Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий (е книги .txt) 📗
Это случилось, когда в окно заглянула полнотелая, едва подавшаяся на убыль луна. Джил одним движением сбросила одеяло, потянулась – она спала нагишом – и, перекатившись, взобралась к нему на бёдра.
– Всё равно ведь не спишь, – шепнула она.
– И ты, – сказал Джон.
– И я, – согласилась Джил.
Она принялась двигаться плавно и неторопливо, как река, которая когда-то приняла её и на долгие годы стала ей домом. Лунный свет играл с темнотой, оглаживал то шею русалки, то запрокинутое лицо, то полумесяц груди. Джон искал её руки, сжимал, но она отнимала ладони, упиралась в спинку кровати, чтобы ловчей было продолжать знакомый им обоим медленный танец. «Хочет меня отвлечь, – решил Джон, – утешить. Сама, может быть, хочет отвлечься... Будь я проклят, если позволю этому дерьму встать между нами». Но – вот беда – он не мог бросить думать, бросить вспоминать. Предутренний бриз. Мокрый песок. Алая лента восхода. Умирающий бог, который всю жизнь хотел счастья для других и погубил их этим счастьем. Репейник вспоминал белую влагу, на глазах претворявшуюся в бурую ржавчину. Свист ветра в ушах. Беззвучный, оглушающий взрыв изнутри...
Джил вздохнула, вцепилась ногтями Джону в плечи, задела повязку. Он тихо зарычал, но не сбавил темп. Это было непривычно, сбивало с толку, но память не оставляла его, стучала изнутри в череп, заставляла пережить всё заново, как тогда – а здесь и сейчас его не оставляла Джил, настойчиво добивалась ответа, двигалась всё быстрей. Он снова взрывался изнутри, распадался на мириады частиц, слышал шёпот древних слов – а Джил, работая бёдрами, дышала ему в лицо сладким ароматом тины и кувшинок. Он созерцал неповторимо прекрасные фигуры, чертежи мироздания – а Джил, предчувствуя победу, тянулась вверх, купалась в лунном свете. И тот в миг, когда в голове у Джона взошло ослепительное солнце Разрыва, Джил вскрикнула и замерла. Всё во вселенной стало цельным и безошибочным, надёжным и верным. Стало прекрасным.
И медленно-медленно отступило.
Джил, тяжело дыша, сползла на смятые простыни. Подняла руку ко лбу и тотчас уронила. Безвольно откинула колено.
– О, – сказала она. – Ох.
Джон привычно обнял её и заметил, что русалка мелко дрожит.
– Ты чего? – удивился он. Джил как-то странно качнула головой, словно у неё не было сил двигаться.
– Так сейчас было... – выдавила она. – Да. Ничего себе.
Он наклонился над ней, поцеловал, но губы Джил оказались сухими, холодными и не ответили на поцелуй. От неё сильней обычного пахло кувшинками.
– Эй, – позвал Джон, – всё в порядке?
Она сглотнула, прочистила горло.
– Да. Я... Да.
Джон накрыл её одеялом. Джил глубоко вздохнула и вытянулась, по-прежнему дрожа. Ничего было не в порядке. За много лет их постельных танцев он много раз видел, как бывает в порядке, и знал, что вот сейчас ни хрена в порядке не было. Джил тихо всхлипнула.
– Легко-то как, – вдруг сказала она. – Джонни, как сладко. Будто солнышко взошло. В душе самой. Теперь всегда так будет? Ох...
Она с трудом повернулась набок, прильнула к нему холодным, содрогающимся телом.
– Только вот чего-то знобит, – пожаловалась она.
Джон плотнее натянул на неё одеяло, нашёл ладони, принялся греть в руках. Он ещё ничего не понимал. Не хотел понимать. Но уже вспомнил, от кого слышал похожие слова.
– Джонни, – позвала Джил.
– А?
– Я тебя люблю.
Джон глубоко вдохнул – с таким трудом, будто воздух стал водой.
– Я тебя тоже люблю, – сказал он. «И хорошо тебе так, как – ну, словно знаешь, что вот, есть для тебя она, самая что ни на есть родная да близкая, и всегда была, и всегда будет. И никуда она не денется, Хальдер, и в душе – будто солнышко взойдет. Как медом всего внутри намазали». Старый Роб Корден говорил это, кажется, сотню лет назад. Но, оказывается, Джон прекрасно помнил всё, что случилось тогда в деревне Марволайн, где он спас девчонку-ублюдка. Хотя дорого бы дал, чтобы забыть. Мать, заставшая правление Ведлета, государя довоенной Твердыни, описывала еженедельные хождения в храм примерно теми же словами. Главная часть сделки между богами и людьми. Энергия в обмен на блаженство. Сила в обмен на счастье. Для этого были созданы хитроумные алтари, шедевры инженерного и монашеского искусства. Для этого люди вонзали в плоть иглы, пили волшебные декокты, порой устраивали мистерии с жертвами, как народ Па. Но, наверное, в самом начале, три тысячи лет назад, когда боги были молоды и прекрасны, а люди – чисты и доверчивы, когда мир был юным и не погряз в ритуалах, когда всё было проще и быстрей... В общем, наверное, да, так и выглядел этот обмен. Недаром Хальдер в человеческом облике представала хрупкой соблазнительной девой с копной каштановых волос, а Ведлет, если верить матери, мог становиться чернявым, густобородым красавцем, широкоплечим и статным. Так оно всё, пожалуй, и происходило. Как у нас с Джил только что.
