В ожидании зимы (СИ) - Инош Алана (книги онлайн полные версии .txt) 📗
…Голоса зятя она не слышала, а вот жалобный скулёж, срывающийся в хрип, пробился к её заложенным ушам: к ней шагал бледный княжич Ростислав, неся на вытянутых руках раненого медвежонка. В боку пушистого малыша торчал ещё один обломок меча, чудом не угодивший в княжича.
«Что это? Откуда? – услышала она наконец прерывающийся от волнения юношеский голос. – Спасите его, сделайте что-нибудь! Он же умрёт!»
Страдания маленького зверька, стонавшего и пищавшего голосом человеческого младенца, окончательно сдёрнули с души Лесияры кокон глухоты и горестного онемения. Сердце облилось горячей волной боли, а руки княгини обагрились звериной кровью.
«Сейчас, – пробормотала она, принимая детёныша у Ростислава. – Иди сюда, маленький… Прости, прости меня!»
«Спаси его, государыня Лесияра, – со слезами в голубых глазах умолял княжич. – Он же такой маленький, только на свет народился, ему рано умирать!»
Лесияра делала всё, что могла. Обломок привнёс в рану совсем немного оружейной волшбы – всего двух «червей» она поймала и вытянула из истекающего кровью беспомощного тельца. Если бы не целебная сила, которой белогорская княгиня сразу же окутала кроху, его рана была бы смертельной: обломок длиной в полтора пальца вошёл в его бок почти полностью. Кровь унялась, малыш задышал ровнее, и Лесияра отдала его Ростиславу:
«Всё, через пару дней будет здоров. Устрой его удобно, в тепле и полном покое. Кушать ему нельзя, пока рана не заживёт, только язычок водой можно смачивать».
Бережно приняв медвежонка у княгини, юноша ожесточённо процедил:
«Ненавижу травлю… Хоть плетьми меня сечь прикажи, а не поеду больше с тобою!»
Взгляд, которым он обменялся с Искреном, сказал Лесияре о многом. Бросив эти дерзкие слова своему облечённому властью родителю, Ростислав убежал с медвежонком, а Искрен покачал головой.
«Звериную травлю не любит, оружия боится, – хмыкнул он. – Его бы в светлицу, за рукоделие – там, с девками, ему самое место. Старшие мужчинами выросли, а этот… Тьфу!»
«Мужчину мужчиной делает не любовь к кровавым забавам, друг мой Искрен, – сказала Лесияра. – Мальчик любит зверей, а ты пытаешься заставить его их убивать… Так ты из него воина точно не воспитаешь».
Больше в снегу ничего не светилось, и она, не церемонясь, пошла по шатрам. Шестой осколок застрял в подушке, на которой спал крепко выпивший старший княжич Велимир, а последний, седьмой, она долго не могла найти, пока не заглянула в шатёр к главному княжескому ловчему. Тот сидел бледный, с мокрым пятном на груди и блестящей от капель курчавой тёмно-русой бородой, а в руке сжимал кубок.
«Н-н-ни х-хрена себе опохмелился», – заикаясь, выдавил он.
В боку золотого, украшенного драгоценными камнями и жемчугом кубка торчал последний осколок меча, на который ловчий таращился круглыми от оторопи глазами. Выдернуть его удалось только клещами.
«Что же это, Лесияра? – щурясь на обжигающе-морозном ветру, спросил Искрен. – Что же за беда кроется на востоке, что даже меч твой разорвало?»
«Мертвецы встают из-подо льда, – пробормотала княгиня, вновь вспомнив сон младшей дочери. – Нынче или будущей зимой? Вот вопрос».
«О чём ты?» – непонимающе нахмурился Искрен.
Стряхнув ледяное оцепенение, Лесияра сложила осколки меча в ножны. Они провалились туда с жалобным звяканьем, и сердце княгини отозвалось гулкой тоской.
«Потому я и пришла к тебе, Искрен, – глухо молвила она. – Если что-то начнётся, то твоя земля первой примет удар. Или этой зимой, или будущей – пока неясно, поэтому готовым надо быть каждый день. Ты можешь послать своих людей в Мёртвые топи на разведку? Я бы давно своих кошек отправила, да не можем мы там находиться… А вы, люди, не так чувствительны к хмари».
«Утром же отправлю соглядатаев», – кивнул посерьёзневший и уже окончательно протрезвевший Искрен.
