке, который малочисленные свечи почти не рассеивали, выделялось приотворенное окно. На подоконнике сидел ворон, самый большой из виденных сиром Киваном — крупнее охотничьих ястребов в Бобровом Утесе, крупнее сов. Луна серебрила его оперение.
«Нет, дело тут не в луне. Он не черный, этот ворон. Он белый».
Белые вороны в отличие от своих черных сородичей писем не носят. Цитадель Староместа рассылает их лишь затем, чтобы оповестить о смене времен.
— Зима, — промолвил сир Киван. Слово повисло в воздухе белым облаком, и что-то ударило лорда-регента в грудь, словно великанский кулак. Кивана швырнуло на подоконник; ворон, взлетев, захлопал над его головой белыми крыльями. В груди торчал арбалетный болт, сидящий глубоко, по самое оперение. Точно так же умер и его брат. — Пицель, — прохрипел лорд-регент, — на помощь…
Великий мейстер сидел у стола, уронив голову на толстую раскрытую книгу в кожаном переплете. «Спит», — подумал Киван, но нет: на лысом пятнистом черепе зияла пробоина. Пергаментные страницы пятнала кровь, в лужицах свечного воска плавали мозги и осколки кости.
«Он просил об охране, — подумал Киван. — Зря я не дал ему людей». Неужели Серсея была права, и это дело рук карлика?
— Тирион? — позвал Киван. — Где ты?
— Далеко, — ответил чей-то знакомый голос.
Он стоял у книжных полок — пухлый, напудренный, в шелковых туфлях, с арбалетом в мягких руках.
— Варис?
— Если можете, простите меня, сир Киван, — сказал евнух, положив арбалет. — Я не держу на вас зла и сделал это лишь ради государства. Ради детей.
У Кивана тоже были дети. И жена… Дорна.
— Замок наводнен гвардейцами Ланнистеров, — проговорил он.
— В этой комнате их, к счастью, нет. Вы не заслуживаете такой участи, знаю. Умирать одному, в морозную зимнюю ночь… Но как прикажете быть, если хороший человек служит неправому делу? Вы угрожали погубить то, что столь успешно начала королева: замирились с Хайгарденом, обеспечили юному королю поддержку духовенства, хотели объединить всю страну под его рукой…
От дунувшего в окно ветра Кивана пробрала дрожь.
— Вам холодно, милорд? Простите великодушно. Великий мейстер перед смертью обделался — я бы задохнулся без притока свежего воздуха.
Киван уже не чувствовал ног.
— Арбалет я счел самым подходящим оружием, ведь у вас с братом так много общего. Ваша племянница подумает, что к вам подослали убийцу Тиреллы — а возможно, и без Беса не обошлось; Тиреллы заподозрят ее, еще кто-нибудь умудрится припутать дорнийцев. Раскол, подозрение, недоверие выбьют почву из-под ног короля-мальчика, Эйегон же тем временем поднимет знамя над Штормовым Пределом, и все лорды королевства сбегутся к нему.
— Эйегон? — Киван, не сразу понявший, о ком речь, вспомнил завернутого в багряный плащ младенца с размозженным черепом. — Но его нет в живых.
— Ошибаетесь. Эйегона готовили в правители еще до того, как он научился ходить. Он владеет всеми рыцарскими искусствами, хорошо читает и пишет, говорит на нескольких языках, знает историю и право, слагает стихи. Воспитательница-септа преподала ему правила Святой Веры. Выросший среди простых рыбаков, он умеет плавать, чинить сети, стряпать, перевязывать раны. Знает, что такое быть преследуемым, знает голод и страх. Томмену говорят, что он король по праву рождения; Эйегона учили, что быть королем — тяжкий долг, что на первом месте у государя стоит народ.