Он опять склонился над ней, но Джил уже спала, дыша глубоко и ровно. Сам Джон и думать не мог о сне. Закутав русалку в одеяло, он встал, подошел к окну и закурил. Набережная был пуста, луна плескалась в чёрной воде вместе с отражениями редких фонарей. Похоже, дело серьёзное, думал он, выпуская дым в форточку. Интересно, это теперь каждый раз так будет?.. И какие у подобных событий могут быть последствия? Странно, что я сам ничего особенного не чувствую – ни прилива сил, ни, скажем, готовности зажигать "свет божественный" на кончиках пальцев. Только успокоился малость. Хотя поводов для беспокойства как раз прибавилось. Как мы теперь будем? И как буду я? Что дальше на очереди? Превращусь в гигантского кальмара? Научусь метать огненный смерч? Изобрету снадобье, которое в сотню раз забористее опия? А главное – что станет потом?.. Он успел пожалеть, что закончилось спиртное, и в этот момент с улицы раздался цокот копыт. На набережной показался кэб. Возница не погонял уставшую лошадь, только сидел, нахохлившись
сил нет никаких скорей бы доехать хоть дождь перестал на том спасибо
сидел, нахохлившись, на козлах, обмотав вожжи вокруг запястья. Шторы на окнах коляски были задёрнуты, но и так было ясно, что внутри никого
весь день впустую сколько наработали столько проели что ж не жрать теперь совсем
что внутри никого нет – если бы кэбмен вёз пассажира, то ехал бы по крайне мере вдвое быстрей. Сонно покачивая головой, лошадь протащила кэб мимо дома
ладно хоть Нетти со своими рубашками поспевает пацану-то молоко надо как я худой растет мать корку с сахаром давала молока с утра кружку и пошёл весь день бегать
мимо дома и, свернув за угол, исчезла из поля зрения.
Джон оторопело глядел на вновь опустевшую набережную. Самокрутка в его пальцах погасла, догорев до середины. За спиной тихо вздохнула во сне Джил. В голове крутилась одна и та же глупая, короткая мысль: "Вот, значит, теперь как. Вот, значит, как". Он постоял с минуту, глядя на расплёсканную в ночной реке луну, затем, стараясь не шуметь, оделся, натянул ботинки и вышел.
Ночной город кипел жизнью. Эта жизнь не так бросалась в глаза, как днём, но была гораздо более увлекательной. Под фонарями прохаживались проститутки без шляпок; чуть поодаль, укрывшись в подворотнях, за ними приглядывали, как говорили в Дуббинге, их "кавалеры". Те девушки, что были подороже, не искали клиента сами, а с видом, не чуждым некоторой профессиональной гордости, стояли на месте у гостиничных дверей. На дверях висели таблички: "Имеются кровати". Из подвалов таверн доносился приглушённый лай и выкрики – там травили крыс терьерами. Джон знал, что бродяги, ловившие крыс для таких зрелищ, неплохо зарабатывают. Неудивительно, поскольку мало кто отваживался связываться с матёрыми, свирепыми городскими пасюками, а спрос был велик – за один бой тренированная собака успевала задавить несколько сотен штук. Но шум от крысиной травли не мог сравниться с гвалтом, доносившимся от верхних этажей больших магазинов. Там были устроены театры. Разгорячённые дешёвым виски и джином, в который для забористости подливали скипидар, зрители орали и свистели, наваливаясь на решётку, заслонявшую маленькую круглую сцену. На сцене пели, танцевали и разыгрывали похабные сценки артисты, не слишком-то искусные, но горластые и, главное, умевшие наладить контакт с публикой. Насмешку они встречали насмешкой, брань – ещё пущей бранью, а если в них запускали старым башмаком, могли поймать его на лету и отправить точно по обратному адресу. Да, представления здесь не отличались изысканностью, как в Ковентской опере, но разве в Ковенте вам разрешат во время увертюры курить трубку или жевать бутерброд с ломтем свинины? Комфорт имеет свою цену, добрые люди. И большинство добрых людей неизменно предпочитали народные формы искусства.