Было ли то действием отвара яснень-травы или следствием свалившихся посреди беззаботности недобрых новостей, но пришёл он в себя быстро. К нему вернулась ловкость движений: нырнув в шатёр, он появился оттуда с оправленным в золото охотничьим рогом, вскочил на сани с добычей и затрубил тревогу. Зовущий вдаль, окрыляющий и будоражащий душу звук разлетелся по лесу, будя людей в шатрах.
«Что случилось, княже?» – подскочил к Искрену дружинник.
«Сворачиваемся и возвращаемся домой немедленно, – приказал тот. – Поднимайте всех, будите, как хотите – расталкивайте, поливайте водою, а чтобы все были готовы выехать сей же час!»
«Домой, сворачиваемся, приказ князя!» – полетело между шатрами.
Лесияра отрешённо наблюдала за сборами и беготнёй. Торопливо сворачивались шатры, посуда и остатки снеди бросались в сани, пламя светочей трепетало, кони ржали, а княгиня слушала горькое эхо потери в своей груди. Меч… Другого, подобного ему, не было и в ближайшее время не могло появиться. Много чудесного оружия ковалось в Белых горах, а такое, с даром прорицания, рождалось раз в пятьсот лет. Причём никогда не существовало пары вещих мечей одновременно – только один, и владела им, как правило, повелительница Белых гор. Предыдущий меч, по обычаю, был «похоронен» в дереве вместе с его хозяйкой – родительницей Лесияры, княгиней Зарёй.
Лесияра вскочила в сани, откуда ей уже махал Искрен. Она могла бы переместиться мгновенно, но предпочла ехать вместе с зятем: боль требовала передышки. Укутавшись в плащ, Лесияра бережно расположила ножны с обломками меча на коленях. В княжеских санях устроился и Ростислав, из-под мехового плаща которого торчал розовый носик медвежонка. Сурово сжатые губы Лесияры невольно тронула тень задумчивой улыбки. Бег саней убаюкивал, и только остро-морозный встречный ветер не давал ей уснуть. Искрен мрачно молчал, его глаза утопали во тьме под бровями.
В город они въехали глубокой ночью. Когда сани, скрипя полозьями, остановились на заснеженном княжеском дворе, княгиня не смогла подняться и выбраться из них: чёрный небосвод придавил её тяжестью тысячеглазого звёздного взгляда. Отрешённость, мягко окутавшая её в лесу, исподволь превратилась в оцепенение. Мучительно преодолевая каменную неподвижность, княгиня немного разжала окоченелую хватку на мече и поняла, что смертельно замёрзла. Пальцы ног вообще не чувствовались внутри сапогов. Казалось, согревающий живительный свет Лалады в её крови остыл и погас, в душе настала гулкая холодная тьма, и соприкосновение с рукояткой меча отзывалось в сердце болезненным уколом. Больше никогда не вынуть из ножен зеркально сияющий клинок, не увидеть в нём отражение неба, не ощутить его тяжесть в своей руке…
«Что с тобою, Лесияра?»
Княгиня не могла отозваться на встревоженный голос Искрена: губы тоже сковал чёрный небесный холод. Она всё слышала и понимала, но тело не повиновалось. Многорукая ночь подхватила и понесла её… А может, это дружинницы несли свою госпожу в хорошо протопленные дворцовые покои.
…Оцепенение медленно таяло, растапливаемое пухово-перинным теплом. Богатый блеск отделки стен опочивальни не имел значения, гораздо больше Лесияру обеспокоило шушуканье, послышавшееся сразу, стоило ей открыть глаза. Из мутного тумана появился Искрен. Присев на край постели, князь сказал вполголоса:
«Ни о чём не тревожься, Лесияра. Как я и обещал, утром к Мёртвым топям будет отправлен отряд соглядатаев. Желаешь подождать новостей у нас в гостях?»
От столицы до топей было десять дней пути, и это – самое меньшее, даже если гнать во весь опор, часто меняя лошадей на постоялых дворах. Десять дней туда, столько же обратно, а сколько у соглядатаев уйдёт времени на разведку, и вовсе неизвестно… Лесияра не могла так надолго отлучаться из своих земель. Тёплый отвар яснень-травы наконец сломал печать измученного безмолвия на её устах, и она пробормотала:
«Пожалуй, я оставлю кого-нибудь из своих дружинниц у тебя, коли ты не против… Они и доложат мне, когда соглядатаи вернутся».
«Хорошо, как тебе будет угодно, – кивнул Искрен. И добавил: – Скорблю вместе с тобой о вещем мече… Могу себе представить, как он был тебе дорог».
