Тропы в тумане (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Для Артура же все это слишком серьезно. Серьезнее, чем его страна. Хоть он и король, но саксы, похоже, теперь не достойны его внимания, поскольку они не благородные рыцари! Между тем, мне сообщают, что стоит ему только отплыть, как они попробуют напасть…».
Она была нужна ему! — улыбалась Моргиан, — Она могла помочь, и он просил ее помочь! Она была его глазами, ушами и устами в Корнуолле, и уже мало кто вспоминал, что фея Моргана вообще-то сослана сюда королем в наказание.
«Все здравомыслящие люди прекрасно понимают, что избавиться от саксов можно только одним способом — вырезав всех, вплоть до грудных младенцев, сжечь их дома и засыпать поля солью. Так что очевидно, что нам как-то придется существовать вместе! Это понятно всем, кроме Артура и его рыцарей. А ведь мне почти удалось договориться…
Придется начинать все с начала. Мама, я буду продолжать настаивать на заключении договора с закреплением границ. В конце концов, саксы не так страшны, как сами себя раскрашивают!»
И все же было что-то, что беспокоило ее все больше и больше. Она чувствовала опасность, надвигающуюся словно грозовое облако. И не могла понять, откуда же исходит угроза.
Когда пришла весть о том, что Артур пал, Моргиан испытала лишь облегчение, — неистовое ошеломляющее облегчение — Мерлин ошибался! И злобу: на самого мага — за то, что пришлось вынести Мордрету из-за этих неосторожных слов, и на всех остальных — за то, что всегда продолжали подозревать его.
Но предчувствие не прошло, и даже стало еще тяжелее. Саксы? Интриги и борьба за власть? Что? — перебирала Моргиан, досадуя, что ей не открывается большее.
Единственное, что ей удалось понять, так это то, что угрозу несет задуманная встреча под Камланном…
Она была уверена, что предупреждением в послании не предотвратить опасности, что она как и в прошлый раз должна ехать сама, но Мордрет уже отбыл, и на последнее письмо ответа не было…
Часть 4
Гавейн ненавидел Мордрета и — знал об этом… Более того, — он лелеял свою ненависть, не в силах простить Мордрету снисходительного молчания на суде перед королем — своей клятвой, свидетельствующей его невиновность, он открыто посылал вызов тем, кто посмел бросить на него тень.
Гавейн считал, что спас ему жизнь, увезя раненого из Каэр Меллота после стычки с Ланселотом в спальне королевы… Мордрет, одним невозмутимым взглядом — обвинял его в смерти братьев и предательстве кровного родства! Не говоря уж о дружбе с Ланселотом…
Гавейн ненавидел его за то, что смолчал. За то, что сказать было нечего. Он — по зеленым до жути, таким же колдовским, как и у его матери, которая стояла за его спиной, глазам — видел, что этот бой проиграет…
А он — никогда не проигрывает!
И уходя, не имея уже никаких внутренних преград — понимал, что в этом чувстве — нет ничего нового! Он ненавидел Мордрета и раньше: за то, что он как-то внезапно и ловко — из незаконнорожденного выкормыша вдруг стал наследным принцем!
Так не бывает!
И ему претила мысль, что бастард Мордрет, бывший у него на побегушках, — в будущем, будет иметь право отдавать ему приказы!
Но кузен обошел его — его, законного сына короля и родной сестры Артура, самого доблестного из рыцарей — во всем! Даже не прилагая к этому усилий!
Ему казалось, что Мордрет забрал уже слишком большую власть, — и так Каэр Меллот теперь скорее принадлежит ему, чем Артуру… Особенно же раздражало, что грязный бастард пользуется все большей поддержкой — толпы праздно шатающихся рыцарей и взбалмошных дам успели порядком поднадоесть тем, кому приходилось кормить их.
Даже апологеты Святого учения Христа возлагали куда большие надежды на твердый практицизм королевского сына, чем на романтический идеализм, все чаще влекущий за собой обширное кровопролитие.
