Тропы в тумане (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
В отличие от многих рыцарей Каэр Меллота, Мордрет — был умел не только в бою. И, доведись Артуру делать выбор, избирая себе преемника, — он был бы в трудном положении: Мордрет показал себя разумным и ответственным, и мог бы стать хорошим королем, но как человек — Артур был не в силах смирить свое сердце! Чем более весомыми были достоинства Мордрета в глазах государя, — тем более тяжким упреком они казались в глазах отца!
…Ибо двух вещей он не мог простить сыну — обстоятельств его рождения и отношения к смыслу всей его жизни!
Сын — был повседневным напоминанием о его грехе. Свидетельством того, что и он — не может быть безупречен!
Но не только! — Мордрет нарушал все выписанные с такой тщательностью каноны, опровергая собою тезис, что грех не может породить ничего, кроме греха. Будь он порочным и испорченным, — Артур знал бы что делать, и не колебался бы во имя высшей цели! Родись дитя убогим — он смог бы жалеть его или даже снизойти до любви…
Но такого: гордого, но умного, сильного уверенного красавца — любить не получалось, а жалеть уж и вовсе было не за что!
Шепотки и сплетни отлетали от сына Моргиан, как от стены. И уж было бы совсем интересно посмотреть, кто осмелился бы упрекнуть или посмеяться над его происхождением в лицо! Он был из тех, кто для себя требует справедливости, а не просит милосердия, но и к другим — был столь же беспощаден.
Наблюдая за сыном, Артур уже почти и не сомневался в том, что пророчество Мерлина, как и всякое предсказание, вряд ли имеет прямой и очевидный смысл, и он решил, что разгадал его.
Всю душу он вложил в Каэр Меллот и Круглый стол, воплощая в жизнь когда-то придуманную для него Мерлином сказку.
Артур не верил — он знал, что смысл его коронования не только объединение против саксов, но и сохранение, приумножение надмирового света, божьей искры и благословения! Он создал мир, где стремление к чистоте и идеалу было возведено в абсолют, а честь и доблесть — единственный образ жизни… и множество людей уже не первое десятилетие жило по его законам — законам Круглого Стола.
Но Мордрет этому миру принадлежал лишь постольку поскольку — он жил здесь и сейчас, не задумываясь и не стремясь к совершенству! Он крепко стоял на земле, и видел за легендой — лишь красивый вымысел, не имеющий отношения к действительности. О нет, он не смеялся над рыцарскими походами в поисках идеала — он вообще смеялся довольно редко, ограничиваясь лишь убийственными язвительными замечаниями, — но и не стеснялся своего отношения к подобным вещам.
Артур не мог понять почему, — из всех — лишь Мордрета не трогают, не вызывают должного уважения, его стремления к возвышенному, как будто вера и желание высокого — оставили его вместе с детскими болезнями. Он видел, что его сын, придя ему на смену, не станет поддерживать тот дух, который он так старательно взращивал, заставляя из баллад становиться явью, — и то, что при нем самом горело и жило — при Мордрете в лучшем случае останется лишь данью традиции. А это-то и будет смертью — настоящей смертью Артура! И не мог простить…
И потому он ухватился за доказательства прямой измены с облегчением. Все было правильно и просто: грех остается грехом, и порождает грех, и влечет неминуемую кару, а мир его — останется нерушим, лишь более подкрепленный самопожертвованием короля, обрушившего справедливое возмездие на голову собственного сына!
И Артур, забыв о ране, бросился в Британию, неся воздаяние предателям на острие своего меча, так поспешно, — что даже опередил весть о своем возвращении.
Соединившись и примирившись с Ланселотом, — из всех его покаянных слов, рыданий и молебствований, он услышал лишь одну внятную новость — о встрече Мордрета с саксами под Камланном, не осознав даже, что вся Британия, а не только Гвенхивар и Ланселот считали его погибшим. Он жаждал битвы — правой и скорой! И был счастлив, давая сигнал к атаке!
…Мордрет думал только об одном — как вывести свой немногочисленный отряд из бойни.
