Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
— Что за чепуха. Если он ей важен, она не станет его убивать!
— Не убьет, но сделает больным. Забыл, что она ведьма? Ей такое — раз плюнуть. Конечно, лучше бы ей отравить тебя.
— Ни крошки от ее еды не коснусь, помяни мое слово.
— Если она решила, что тебе пора помирать — ничего не поможет. Боги, я так рад, что я не ты.
— И я тоже.
— Что?
— У меня глаза оранжевые. Было бы ужасно, если бы мы оба стали с оранжевыми глазами, смотрели бы друг на друга как в зеркало, ведь я страх как не люблю смотреться на самого себя, а тут пришлось бы дважды смотреться. Нет, спасибо, вот что я скажу.
— Кому ты скажешь?
— Уже сказал.
— Да ну? Не знаю, что ты сказал, Скорч, и это правда.
— И хорошо. То, что я сказал, не для тебя было предназначено.
Лефф принялся оглядываться, но никого еще не обнаружил. Никого ведь поблизости не было, так что не стоило и оглядываться!
— К тому же, — сказал Скорч, — это тебя отравили.
— Меня не отравили, Скорч. Это была ошибка, неправильный диагноз. Цвет уже пропадает…
— Нет, не пропадает.
— Да. Пропадает.
— Нет. Не пропадает.
— Будь я ты, я прекратил бы болтать…
— Не начинай снова!
Благословенные судьбы! Оставь их им, умоляет сие округлое эго. Ночь тянется, город сохраняет гранитную улыбку, тени танцуют на краю тьмы. Запоздавшие работники выкрикивают цены на свои услуги, уместные, но и сомнительные. Певцы поют, пьяницы пьют, воры занялись воровством; тайны повсюду, но вы не принадлежите к ним и это, друзья, горькая истина.
Словно крысы, мы огибаем островки света, отыскивая иные места, иные сцены, безмятежные и вместе с тем подлые.
Идите за мной, о, идите!
Благодетель всего космополитического, раздаватель благословений всему людскому и человеческому (благослови их сердца, черствые, но и милостивые, благослови их мечты и благослови их кошмары, благослови их страхи и любовь, страхи перед любовью и любовь к страху, благослови также и обувь их, сандалии, ботинки и тапки, ибо ходят в них сплошные чудеса, ах! столь необычайные чудики!) Крюпп Даруджистанский шел по Великой Улице в горькой исключительности, отбрасывая необычайно большую, поистине громадную тень, словно прилив окатывавшую лавки и ценники под оценивающими взорами лавочников, минуя лотки с фруктами и сочными пирогами, корзины с ягодой, сушеной рыбой и странными кожистыми штучками, которые некоторые люди едят, считая себя поглотителями оздоровления, мимо сосудов с винами и напитками всяческих размеров, мимо ткачей и портных, мимо старой арфистки с шишками на пальцах и тремя струнами на арфе и песенкой о колышке и дырочке и мёде на прикроватном столике — она поймала монетки и мигом улизнула! — и кусков тканей, непонятно откуда привезенных, и брюк в проеме двери и кольчуг и колодок для бездушных и делающих камни для изголовий и мочащихся в урны, мимо трижды разведенного старца с узлом пожитков и стайки детишек, идущих за ним и привлеченных запахом крови и чего погуще. Мимо свечников и фитильщиков, глотателей огня и делателей песочных куличиков, мимо проституток, что на каждом апатичном шаге источают понимающие улыбки и жесты, будящие в людях ощущение мягкости мест тайных или, к крайней мере, скрытых от глаз — глядите, как рождается осознание, течет отливом истраченной юности и королевских сновидений, и они вздыхают и зовут: «Крюпп, милый мужчинка! Крюпп, не заплатишь ли за это? Крюпп, женись на нас всех и сделай нас честными!» И Крюпп торопливо пробегает мимо, ай, ай, как страшно вообразить подобное будущее! Скалки жен (да это будет целый строевой лес!), болтовня шлюх!
Минуем эти ворота, слава богам, в тоннель и наружу, и вот Цивилизация строго и четко замаячила вдали, и прямая его тень шествует, оживленная в одиночестве, и момент этот предоставляет времени достаточно, чтобы изучить итоги недавних проходов по жизни.
