Приносящая надежду (СИ) - Воронина Тамара (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Сейчас хотелось воззвать к кому-нибудь. В общем, она и взывала, прекрасно понимая, что никакой бог голоса со стороны не услышит. Вот если б кто знакомый просил, а то вялотекущая атеистка какая-то… Гарвин умрет, и эльфы развеют то, что останется от костра, над рекой. В сердце он останется. А сколько дано человеческой памяти? Особенно если жизнь предстоит длинная… Ох, Гарвин, Гарвин, как же мне хочется, чтобы ты жил, чтобы ты выздоровел, чтобы ты отрезвлял меня своим грубоватым сарказмом и грубоватой откровенностью. Чтобы хоть кто-то честно называл меня дурой два раза в неделю. Чтобы шел со мной, когда я снова отправлюсь в Путь, а я отправлюсь, не сейчас, но вскоре, или через год, или через пять лет…
Встала она поздно, хотя толком все равно не спала, только начинала проваливаться в сон, видела холодные светлые глаза. Если у Милита и Лиасса глаза цвета неба, то ведь у Гарвина – цвета какого-нибудь арктического льда. Очень светлые. Очень холодные. А за этим льдом – обычная ранимая душа, и ведь черт побери, едва ли не более ранимая, чем у его соплеменников. Он изменился после казни брата – так говорила Ариана. А Лиасс не то чтоб избегал разговоров о сыне, но и сам никогда их не заводил.
Завтракать ее заставили. Маркус посмотрел, как она крошит хлеб, сварганил весомый бутерброд – хлеб, масло, сыр и мясо, хорошо хоть медом не намазал – и попросту начал запихивать его Лене в рот, она кусала, жевала и глотала, а он даже перерывов не делал, пока бутерброд не исчез. Вот шиану она пила уже добровольно. Красивая жизнь. Еда берется неизвестно откуда, ни продуктов добывать не надо, ни даже готовить, и все исключительно за красивые глаза.
– Я не хочу, чтобы он умирал.
– Я тоже. Я даже…
– Знаю. Я видела. Ты правильно сделал.
– Ты правда так думаешь?
– Правда. И что про некромантию подумал, и что Милиту не позволил. Все правильно. Спасибо.
У него явно полегчало на душе. Сам-то он не считал, что сделал что-то предосудительное, наплевать ему было на некромантию, но он боялся осуждения со стороны Лены. Будто первый день ее знает.
– Как там шут?
– Дрыхнет без задних ног. Он не один, там Милит.
Да. Правильно. Он – не один. А Гарвин – всегда один.
– Нет, – словно услышал Маркус, – там Владыка. Нет, вряд ли он даст ему уйти, знает, что ты не одобришь. Он, думаю, просто хочет побыть с ним… до конца.
И то ладно…
Шут действительно крепко спал. Спокойно спал. И просто чудо: лицо уже выглядело, словно он всего лишь основательно обгорел на солнце, а плечо – как тяжелый ожог. Но не как обугленное мясо. Лена осторожно поцеловала его потрескавшиеся губы – и шут заулыбался во сне. Ну хоть ему лучше.
Гарвин тоже спал. Лиасс сидел рядом в кресле, развалившись, вытянув длинные ноги, и очень задумчиво смотрел на сына. Недоуменно даже. Он кивнул Лене, встал и отвел ее к окну, чтобы не услышал и не проснулся Гарвин. Не проще было пальцами щелкнуть?
– Ты предлагала ему жизнь, да?
– А что толку, – расстроенно проворчала Лена. Лиасс нетактично настаивал:
– Предлагала? И он отказался?
– Он не захотел. Лиасс, он не захотел жить… – она умолкла, чтобы заткнуть истерический взвизг. Или всхлип. Владыка обнял ее. Знает ведь, зараза, что ее это успокаивает. Лена положила голову ему на плечо и пожаловалась: – Как можно не хотеть жить, когда жизнь налаживается? Ведь он и поправился бы быстрее… А сейчас что – сидеть и ждать, когда он умрет, или сказать вам: дайте ему этот отвар? Не смогу я сказать. Не смогу. И он умрет не легко, а в мучениях. Не послушайся меня, Лиасс, а?
– Он не умрет в мучениях, Аиллена.
Лена шарахнулась. Лиасс посмотрел на нее как-то очень странно и продолжил:
– Он не умирает, Аиллена. Искра снова яркая. Голубая. Ты сделала это, Дарующая жизнь.
– Нет.
– Тогда скажи мне, какое чудо произошло. Я был у него вчера. Как ты думаешь почему эту ночь я провел здесь?
– Ты ведь отец ему, Лиасс.
– Я не хотел, чтобы он был один, когда искра погаснет. Это должно было случиться прошедшей ночью. Поверь, я достаточно опытен, чтобы знать, когда чей-то конец близок.