Мордрета признали наследником все, кроме рыцарей Круглого Стола. Гавейн более всех был уверен, что Мордрет, погрязнувший в низменных заботах, и потому уделявший мало времени рыцарским забавам, — не достоин такого положения. Тем более, тот не стеснялся, хоть и вежливо, критиковать традиции Круглого Стола!
Вот Артура Гавейн почитал — прирожденный воин, тот был зерцалом рыцарства, по его мнению, будучи уже не столько королем, сколько живой легендой! Даже бредовый по всем статьям заговор против Гвенхивар — имел своей целью одно: избавить величайшего короля от недостойной его супруги и клятвопреступника… Он еще с радостью избавил бы его от позора и опасности в лице незаконнорожденного сына, своего двоюродного братца!
Но Мордрет сейчас — был недосягаем для него!
Прежде всего, ввиду различия их образа жизни и занятий. И если в двадцать лет, их еще могло что-то свести, то позже — полностью поглощенный своими обязанностями, новоявленный принц пересекался с ним крайне редко, а когда пересекался — казалось, не замечал вовсе, заставляя Гавейна скрипеть зубами.
Недовольство его и раздражение росло тем больше, что Мордрет не давал ему повода сойтись в поединке, и вообще предпочитал решать вопросы без применения оружия.
Поведение, без сомнения — отнюдь не рыцарское!
В глубине души, Гавейн чувствовал, что это не трусость, а наоборот — уверенность того, кто знает о своей силе, и не нуждается в ее подтверждении. И это бесило его еще больше!
Он ненавидел его между выяснением отношений с матерью и братьями, войнами, стычками с Ланселотом, и поисками идеала — как и полагается благочестивому рыцарю… Наглец не мог (или не хотел?) занять его место подле Артура, но что значило оно без права наследовать корону Британии?! И это право, — его безусловное право — было отнято у него ублюдком Тинтагельской язычницы колдуньи!
Плодом греха еще одной блудливой ведьмы!
А ведь и Мордрет тоже никогда даже не пытался скрыть своего скептического отношения к святой вере! Помнится, покойная Моргиас, поколдовывавшая в свободное от интриг время, упоминала, что в его крови тоже спят древние силы…
Проклятые распущенные колдуньи! Представить, что одна из них обоснуется в Каэр Меллоте — а ведь Мордрет не преминет вернуть мать из ссылки при первой же возможности, — было просто кощунством! Вызывающе выглядело уже то, что он даже не считал нужным скрывать свою регулярную переписку и свидания с Моргиан, которая тоже больше не жила узницей в своем замке. И ей позволяли это, зная, что Мордрет не простит неуважения к матери, — память у принца была хорошая!
Иногда ненависть может свести людей быстрее и надежнее, чем любовь. Гвенхивар и Гавейн с полу слова сошлись на том, что Мордрет опасен, и приложили все усилия, что бы заполучить хотя бы одно из его писем. А когда загнанные гонцы от Гвенхивар доставили почти одновременно два письма, Гавейн немедленно бросился к Артуру, оправдывая себя тем, что лишь заботиться о безопасности своего короля…
Первое начиналось так: «Сынок, я говорила со всеми, о ком ты спрашивал.
Происходящее не может нравиться. Они все согласны с таким решением и поддержат тебя. Нам очень необходим успех, особенно теперь, когда короля нет. Только будь осторожен — у меня дурные сны, тебе угрожает серьезная опасность.
Мы все надеемся на тебя».
Ответ Мордрета был еще лаконичнее: «Делаю, что могу».
Артур не знал, чем он был потрясен больше: открывшейся изменой, сговором за его спиной в его отсутствие, либо — в каких нежных выражениях она обсуждается.
По-своему Артур был привязан к сыну, — скорее не любя, а признавая его способности.
Та власть, что он передавал Мордрету — была испытанием, за которым следовало новое, как только принц проходил предыдущее. Так бросают в воду: если не утонет, — поплывет… Ни разу Мордрет не дал повода упрекнуть себя, и Артур в тайне даже гордился им, стыдясь своего чувства. Единственное, что он мог поставить сыну в укор так это иногда чрезмерную рассудочность.
