Трое из Леса - Никитин Юрий Александрович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Таргитай вытащил свирель, шепнул умоляюще:
– Пляшите… Впереди меня. Я умру, если не буду вас видеть!
Мрак взял волхва за плечо, вывел вперед. В глазах оборотня плясало странное веселье, он даже дышал вольнее, словно наконец-то покинуло страшное напряжение, будто наконец-то свободен, свободен, от всего свободен!
Киммеры ели, пили, ссорились – даже каган уже забыл о певцах, разговаривал с полководцем. Таргитай заиграл тихо, нерешительно. Мрак начал притопывать, шепнул:
– Веселее! Без голов уйдем.
Таргитай повел бровью, но мелодию не оборвал. Олег притоптывал, поводил руками, колыхался, как лозинка на ветру. Мрак чуть отступил, шепнул громче:
– Играй воинственное! Это зверье, другого не поймут.
Таргитай заиграл громче, мелодия должна войти в человека, остаться и ожить, потом отнял свирель и запел – громко, сильно, напористо. Разговоры начали стихать. Таргитай увидел повернутые к нему лица. Он шагнул к самому краю площадки, оставив друзей.
Киммеры все медленнее двигали челюстями, кружки опускались на столы. Таргитай повысил голос, даже на дальнем конце столов перестали жевать.
– Тарх, – сказал Мрак предостерегающе, – нам за такие песни…
Таргитай запел еще громче, жилы вздулись на горле и побагровели. Каган сидел неподвижно, глазами не отпускал чужеземного певца. Полководец хмурился, сжимал кулаки. Один из знатных встал, остановился у пустого кресла Мардуха, но сесть не решился, остался с вытянутой шеей и вопросом в глазах.
Пирующие сидели неподвижно. Таргитай держал их в кулаке, связывал песней.
Перед Таргитаем тихо журчала родная Река, шелестел родимый Лес. За ним прямо с опушки шла стена спелой пшеницы. Бродили тучные стада, белоголовый мальчишка гнал ленивых раскормленных гусей. Девушка с длинными золотыми косами несла на расписном коромысле деревянные ведерки, через края срывались крупные капли. Между грядок мелкими шажками шла с пучком моркови старушка, сморщенное, как печеное яблоко, лицо светилось добротой – в этом племени стариков не убивали: еды хватало. В голубом небе ласково светило солнышко… Жизнь шла мирная – в ней заключалась высшая мудрость и красота, что едина для киммеров, невров, бодричей или гипербореев…
Каган метнул быстрый взгляд на пиршественные столы. Все слушали завороженно, в темных как ночь глазах медленно разгорались огоньки. Жесткие морщины разгладились, ухмылки исчезли. За столом только что пировали, орали и потрясали оружием самые свирепые воины, отборнейшие из отборных, – теперь там оказались пастухи, охотники, корчевщики, даже пахари и огородники. Худшее в том, что потрясенно понимали: нет позора быть мирным скотоводом или земледельцем, а есть бесчестье убивать и грабить, нести боль и страдание…
Полководец наклонился к кагану. Каган выслушал, отрицательно качнул головой. Полководец заговорил зло, бросая на невра лютые взгляды. Каган нехорошо ухмыльнулся, кивнул на притихший зал. Полководец стиснул челюсти, желваки застыли, как рифленая рукоять его тяжелого меча, метнул на невров обрекающий взгляд и быстро покинул зал. Каган не отрывал от Таргитая пристального взгляда, в широко расставленных глазах, темных, как ночные болота, таились страх и приговор.
Таргитай поднял голос до крика. Не песня уже – вопль того скрытого, но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем человеком, всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с огненной каплей крови Рода жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще и легче: звери, птицы, рыбы, насекомые… Человек тоже, но тогда уподобляется этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше всех творений Рода! Род создал человека себе на смену!
По их изменившимся лицам понял, что свою нестерпимую боль сумел перебросить в их сердца, души, – сейчас воспламенившиеся частички Рода жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие застыли в агонии, но все смотрели в глаза Таргитаю.
– Вы – люди, – повторял он снова. – Кто заставил забыть? Вы – дети Солнца. Вы, которым дан весь мир, все радости богов, почему взяли только простейшие радости лесного зверя? Пусть степного? Великий Поход! Слава Великому Походу – Походу за человека в человеке, против зверя в человеке!.. Впереди самая жестокая из битв… зато самая достойная!
