Чародей поневоле (сборник) - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (читать книги регистрация TXT) 📗
Взгляд пылающих, как уголья, глаз пронзил его насквозь, заморозив столь же успешно, как Око Зла.
Но вот глаза немного подобрели, и тонкие губы колдуньи расплылись в усмешке.
— Ах вот оно что! — Она запрокинула голову и каркающе расхохоталась. Хохотала она долго, а когда смех утих, Агата вытерла слезящиеся глаза.— Ну да! — кивнула она.— Да! А я все гадала, зачем же ты пожаловал, ибо к старушке Агате никто не приходит просто так, а лишь тогда, когда чего-то желает — чего-то такого, что не под силу никому иному! В этом все дело, верно? Народу этой страны грозит страшная опасность, и ему понадобилась сила старушки Агаты? И тебя послали, чтобы ты молил меня употребить мою силу? — Ее старческое тело сотряслось от нового приступа смеха.— Ах-ха-ха! Дитя! Неужто меня, красотку тридцати лет от роду… ну, чуть постарше тридцати, чего уж там… явился охмурять невинный юноша? Ах-ха-ха!
Род нахмурился. Все пошло совсем не так, как ему хотелось бы.
— «Охмурять» — это не совсем то слово.
Колдунья тут же прекратила хохотать.
— Нет? — брызнув слюной, спросила она,— Но ведь ты точно явился для того, чтобы просить меня об услуге! И не готов ничем отплатить за услугу? — Она перевела взгляд на Гвен.— А ты все делаешь так, как он тебя попросит, верно?
— Нет! — оскорбленно воскликнула Гвен. — Я пришла по своей воле, чтобы умолять тебя…
— По своей воле! — сверкнула глазами колдунья.— Неужто у тебя не осталось рубцов на спине и груди от побоев и каленого железа? Разве не ведома тебе боль их ненависти и зависти? И ты сама, по доброй воле, не по принуждению, пришла просить у меня помощи ради них?
— Да,— с удивительным спокойствием отвечала Гвен.— Дважды меня пороли, и трижды пытали, и четырежды возводили на костер, и мне пришлось прибегнуть к помощи Маленького Народца, взрастивших меня добрых хранителей. Только благодаря их помощи я теперь жива и говорю с тобою. О да, мне ведомо, как больно хлещет плеть страха, хотя меня никогда не били столь беспощадно, как тебя. И все же…
Старуха удивленно кивнула:
— И все же тебе жаль их.
— Да.— Гвен потупилась, сжала руки на груди.— Мне их воистину жаль.— Она подняла глаза, встретилась взглядом с Агатой.— Ибо бьет по нам их страх, страх перед той тьмой, что стоит перед той силой, которой мы владеем, перед мраком неведомого, перед той судьбой, предугадать которую они не в силах, но думают, что мы несем ее им. Это они страдают от страшных снов, это они никогда не изведают звучания мыслей любви, радости полета под луной. Так разве не должны мы исполниться сострадания к ним?
Агата медленно кивнула. Ее старческие глаза подернулись поволокой, она словно бы смотрела в ту жизнь, что была отдалена от нее многими годами.
— Так думала и я когда-то в девичестве…
— Так пожалей же их,— поторопилась Гвен.— Пожалей их и…
— И прости их? Ты это хотела сказать? — Агата вернулась в настоящее, медленно качнула головой, горько усмехнулась тонкогубым ртом.— В сердце своем я, быть может, и простила бы их. Побои, каленые иглы, цепи и горящие щепки, что они вгоняли мне под ногти,— о да, даже это я могла простить им…— Взгляд ее затуманился и вновь устремился в прошлое.— Но надругательства над моим телом, моим нежным девичьим телом, и тем, каким оно стало, когда я расцвела, над моей хрупкой плотью и самой потаенной частью сердца моего… о как они терзали мое сердце, снова и снова, чтобы утолить свой похотливый, безумный голод… нет!!! — Голос ее звучал негромко, гортанно, в нем клокотала горечь, способная прожечь дыру в черном алмазе.— О нет! Этого я им никогда не прошу! Их алчности, их похоти, их порабощающего голода! Они приходили и приходили, чтобы овладеть мною, а потом бросить и проклясть, они являлись за моей дрожащей плотью, а потом отворачивались от меня и кричали: «Шлюха!» Вновь и вновь приходили они, по одному и впятером, зная, что я не прогоню их, не смогу прогнать, и потому приходили… и приходили… Нет! Этого я никогда не смогу им простить!
