Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
По Высоким Рынкам района Имений, что находятся к югу от виселиц, шла госпожа Чаллиса. Утомленная, терзаемая желаниями и, похоже, разочарованная (по ее собственному мнению) превыше всех возможностей утешения, она скупала кучи предметов совершенно ненужных и следила за женщинами, что, подобно ей (хотя за ними шли слуги, тащившие покупки) рылись в кучах дорогого и зачастую искусно изготовленного мусора словно галки (они столь же безмозглы? Ах, избегайте жестоких сравнений!). Чаллиса видела себя совершенно отличной от них. Удивительно… изменившейся.
Шагав в трехстах от госпожи Чаллисы бродил, не обращая внимания, куда заводят его ноги, Резак, бывший прежде воришкой Крокусом по кличке Свежачок. Однажды он украл то, что не следовало красть и, осознав ошибку, не сумел должным образом возвратить украденное, терзался чувством вины и привязанности, близкой к восхищению (увы, обычная ошибка), пока наконец его не освободило откровенное презрение юной женщины ко всем его чистосердечным, благопристойным заблуждениям.
Что же, времена и люди меняются, не так ли?
С крыши, что за полгорода отсюда, Раллик Ном смотрел на мятущееся море голубых огней, и рядом был Крут из Тальента; им было что обсудить и, учитывая немногословность Раллика, беседы вышла поистине долгой. Крут болтал слишком много. Раллик взвешивал каждое ответное междометие — не из недоверия, а по привычке.
В школе фехтования, после того как ушел последний из учеников, Муриллио сидел под светом луны рядом с рыдающей Стонни Менакис — она облегчала свою душу перед ним, в сущности, чужаком — возможно, это было легче всего. Но Стонни не была знакома с людьми вроде Муриллио, понимающими, как следует внимать, дарить восхищение, посвящать все свое внимание женщине, втягивая ее сущность — изливающуюся без перерыва — в собственное бытие; так колибри сосет нектар, так летучая мышь сосет кровь из колена коровы (хотя подобная аналогия мало подходит к волнующему моменту).
Так текли между ними незримые парЫ, жизненные, неоспоримые, просачивались в плоть и кость и души, рождая поразительное понимание, возникающее не сразу — словно открывалась дверь, когда-то запечатанная на веки веков.
Она плакала и плакала снова, и каждый раз рыдания были более легким, натуральными, приятными и приемлемыми, уже поистине не отличимыми от нежных движений пальцев сквозь короткие волосы, от ласкательных проходов их подушечек по ее щекам — он просто хотел стереть слезы, чему тут удивляться?
Но вернемся в миг настоящий, к мутной луне, что успела взойти и осветить двадцать фигур на крыше. Они обмениваются сигналами, бормочут приказы и советы. Проверяют оружие. Полная двадцатка: цели оказались опасными, упорными, ветеранами во всех смыслах этого слова. Предстоящее нападение будет жестоким, грубым и, без сомнения, рассчитанным на полное уничтожение.
В «К’рул-баре» обычное сборище — дюжина или примерно столько горожан, решивших забыть, что место это было храмом. Стены из бутового камня, запятнанные дымом, столетие за столетиями впитывавшие человеческие голоса — от жужжания молитв и хорового пения до пьяного хохота и визга схваченных за грудь женщин; стены, толстые и прочные, привыкшие хранить равнодушие перед лицом драмы. Жизни растрачивались, жизни расточались по кусочкам между камней и бревен, под черепицей и балками, и каждая бесчувственная архитектурная деталь насытилась кровью.
Просторная зала с низким потолком была некогда трансептом или, возможно, местом собраний верующих. Узкий коридор между выступающих внутрь пилонов был колоннадой с нишами, в которых, давным-давно, стояли погребальные урны с горелыми, ставшими пеплом останками Верховных Жрецов и Жриц. Кухня и три кладовки за ней когда-то кормили монахов, святых палачей, писцов и служек. Ныне они питают гостей, персонал и хозяев.
В эту ночь внутри бара оставалось всего несколько завсегдатаев. Баратол и Чаур еще не вернулись. Сциллара забрала Дюкера и ушла в район Дару. Бард восседал на низком помосте, выводя какую-то тягучую, унылую мелодию, и мало кто из двадцати гостей внимательно слушал ее. Приезжий из Крепи снял северо-восточную угловую комнату наверху и уже удалился туда, взяв скудный ужин и пинту гредфалланского эля.