В зале стояла гробовая тишина. Даже Мрак и Олег не двигались за спиной Таргитая. Он переступил с ноги на ногу, чувствуя страшную опустошенность.
– Все… Это была моя хвалебная песнь Великому Походу.
Скрипнуло кресло под грузным телом. Каган повертел шеей из стороны в сторону, словно чувствуя петлю, сказал медленно:
– Ты… ты лучший певец… из всех на белом свете.
К нему приблизился полководец, быстро и горячо прошептал на ухо. Глаза его горели недобро. Каган проследил за его взглядом – у дальних дверей появились степняки в полном вооружении. Каган отрицательно качнул головой, громко сказал:
– Жалуем халатами и цепями… Но этого мало для такого певца. Разрешаем остаться! Вместе закончим пир, вместе принесем жертву огненной Табити.
Таргитай вскрикнул поспешно:
– Только все трое!.. Мы черпаем силу друг в друге.
Каган оглядел внимательно, проговорил:
– Не слышал о таких народах. Что ж, вы сами захотели.
Внесли широкую дубовую скамью со спинкой. Мрак быстро приподнял край, поморщился – тяжела, не повертишь над головой. Каган усмехнулся, уступая место любимцам богов – певцам. За другим столом потеснились, тут же начали пить и есть, но лица оставались серьезными, словно за столом остались одни тела, а души что-то искали в неведомых краях.
Стол перед неврами очистили, объедки смели под ноги, пустые амфоры заменили полными. Принесли серебряную посуду, зажаренную дичь на золотых блюдах. Таргитай все время ощущал на себе гнетущий взгляд кагана.
– Погуляем напоследок, – сказал Мрак с тяжелым удовлетворением. – Тарх, ты сделал больше, чем убил кагана… Ты его напугал.
Олег быстро грыз куропатку, проговорил торопливо и деловито:
– М-м-м-м… Повара пленные, готовят неплохо… Ешьте-ешьте. Каган не зарежет при всех. Считается, короед, с мнением. Хотя какое, к черту, мнение? Через часок, когда перепьются, нас тихонько отведут в заднюю комнату и перережут глотки…
Мрак ел так, что стоял сплошной хруст перемалываемых костей.
– Олег, киммеры подменили твое заячье сердце?
– Мрак, я не думал, что вообще можно перепугать кагана.
Лапка куропатки выпала из похолодевших пальцев Таргитая.
– Прирежут? За что?
– За красивые глаза, – буркнул Мрак с набитым ртом. – Олег, он все еще не понимает!
– С певцами так, – невнятно ответил Олег. Он ел быстро, кости не разбрасывал, а складывал в кучку на середине стола, что росла очень быстро. – Сами не ведают, что творят. Оправдываются: я не я и лошадь не моя. Мол, это не я пел, а что-то внутри меня пело!
– Бьют не за что-то, а кого-то, – хмыкнул Мрак. – Эх, Тарх… Славным ты был парнем… на этом свете. Ешь, дурень! Ящер не накормит, сам сожрет.
Челюсти Таргитая застыли. Мрак звучно хрустел косточками перепелок, огрызки выплевывал на стол, стараясь разрушить башню, что возводил волхв.
В двух десятках шагов возвышался дубовый помост. В середке был воткнут железной рукоятью между бревен самый чудесный меч, какой только невры видели! С длинным узким лезвием, хищный, победно и весело блестит ярким оранжевым светом. Меч – единственное, чему поклонялись свирепые киммеры. Меч самого бога войны, который подарил его тем, кто своими победами больше всего прославил его имя!
Снова три ряда воинов стояли вокруг. Не пили, не ели, смотрели зло. Руки были на мечах, глаза бегали по пирующим.
– Ешь, – шепнул Мрак строго. – Смотри на Олега! Раздулся, как паук, а по ковриге за щеку мечет. Второго кабана начал. Видать, решил разорить кагана.
– Это у меня нервное, – пробурчал Олег невнятно.
Донесся далекий шум, словно от приближающегося стада. В далеком проломе под Котлом задвигались веревки, подвесные доски, железные рычаги, цепи. Вниз опустилась огромная сеть из железных колец. С площади ее зацепили крюками, оттащили, пока не исчезла по ту сторону пролома.