– Я хотела… – пролепетала Лена, давясь слезами. – Но он отказался. Сказал, нельзя дать, если он не хочет брать.
– Но ты хотела, – резюмировал Лиасс после паузы. – Ты так хотела, что смогла. Помнишь, когда-то я говорил тебе, что рано или поздно ты сможешь. Получилось рано.
– А не…
– Нет. Если искра начинает гаснуть, это конец. Не менять цвет, не тускнеть, но гаснуть. Я ни разу не видел, чтобы эльф или человек, у которого гаснет искра, прожил дольше трех дней. А Дарующая жизнь приходит так редко… Я рад, что наши жизни совпали. Гарвин спит. Просто крепко спит. – Губы Лиасса коснулись ее лба. – Если не веришь мне, давай его разбудим и спросим.
– Нет, – испугалась Лена, – пусть он отдыхает, ему так трудно было…
– Трудно. Я удивлен, что он вообще дожил до того, как дракон принес его сюда. Милит не целитель. Он умеет очень немного, его магия совсем другого назначения. Скажи мне, как это случилось. Милит отказывается говорить, Маркус отводит глаза, шут молчит. Аиллена, я должен знать.
– А ты подумай, – посоветовала Лена грубо, – напряги воображение.
– Напрягал, но безрезультатно. Ведь ты была без сознания, ты…
– Я была не без сознания. Я была в шоке. И скорее всего, не из-за того, что ударилась головой, а из-за того, что увидела шута… таким.
– Ты подумала, что он умер.
– Я ничего не подумала. Шок – это состояние… черт, ну как сказать? Это состояние души, а не тела.
– Все равно подумала. Не осознала. Ты не знала, что такое иссушающий огонь. Не видела никогда… Та война, что ты видела, не была войной магов?
– Была. Только Милит и Гарвин очень уж презрительно отзывались об этих магах. Получается, что даже эльфы в разных мирах наделены разной магией, да?
– Да. Хотя я редко бывал в других мирах… – Он вдруг улыбнулся мальчишески, как Милит, и похвастал: – Знаешь, Аиллена, я нашел другой способ открывать проход, и действительно трачу на это меньше сил. Это оказалось так просто…
Пошевелился Гарвин, и Лена, непочтительно оттолкнул Владыку, подбежала к кровати. Три шага было бежать. Эти отдельные палаты были небольшими. Гарвин сонно моргал, но по мере того как он прислушивался к себе, взгляд прояснялся и становился удивленным.
– Как… – растерянно спросил он, увидев Лену. – Как ты смогла? Настолько разозлилась?
– Приносящая надежду, – напомнил Лиасс. – Нам ли знать, что она может? Я… я рад, что ты будешь жить, сын.
Гарвин не был бы Гарвином, если бы не состроил скептическую мину:
– Насколько тебе было бы спокойнее, если бы я умер.
Лена сильно дернула его за нос.
– Спокойнее, – кивнул Лиасс, – и больнее. Ты знаешь, что я действительно рад.
* * *
Оба поправлялись медленно, но неуклонно. Первым, конечно, встал на ноги шут. Несмотря на дарованную жизнь (в это свято верил не только Лиасс, но уже и весь Тауларм), Гарвин чувствовал себя намного хуже, чем шут, у него были сильные боли, однако он уверял, что это ерунда по сравнению с прежними. Гарвину было трудно дышать: организм привыкал к новым легким. Его мучил кашель, от которого не помогали обычные микстуры, но это было как раз хорошим признаком – так говорил целитель. Он был слаб, и эта слабость его безмерно раздражала, как всякого мужчину, не привыкшего болеть.
Шут выглядел уже совершенно обычно. Ожоги на лице прошли бесследно, плечо еще болело, но площадь ожога уменьшилась вчетверо, и его теперь заклеивали пластырем, щедро сдобренным мазью приготовления Лены. Руку он держал на перевязи, стараясь вовсе ей не двигать. Об этом предупреждал эльф: сустав иссушен, но это излечимо. Вот заживет окончательно ожог, приступим к лечению сустава.
Оба сильно похудели. Шут и вовсе превратился в ходячий скелет. К эльфийской тонкокостности у него всегда добавлялась нормальная человеческая худоба, а уж после болезни на него было жалко смотреть, хотя ел он уже хорошо – как только прошли особенно сильные боли, он начал заставлять себя есть, и аппетит постепенно восстановился. Лицо у него совсем осунулось, волосы только-только начали отрастать – и топорщиться, никакое смачивание не помогало – и уши еще не прикрывали. Его это почему-то беспокоило: «Я привык выглядеть человеком, а сейчас какой-то облысевший голодный эльф».