Сердце Гвен дрогнуло. Видимо, это отразилось на ее лице. Агата устремила на нее пылающий взор.
— Жалей их, если тебе так хочется,— проскрипела она,— Но меня жалеть не смей! — На миг она задержала взгляд на Гвен, но тут же отвернулась к очагу и снова принялась мешать в котле лопаткой.— Ты мне скажешь, что это не их вина,— пробормотала она,— что они повинны не более, чем я сама, и что их страсть, их голод толкали их ко мне с той же силой, с какой я удерживалась от того, чтобы привечать их,— Она медленно подняла голову, прищурилась,— Или ты не знала?.. Гален, чародей из Темной башни. Он должен был ответить на мою страсть столь же пламенной страстью. Величайшая колдунья и величайший чародей королевства могли бы слиться воедино — разве это не было бы прекрасно? Но только он один из всех мужчин на свете никогда не приходил ко мне! Он, свинья! О, он вам наплетет с три короба — про то, что он слишком милосерден для того, чтобы произвести на свет дитя в столь злобном мире. Но на самом деле не этого он страшится! Он страшится гнева того ребенка, отцом которого мог бы стать. Трус! Деревенщина! Свинья! — Она сердито вертела лопаткой в котле, плюясь и ругаясь.— Отродье ада, трижды проклятый, ублюдок, а не мужчина! Его,— закончила она свою гневную тираду хриплым шепотом,— я ненавижу больше всех!
Костистые крючковатые пальцы с такой силой сжали рукоятку лопатки, что казалось, она вот-вот треснет.
Но вот колдунья выдернула лопатку из котла и прижала к впалой, иссохшей груди. Плечи ее запрыгали от бесслезных рыданий.
— Мое дитя! — негромко причитала она,— О мое дивное, милое, нерожденное дитя! — Рыдания ее мало-помалу утихли.— Но ты не знала? — Она горько усмехнулась, желтые белки ее подернутых жилками сосудов глаз вдруг сверкнули.— Это он хранит вход в мое жилище, это он оберегает меня — мое нерожденное дитя, Гарольд, мой сын, мой фамилиар! Он был, и он будет вовеки — душа, явившаяся ко мне из грядущего — того грядущего, которое могло бы быть.
Гвен смотрела на старуху так, словно ее громом поразило:
— Твой фамилиар?
— О да! — Старуха чуть насмешливо кивнула,— Мой фамилиар и мой сын, мое дитя обитает теперь со мною, ибо он должен был и мог родиться, хотя ему никогда не суждено появиться на свет и хотя его плоть не родится из моей плоти и в плоть не облачится душа его. Гарольд, самый могущественный из чародеев, сын Галена и Агаты от брака, в который они не вступили, ибо те Гален и Агата, которые зачали и выносили его, умерли в нас давным-давно и покоятся во прахе нашей юности.— Она отвернулась к очагу и медленно повела лопаткой.— Когда он впервые явился ко мне, много лет назад, я не могла этого понять.
Честно говоря, Роду это тоже было непонятно, хотя он начал подозревать, что колдунью мучают галлюцинации. Он гадал, не могло ли таким образом на ее психическом состоянии сказаться длительное одиночество. Наверное, могло — вот она и изобрела воображаемого компаньона.
Но если Агата и вправду верила в этого «фамилиара», то, быть может, в этой галлюцинации соединились, сконцентрировались все ее колдовские силы? Этим могло объясняться ее необычайное экстрасенсорное могущество…
Агата подняла голову и уставилась в одну точку.
— О, как это было странно, как чудно, как дивно… Но я была одинока и полна тоски. Но теперь…— Дыхание рвалось из ее груди подобно взвизгиваниям старого органа.— Теперь я знаю, теперь понимаю…— Она горько кивнула.— То была нерожденная душа, у которой не было другого жилища и никогда не будет.
Она низко опустила голову, все ее тело сжалось от тоски.
Долго-долго она просидела так, но вот подняла голову, нашла взглядом Гвен, посмотрела ей в глаза:
— У тебя есть сын?
Гвен кивнула. В улыбке Агаты проскользнула едва заметная нежность.
Но вот улыбка угасла. Старуха покачала головой.
— Бедное дитя,— пробормотала она.
— Бедное дитя? — всеми силами стараясь сдержать возмущение, переспросила Гвен.— Во имя всего святого, Агата, почему?