Их зажало в клещи между саксами, с которыми он так и не успел скрепить договор и которые теперь, похоже, приняли переговоры за хитрость и ловушку, — и войском Артура, уверенными, что бьются с предателями и изменниками.
Он был уверен, абсолютно уверен, — что все еще возможно исправить — объясниться и с тем и с другими, надо было только остановить битву! Собственно даже не битву, а беспорядочную свалку, в которой бились все против всех, ориентируясь лишь на цвета своих родичей и проверенных товарищей…
Саксов было мало, и они отступали. Мордрет отдал приказ отводить людей, а сам сделал попытку прорваться туда, где в последний раз видел плащ так внезапно и не вовремя воскресшего Артура — единственного кто мог прекратить все это. …Он был без доспехов — он ведь не собирался биться — и без шлема, только обруч на черных волосах тускло отсвечивал металлом… Парадная спата, — непривычная к руке, отягченная украшениями, — была не самым удобным оружием…
Его душила злоба на нелепость происходящего, на тех, кого он был вынужден убивать, что бы не быть убитым самому! А король был совсем рядом…
…Удара Мордрет даже не ощутил — просто вдруг оступился, медленно оседая на колени. Свет дня уже показался не таким ярким, во рту стало солоно…
Мордрет внезапно осознал, что вокруг больше никого нет — рыцари Артура оттеснили и последних саксов и тех рыцарей, кто еще был с ним…
Он поднял голову на своего противника…
…Все повторялось! Как тогда, тринадцать лет назад, он снова стоял на коленях перед своим королем, своим отцом… Ему даже послышался безутешный голос матери…
Только тогда он не истекал кровью…
Артур сдвинул шлем:
— Я же говорил тебе, что бы ты не пытался взять больше, чем я тебе даю! — сказал он в устремленные на него, потрясенные глаза сына, которые уже затягивал туман.
…И последняя искра сознания вдруг вспыхнула ярким пламенем:
«Я отдал тебе, твоему трону, твоему городу, — свою жизнь, не зная и дня отдыха, хотя вы всегда презирали меня…
Я простил тебе твою слепоту и неверие, не требуя больше, чем ты хотел дать… и речь не о царстве!
Когда-то я хотел твоей любви, и все же — надеялся хотя бы на признательность…
Как же ты смеешь упрекать меня — убивая не дрогнувшей рукой?!!» В это неуловимо малое мгновение — Мордрет не успел ни сказать, ни подумать — он просто ощутил все это разом… Недоверие, пренебрежение, презрение, всегда окружавшие его, и — ненависть… Да, ненависть, которая всегда стояла между ними…
Он рванулся, еще глубже насаживая себя на копье, — и ударил — уже слабеющей, но еще достаточно твердой рукой… …Тяжелый клинок торжественной спаты, а не его любимого бастарда, — смял шлем и вошел королю точно в висок — и ни одни, даже самые сильные чары, даже те, что Моргиан вплела когда-то в свой подарок — не были способны исцелить такую рану!
Король был мертв прежде, чем упал…
Мордрет рухнул следом, выронив в раз ставший непосильным меч. У него еще хватило сил выдернуть из своего бока копье и отползти.
«А Мерлин все-таки оказался прав…» — это стало его последней четкой мыслью…
Я торопилась, как могла. Я опоздала…
Поле затухающей битвы открылось мне во всей своей ужасающей обнаженной откровенности. Саксов было не много, они скрылись лишь при звуке приближения нашего отряда. Они поняли, что отныне им принадлежит все…
Я шла среди мертвых, не надеясь найти живых.
В нескольких шагах начинались чахлые заросли подлеска. И волны озера не уставали взбираться на берег, там, где река, становилась озерным зеркалом… Артур лежал на песке, почти касаясь воды, судорожно сжимая в руке свой легендарный меч, обагренный кровью… кровью моего сына?!!..
БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!!
Во веки…
Мордрет лежал почти рядом, у зарослей, зажимая рану на животе… он еще дышал, но остаточно было взгляда на траву, запятнанную алым, на его лицо — как пергаментные страницы Священных книг, на кровь, пенящуюся на его губах…