Из рукава извлекаются усаженная ягодами булка, спелый померанец, фляга мятного вина; из второго — новый серебряный столовый нож с монограммой Дома Варада (ох ты, откуда он здесь взялся?), и на полированном лезвии — удивительно! — уже маняще поблескивает слой масла, смешанного с медом — как много вещей скопили эти руки, пухлые, но ловкие, и как много их пропадает в гостеприимном рту под искушенным нёбом, как и подобает продуктам кулинарных искусств, ведь смешение простых продуктов порождает исключительный шедевр — мед, масло и — ох! — джем и тесто и сыр и плоды и копченый угорь… тьфу! безразмерный рукав предал его! Скорее вина — смыть непристойный (и на редкость жестокий!) привкус!
Руки снова свободны (на время), можно изучить новую рубашку, смесь ароматизированных свечей, комки шелковых ниток, отличные штаны и расшитые золотом сандалии, мягкие словно любая из четырех щек Крюппа; а вот кондом из козлиных кишок — боги, откуда он здесь взялся? Ну, пора заканчивать восхищение на редкость удачными ночными покупками — если та карга обнаружит, что на арфе остались всего две струны, каково придется лошади?
Наконец он встал перед самым суровым из суровых особняков. И двери широко раскрылись, приглашая и позволяя, и Крюпп приглашенный позволил себе войти.
Ступени и украшенный резьбой, хотя и строгий коридор, новые ступени, на этот раз под ковровой дорожкой и вьющиеся кверху, и еще коридор, а потом потемневшая дверь и — ох, отгоним эти защитные чары, силы благие! Внутрь.
— Как ты смог… да ладно. Садись, Крюпп, устраивайся поуютнее.
— Мастер Барук столь добр. Крюпп сделает по слову его и со всяческим облегчением плюхнется в кресло, вытянет ноги — ох, он чуть их не протянул, скажем честно. Какое утомительное путешествие, о Барук, возлюбленный друг Крюппа!
Похожий на разжиревшую жабу демон подполз к ногам гостя и с фырканьем свернулся клубком. Крюпп протянул ему кусок сушеного угря. Демон понюхал и с удовольствием схватил пищу.
— Дела действительно так плохи, Крюпп?
Крюпп пошевелил бровями: — Подобные путешествия заставляют нас страдать от иссушения, мучиться жаждой.
Алхимик сказал со вздохом: — Наливай.
Просиявший улыбкой Крюпп вытащил из рукава длинную пыльную бутылку (уже откупоренную). Изучил печать на темно-зеленом стекле: — Ух ты! Ваш погреб воистину превосходен! — Из второго рукава явился хрустальный бокал. Гость налил вина. Пригубил и облизал губы. — Необыкновенно!
— Удалось закончить некоторые приготовления, — сказал Барук.
— Друг Барука Крюпп весьма впечатлен. Можно лишь гадать, каким образом можно оценить события столь судьбоносные. Если вы склонны к гаданиям. Но слушайте — похороненные врата скрипят, осыпается пыль, скрежещут камни! Могут ли особы столь скромные, как мы, надеяться помешать неизбежной неизбежности? Увы, время перемалывает всё. Судьба прядет нить, и даже боги не догадываются, когда и как суждено им пасть. Даже луна спотыкается, всходя на небосвод. Звезды блуждают, скалы падают вверх, обманутые жены прощают и забывают — о, наступило время чудес!
— Именно это нам и нужно, Крюпп? Чудо?
— Кажется, что каждое мгновение текуче, хаотично и хрупко — но Крюпп отлично знает, что однажды мгновения выстроятся в стройную линию и любое отклонение станет лишь незначительной трещиной, тонкой складкой, малым изгибом. Великие силы вселенной давят ткань нашей жизни, словно гири. Богатый и бедный, скромный и честолюбивый, щедрый и жадный, честный и лживый — все раздавлены. Хрусть! Треск, вонь, жижа! Какое дело Природе до усыпанных каменьями венцов, столбиков монет, обширных имений и горделивых башен? Короли и королевы, тираны и разбойники — все подобны мошкам на лбу мира!
— Ты советуешь глядеть на все в широкой перспективе. Это очень разумно — для историка грядущих веков. К сожалению, для нас, вынужденных жить сегодня, подобный взгляд не приносит утешения.
— Увы, Барук говорит правильно. Живя, мы умираем. Стенания смерти — привычная песнь мира. Как правильно, как грустно. Крюпп попросит вот о чем: рассмотрите две сцены. В первой злой и разочарованный мужчина забивает до смерти другого. В переулке, где-то в районе Гадроби. Во второй — человек весьма богатый составляет заговор со столь же богатыми согражданами, намереваясь снова поднять цены на зерно, сделав стоимость каравая столь неприлично высокой, что семьи будут страдать от голода, дети умирать, их родители становиться преступниками. Обе эти сцены показывают насилие?
