Песнь Гнева (СИ) - Кадышева Дарья (книга жизни txt) 📗
— Иветта — свободный человек, а Оплот запрещает только брак и создание семьи, — отозвался Марк, откидываясь на спинку стула. — Я не собираюсь похищать ее из Тиссофа. Наши скромные свидания и прогулки под луной не испортят ее блестящее чародейское будущее.
— Мужчины, подобные тебе, охмуряют наивных красавиц, а потом сбегают, бросая их с округлившимися животами.
«Серьезно, госпожа Иундор?» — мысленно фыркнул Марк и напустил на себя оскорбившийся вид.
— Я отсылаю ее из Тиссофа в Кютис, — произнесла Дита, наслаждаясь переменившимся выражением на лице Марка. — Это школа магии для девочек в Тмаркете. Там есть один преподаватель, который готов взять ее к себе в ученицы, пока я буду занята ликвидацией остатков Ордена. Чтобы она не шаталась здесь без дела, а направила все свои силы на обучение.
— Нет, — выпалил Марк, качая головой, как болванчик. — Вы не можете.
— Могу, глупый ты керник. Я не позволю всяким повесам портить судьбу такой драгоценности, как Иветта.
— Драгоценность. Редкий алмаз, который стоит больше, чем половина всего Сапфирового Оплота. Но не человек.
— Ты прав. Она — редкость, — холодно бросила Дита. — Но не тебе осуждать меня.
— Зря сказали, куда вы ее отсылаете, — хмыкнул Марк.
— С меня довольно, — она встала, скрестив руки на груди, и каждое ее последующее слово словно било Марка по голове. — Ты погубишь ее, и ты это знаешь. Не стать ей той, кем она должна, если она будет любить. Такие, как мы, избавлены от этой слабости. Мы не любим, ибо это чувство опьяняет надолго, а иногда и на всю жизнь, тем самым мешая нам постигать нашу науку… Пожалей ее, керник. Она не по годам талантлива, так не дай же этому пропасть.
Марк тоже встал со стула. Он хотел возразить магичке, хотел закричать, что она не права, и что он никогда в жизни не навредит Иветте. Но не смог.
— Уходи, керник. И никогда сюда не возвращайся.
Поняв, что ему позволяют уйти на своих ногах, а не собираются вышвырнуть на улицу через какой-нибудь особо неприятный магический портал, Марк развернулся на пятках и потопал к двери. Но Дита вдруг окликнула его.
— Марк.
Он обернулся, но руку с дверной ручки не убрал.
— Увижу тебя рядом с ней, — сказала она, возвращаясь на стул у книжного шкафа. — Убью.
Он вышел из кабинета, не оборачиваясь. Грудь так странно сдавило.
«Но ведь надо быть дураком, чтобы не поверить ей».
Марк не помнил, как оказался на улице. Не помнил, как спрашивал дорогу у мимо проходящих магов Оплота. Не помнил, как петлял по темным коридорам Васильковой Обители. Только когда он вышел на улицу, где от земли все еще исходило душное тепло прошедшего дня, какое-то помутнение на мгновение перестало его накрывать. Он бросил взгляд на фонтан с каскадами ледяной воды, брызги от которого долетали во все стороны. Он спустился по ступеням, обнаружив, что ему было тяжело идти, словно ноги налились свинцом. Он посмотрел на яблоню, под которой не так давно он сидел с Иветтой… Не так давно. Хотя времени прошло очень много.
Марк вышел за ворота Обители, вклинившись в поток прохожих. Они все почему-то шли в одну сторону, а он — в совсем другую, будто плывя против течения. Но куда люди шли и зачем, его мало волновало. Все мутнело перед глазами, яркие огни ночного Тиссофа потускнели, звуки музыки доносились до него с опозданием, словно он находился далеко за городом. Все было призрачное, ненастоящее.
«За любовь нужно бороться. Разве нет?»
Боль, которой он раньше не испытывал, сжала его сердце черной рукой, схватила за голову и зашатала, как пьяного.
***
Ночной ветер вздувал занавески и протяжно завывал на чердаке. Твердолик вернулся в свои покои и запер дверь. Ночь была жаркая.
