Завтрашний царь. Том 1 - - (хорошие книги бесплатные полностью TXT, FB2) 📗
Справный невольник должен отменно знать город. Чтобы скоро бежать по хозяйским делам, огибая места, угрозные для безответных. С прежних времён кощей помнил Полуденную да Царскую улицы. А ещё тёмную путаницу тропок, переулков, мостов…
Выбравшись за калитку, он сел на толстую приворотную надолбу, украдкой рассматривая юри́вший народ. Полуденная, тянувшаяся от южных ворот до впадения в Царскую, среди городских стогн была вроде многоводной реки.
– А ведь баяли, желанные, – не вернутся добрые времена!
– Правда Ойдриговича вперёд него самого поспевает.
– Придёт кри́вдушка на пирушку, а ей здесь – мимо пожалуй!
Вот проплыл дородный ремесленник в распахнутой шубе, надетой не ради тепла – напоказ. По черевчатому сукну богатая вышивка: две вздыбленные рыси держат передними лапами щит, ножны, колчан. Скатный бисер, жемчуг, проблески золотых нитей! Такое узорочье не всякий день извлекают из скрыни. Разве что для годового шествия щитников или великого веча – сидеть на престольной скамье со старшинами ремесла. За домохозяином шли сыновья, тянулась жена, семенили скромницы-дочки. Все разодетые, как для купилища, хотя торговый день миновал. А взгляды! А лица, оживлённые в предвкушении праздника!
Кощей стал поглядывать пристальней. Нынче горожане ждали чего-то радостного, значительного. Такого, что нужно непременно увидеть, вложить в память и детям рассказывать. Полуденную не перегораживали телеги купцов, но людское течение неуклонно стремилось к сердцу Господина Шегардая, к Торжному острову.
– Верно, желанные… только, поглядеть, в старой метле да новые прутья. Была прежде съезжая в городе?
– Когда-то была.
– После Беды много лет без блошницы обходились…
– Теперь зато трепещут злодеи, от черёдников прячутся.
В северной стороне, полускрытый хоботом свисающего тумана, виднелся терем дворца. Раньше, когда долговязый парнишка с лыжами за спиной вмиг дошагал бы туда на неутомимых ногах, терема не было. Только птицы в небе кружили.
– Что, Кармана секли уже?
– О как! Снова в чужую клеть случайно забрёл?
– Не Карман. Заплатка, сын его.
– Так он умом скорбный. Не корысти ради, по недомыслию…
– И телом глиста. Темрююшка вторым ударом на полти разнимет.
– Ответ держать он убогий, а мошну с пояса резать, пока государев посланник босоту возле храма чешуйками наделяет…
– И как святой праздник кровью не покропить?
– Не убьёт палач. С бережением пороть будет, с нежностью.
– Не великая, чай, стрета, чтобы большой казнью чествовать. Билу вечному и малая казнь голос даст.
– Велят то есть Заплатке что есть мочи орать? Или скажут крепиться, чтоб оно замест его голосило? А, желанные?
– Не поймали злодея-то, что блудяжкину девчонку свёл? Вот кого бы запороть без пощады!
– А вдруг котляры забрали? Им воля…
– Какую девчонку?
Раб ещё поглядел, послушал. Многоголосое скопище было по-прежнему непривычно. Наконец, решившись, он слез с надолбы. Горбясь, заковылял туда же, куда весь народ.
Он сидел, удобно привалясь к колесу. На краю шегардайского зеленца оканчивался санный путь. Двое работников перекладывали Угрюмовы кули из саней в кузов телеги. Ещё один сидел на корточках и, недовольно кривясь, приматывал к ноге кощея лубок. Хозяин зря тратил на калеку припас. Зря его, работника, заботой обременял. Купец хватким должен быть, о выгоде думать. Слишком щедрых к чужим, как известно, с кашей съедают.
Парень резко и туго затягивал узлы, но это ничего, это можно стерпеть, лишь бы не подламывалась ступня.
«Попробуешь?» – спросил Угрюм. Купец стоял умытый, расчёсанный на пробор, в нарядном суконнике вместо надоевшего кожуха.
Он попробовал. Кое-как привстал на колени. Вытащил вперёд здоровую ногу, хотел опереться локтем о колёсную ступицу, раздумал, налёг боком…
«Да ну, – пуще скривился работник. – Куда!..»