Хватка могла видеть Дымку: та уселась на обычное место у входа, спрятавшись в тенях, вытянув ноги и держа в руках кувшин горячего сидра — нелепые вкусы у женщины, ведь этой ночью жарко и душно. Входящие редко когда замечают ее, проходят мимо, не бросив и случайного взгляда. У Дымки есть талант, да, и кто сможет сказать — от природы он или еще откуда.
Дергунчик вопил в кухне. Он ушел туда, чтобы утихомирить двоих поваров (они презирали друг друга), но все вышло как всегда — Дергун воюет со всеми, в том числе поваренком и крысами, что сидят под стойкой. Скоро начнет летать кухонная утварь, и Хватке придется идти туда самолично.
Синий Жемчуг… где-то. У него привычка блуждать, исследовать темные уголки и закутки старого храма.
Ночь, ничем не отличающаяся от всех прочих.
Синий Жемчуг оказался в погребе. Забавно, как часто это случается. Он вытащил четвертую замшелую флягу из низкой ниши за деревянными полками. Предыдущие три он исследовал на неделе. В двух оказался уксус, и он сделал лишь глоток-другой. В третьем было нечто густое, смолистое, отдающее кедровой или сосновой живицей — он опустил палец, лизнул и сразу понял, что вкус еще мерзостнее запаха.
Но в этот раз пришла удача. Сбив крышку, он наклонился и осторожно принюхался. Эль? Пиво? Но ведь ни тот, ни другое долго не хранятся, а фляга несла на боку печать храма — толстый слой красного воска, наползающий на крышку. Он понюхал еще раз. Закваска еще свежая, что означает… колдовство. Он понюхал в третий раз.
В качестве взводного мага Сжигателей Мостов он поплясал со всеми видами магии. Да, он помнит такие истории, что даже здешний кислолицый бард разинул бы рот, услышав едва половину из них. Что же, он увертывался от самых худших видов магии, от колдовства, что сдирает мясо с костей, кипятит кровь в жилах? раздувает мужские яйца словно арбузы — о, это случилось еще до того, как он вступил в армию., не так ли?.. Да, ведьма и ведьмина дочка. Забудем. Короче, он парень опытный. А эта штука — Жемчуг макнул палец и положил его в рот — ох, это настоящая магия. Нечто старое, с намеком на кровь (да, он такое уже пробовал).
— Ты, брат Кувен?
Он повернулся и скорчил рожу привидению, что выплыло из пола, остановившись на уровне пояса. — Я похож на брата Кувена? Ты мертв, давно мертв. Они все пропали. Слышишь? Почему бы тебе не пропасть туда же?
— Я учуял лезвие, — пробормотал дух, начиная тонуть снова. — Я ощутил его…
«Нет», подумал тут Синий Жемчуг, «похоже, пить эту гадость — не лучная идея. Сначала надо исследовать. Колотун мог бы помочь». Не разрушил ли он чары, открыв флягу? Может быть, будет плохо. Лучше унести емкость наверх.
Вздохнув, он забил деревянную крышку и взял флягу в руки.
В угловой комнате верхнего этажа чужак, снявший комнату на ночь, успел вытащить последний прут решетки окна. Затем задул фонарь и перешел к двери, где присел и вслушался. В окно за его спиной уже карабкался первый убийца.
Дымка полузакрытыми глазами наблюдала, как вошли пятеро человек; они пьяно шатались и громко спорили, обсуждая скачок цен на хлеб, подчеркивая каждое заявление неуклюжими взмахами рук. «Удивительно», подумала Дымка, «как люди готовы спорить по любому вопросу, словно от этого зависят их жизни».
Она не знала пришедших; возможно, они заметили свет на пути из другого заведения и решили, что напились недостаточно. Она заметила, что они одеты побогаче прочих — похоже, из благородных, привыкших задирать носы и чувствовать себя непобедимыми. Что же, они оставят здесь монету, это всё, что нужно.
Она отпила еще сидра.
Дергунчик вытащил короткий меч и начал подкрадываться к задней стене самой маленькой из трех кладовых. Проклятая крыса с двумя головами показалась снова. Да, ему никто не верит (разве кроме поваров, они тоже видели отвратительную тварь), и единственный путь — убить вредителя и показать всем остальным.
