Воин кровавых времен - Бэккер Р. Скотт (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
На протяжении многих поколений кхиргви будут называть маршрут, которым они прошли, сака'илраит, «Дорога черепов».
Дорога через пустыню превратила их души в ножи. И теперь Люди Бивня собирались отметить красным иную дорогу, такую же ужасную, но куда более яростную.
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Как давно они обрабатывают его?
Сколько мучений он вытерпел?
Но как бы они его ни пытали, при помощи грубых инструментов или тончайших колдовских уловок, его невозможно было сломать. Он кричал и кричал, срывая голос, пока не начинало казаться, что его вопли доносятся откуда-то издалека, что это доносимые ветром крики другого человека. Но он не сломался.
Это не имело ничего общего с силой. Ахкеймион не был сильным.
А вот Сесватха…
Сколько раз Ахкеймион переживал Стену пыток в Даглиаше? Сколько раз он вырывался из муки сна, плача от радости, от того, что руки его не скованы и в них не вогнаны гвозди? В том, что касалось пыток, Багряные Шпили были просто жалкими подмастерьями по сравнению с Консультом.
Нет. Ахкеймион не был сильным.
Чего Багряные маги не понимали, при всем их жестоком коварстве, так это того, что они обрабатывают двоих, а не одного.
Ахкеймион висел нагим в цепях, и, когда голова его безвольно падала на грудь, он видел на мозаичном полу свою размытую тень. И какой бы острой ни была боль, тень оставалась твердой и бесстрастной. Она шептала ему, когда он выл или давился криком…
«Что бы они не делали, я остаюсь нетронутой. Сердце великого дерева никогда не горит. Сердце великого дерева никогда не горит».
Два человека, колдун и его тень. Пытки, Напевы Подчинения, наркотики — все оказывалось безрезультатным, потому что им требовалось подчинить двоих, а один из них, Сесватха, находился за пределами нынешнего времени. При любых терзаниях, какими бы отвратительными они ни были, его тень шептала: «Но я страдал больше…»
Время шло, мучения сменялись мучениями, а потом этот приверженец чанва, Ийок, притащил какого-то человека и бросил его на колени перед самым Кругом Уробороса. На человеке не было ничего, кроме цепей, и руки его были скованы за спиной. Его устремленное к Ахкеймиону лицо, избитое и заросшее, словно бы смеялось и плакало одновременно.
— Акка! — выкрикнул незнакомец.
Губы его были испачканы в крови. Из уголков рта текла слюна.
— Акка, умоляю! Умоляю, скажи им!
В нем что-то было, что-то раздражающе знакомое…
— Мы исчерпали традиционные методы, — сказал Ийок. — Я подозревал, что так оно и будет. Ты доказал, что не менее упорен, чем твои предшественники.
Взгляд красных глаз метнулся к незнакомцу.
— Пришла пора ступить на новую почву…
— Я больше не могу, — всхлипнул человек. — Больше не могу…
Глава шпионов с притворным состраданием поджал бескровные губы.
— Знаешь, он ведь явился сюда, пытаясь спасти тебя. Ахкеймион пригляделся к человеку.
«Нет».
Этого не может быть. Он не должен допустить этого.
— Поэтому вопрос следующий, — продолжал Ийок, — насколько далеко простирается твое безразличие? Справится ли оно с мучениями тех, кого ты любишь?
«Нет!»
— Я обнаружил, что драматические жесты наиболее эффективны вначале, пока субъект еще не сделался привычен ко всему… Потому, я думаю, мы начнем с выкалывания глаз.
Он нарисовал в воздухе круг указательным пальцем. Один из солдат-рабов, стоящих за спиной у Ксинема, ухватил его за волосы и рывком запрокинул голову, а потом занес сверкающий нож.
Ийок взглянул на Ахкеймиона, потом кивнул джаврегу. Тот ударил — почти осторожно, как будто ему нужно было нанизать на острие сливу, лежащую на блюде.
Ксинем пронзительно закричал. Полированная сталь вошла в глазную впадину.
Ахкеймион задохнулся от невероятности происходящего. Такое знакомое и такое дорогое лицо, тысячи раз дружески хмурившееся или печально улыбавшееся ему — и вот теперь, теперь…
Джаврег занес нож.
— Ксин!!! — хрипло крикнул Ахкеймион.
Но его тень прошептала:
«Я не знаю этого человека».
Тут заговорил Ийок.
— Ахкеймион. Ахкеймион! Выслушай меня внимательно, как чародей чародея. Мы оба знаем, что ты не выйдешь отсюда живым. Но здесь твой друг, Крийатес Ксинем…
— Умоляю! — завыл маршал. — Умоля-а-а-а-ю!
— Я, — продолжал Ийок, — Глава шпионов Багряных Шпилей. Ни больше и ни меньше. Я ничего не имею ни против тебя, ни против твоего друга. Мне не нужно ненавидеть тех, с кем я работаю. Если ты отдашь мне то, в чем нуждается моя школа, твой друг станет мне не нужен. Я прикажу, чтобы его расковали и отпустили. Я даю тебе слово мага…
Ахкеймион верил ему и отдал бы все, если бы мог. Но из его глаз смотрел колдун, умерший две тысячи лет назад, и он следил за происходящим с ужасающей бесстрастностью…
Ийок наблюдал за Ахкеймионом; его тонкая кожа влажно Поблескивала в неверном свете. Он зашипел и покачал головой.
— Какое фанатичное упрямство! Какая сила!
Облаченный в красное колдун повернулся и кивнул рабу-солдату, держащему Ксинема. — Не-е-ет! — провыл жалобный голос.
Незнакомец забился в агонии, пачкая себя.
«Я не знаю этого человека».
Безымянный рыжий кот застыл, припал к земле и навострил уши, не сводя глаз с засыпанной битым камнем улочки. Что-то кралось в тени, медленно, словно ящерица в холодное время… Внезапно непонятное существо метнулось через освещенное солнцем пыльное пространство. Кот прыгнул.
Вот уже пять лет он шлялся но трущобам Иотии, питался мышами, охотился на крыс и изредка, когда выпадал такой случай, подъедал оставленные людьми объедки. Однажды он даже сожрал труп сородича-кота, которого мальчишки сбросили с крыши.
А с недавних пор привык обедать мертвыми людьми.
Каждый день рыжий кот с величием, присущим его породе, рыскал, бежал, крался по одному и тому же маршруту. По улочкам за Агнотумским рынком, где крысы выискивали отбросы, вдоль разрушенной стены, где сухая трава приманивала мышей, мимо трактиров на Паннасе, через руины храма, а потом через запутанные щели между готовыми развалиться кенейскими домами, где какой-нибудь ребенок мог почесать его за ухом.
И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь — вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы — в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним — другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, — зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино — все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея была гористой страной, и лето здесь было засушливым, как в Каратае, а зима — дождливой, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены были возведены при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-императоров. Огромные рынки были устроены императором Боксариасом в те времена, когда Карасканд был одной из богатейших Провинций Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатантиусе, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном Холме был воздвигнут при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.