Он зажмурился. Понудил ноги вспомнить, насколько сильными они были когда-то. Окунулся в багровый огонь, потом в черноту. Левое колено всё же оторвалось от земли.
«Ишь, – удивился работник. Всунул ему под руку костылик. – Петелькой прихвачу, не то уронишь – сам свалишься поднимавши…»
На другой день он выбрался со двора. Доковылял к мостику через ближний ерик. Здесь его чуть не откула́чили, приняв за побирушку, вышедшего на промысел.
«Тут тебе не волька какая! В славном Шегардае просят на торгу и у храмов, больше нигде!»
«Да разве просит он, – возражали другие. – Кому какая обида? Руку не тянет, за полы не хватает!»
Он вправду сидел, просто наблюдая, как люди идут мимо на здоровых, прочных ногах. Как десятью ловкими пальцами суют в рот лакомство, одёргивают тканые кушаки и воинские ремни. Как, наконец, в полный голос разговаривают, смеются… даже поют…
«Зато, желанные, Малюта-валяльщик с сумой скоро пойдёт, – вздохнул кто-то. – Скарб домашний весь уже продал, не сегодня завтра стены продаст…»
На третий день кощей выполз в город.
Вернулся затемно. Мокрый, вывалянный в грязи, со сломанным костылём.
«Всё разведал, что хотел?» – усмехнулся купец…
Он тащился мимо чужих заборов, чувствуя себя голым. Прежде, бывало, ухари-местничи задирали его. Ну не жаловало Левобережье синего глаза, оканья дикомытского… Задорясь, наталкивались на взгляд, нюхом чуяли смешливую, бесстрашную силу… на том всё и кончалось.
Теперь в ухе болталась рабская бирка. Тело против прежнего почти ничего не могло. А что могло, того показывать не годилось.
Невольника горожане привечают по хозяйскому имени.
Рабу почтенного мужа иной раз первыми кивнут, не чинясь.
Раб грубияна и обидчика сам дождётся обиды.
Раб человека неприметного – неприметен.
Надо только привыкнуть.
С уличного стрежня повеяло резкими, дешёвыми во́нями. Он покосился. Яркие румяна, густо начернённые ресницы и брови… Со стороны Кошачьего мостика стайкой вывернули непутки. Женщины, в обычное время готовые выцарапать одна другой зенки, шли дружно и смирно.
– И нашей сестрице дозволено будет через то било к Правде воззвать?
Спрашивала самая молоденькая, ещё не совсем полинявшая, не поблёкшая. Кабы не две косы по плечам да не жадные, глуповатые глазки, была бы хоть куда девка. Другие блудяжки зашикали на неё.
– А как иначе, красавушка, – отозвался статный рыбак. – И тебе дозволено будет, и гостю торговому, и камышничку распоследнему. Только дитё малое да ещё вот он к билу не подходи. Потому – не своей волей живут.
Крепкая рука указывала на раба, отдыхавшего у стены. Тот с испугу забавно шлёпнулся наземь, скорчился, прикрываясь драными рукавами.
Женская стайка задребезжала дутыми бусами, рассыпалась обидным смешком, но веселье скоро угасло. Старшая подружка сцапала молодую за руку, потянула вперёд. Городские непутки, всегда языкатые, наглые, изведали страх. Одну уже нашли на Гнилом берегу совсем бездыханную. Вросшую в заколелую грязь, обобранную, раздетую. Сама померла? Злой притчей погибла или всем наветку дала, пастись наказала?..
Сегодня все как одна несли свои колечки на гайтанчиках, укрытые в мякитишках. Ни одна не смела во рту показать.
– Кто знает, желанные! Ждём от царевича правды, а того гляди дождёмся грозы…
– Грозно, страшно, ан как без царя.
– Самовольщиной, оно хуже безотцовья.
– Батюшка, святой памяти царевич Эдарг, милостив был…
– То Эдарг, он здесь рос. А Йерела в золотой клетке неволили, сырым мясом кормили.
– Думаешь, суровой рукой за вожжи возьмётся?
– А било вздынуть хотят, от него обид ждавши…
– Это на Гадалкином носу только знают.
– Толку-то вещим жёнкам платить? Всё сами скоро увидим.
«Будет то, что будет, даже если будет наоборот», – мог бы сказать им кощей. Но он с некоторых пор был способен только шептать.