Он отошел от двери, расстегивая кафтан. Его взгляд упал на распахнутое окно. Он не помнил, чтобы оставлял его открытым. Ветер играл с листами пергамента на столе. Там же, на документах, лежал какой-то сверток. Князь подошел ближе, убрав пальцы с пуговиц на кафтане. Это был не сверток, а черный мешок.
Когда Твердолик приблизился к столу, он почувствовал ужасный тошнотворный запах. Он был так силен, что князю пришлось зажать рот и нос ладонью. Из глаз мгновенно брызнули слезы. Это была вонь разложения. Вонь трупного гниения.
Он осторожно протянул свободную руку. Колебался недолго, любопытство пересилило страх и отвращение. Развернув мешок, он заглянул туда и застонал, в ужасе отпрянув. Из-за его резкого движения, каким он откидывал холщовую ткань, что-то выпало из мешка. Князь наклонился и подобрал бумажку. Также, одной рукой, опасаясь этой ужасной вони, он развернул ее. Записка. На которой было одно единственное, нацарапанное небрежно и криво, слово:
«Расплата».
Твердолик судорожно выдохнул. Воздуха не хватало. Ему надо было покинуть покои, срочно. Позвать стражу, чтобы они убрали этот сверток с его содержимым.
Но он стоял, не отнимая руку от лица, в немом ужасе глядя на черные кудри в складках мешка, утратившие свой былой блеск и покрытые засохшей кровью.
***
О памятнике совсем не заботились. Он был зеленый от мха, наполовину ушедший в землю и в довершение загаженный голубями. Широкие каменные брови выглядывали из-под капюшона, покрытого грязью. Каменная борода была с неровными краями, как будто в памятник что-то швыряли издалека, отбивая куски. Посох в вытянутой каменной руке был лишен своего каменного сапфира.
Лета сдержала кобылу у памятника и погладила ее гриву. Она скучала. И Хагна тоже.
— Стало быть, покидаем Тиссоф, — произнес Марк, подъезжая к ней.
— Еще не поздно вернуться.
— Я не хочу возвращаться.
Лета промолчала. Если бы она могла, она обняла бы его, но сидя в седле это было затруднительно сделать. К тому же это выглядело бы совершенно неуклюже.
Они свернули за памятником, выехав на узкую тропу, с тянувшимися вдоль нее густыми кустарниками. Солнце пригревало. С садов тянуло сладким, фруктовым благоуханием. Горы, эти маленькие и живописные горы, закрывавшие горизонт, ласкали взор нежной голубизной.
— Может, стоило задержаться в Тиссофе еще немного?.
— Нет, не стоило, — Марк встретился с ее золотыми глазами.
— Ты струсил. Сбежал.
— Отвага в число моих достоинств не входит.
— Но Иветта…
— Отвали.
Лета смолкла, проглотив свои слова. Натянутость между ними постепенно рассеялась за все эти недели, пока они возвращались с островов, но легкая обида осталась. Хотя вчера ночью, когда он ввалился в зал «Очага», готовенький и едва державшийся на ногах, он долго-долго обнимал ее, страдальчески утыкаясь носом в ее плечо. Лета поняла, что Марк был влюблен всерьез. И ей было стыдно, что она не верила в это.
Впереди показались первые дома — низенькие хаты с украшенными лепниной окнами и светлыми черепицами крыш.
— Лета?
— Да?
— Куда мы поедем?
— Я не знаю… Я подумала, что мы можем для начала поискать того, кто снимет с тебя проклятие волколака.
— Ты знаешь, это не так уж и страшно. Я побывал в личине волка всего три раза за все это время… Но я не чувствую себя ужасно.
— Ты и не должен. Этот зверь теперь — часть тебя.
— А ты когда-нибудь ассоциировала себя со змеей?
— Что, прости?
— Я про ярлык, что повесили на тебя в Суариве. Замечаешь ли ты в себе что-то еще помимо подлой привычки травить врагов змеиным ядом?
Лета хохотнула.
— Я об этом не думала, — отозвалась она. — Может, у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?
— Ну, если я напишу когда-нибудь книгу о наших приключениях, у меня уже будет готово название. «Змея и волк», — весело сказал Марк.
— Неплохо.
Кони фыркали и глухо стучали копытами по сухой земле. Лета посмотрела на жаркое солнце, румянившее ей щеки и открытые плечи. И улыбнулась.
Нога почти не болела.
