Конец сказки - Рудазов Александр (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Иван тоже хотел уже припустить куда подальше. Юноша он был богобоязненный, но в церквах откровенно скучал. Все эти духовные беседы наводили на него сон.
Только вот архиерей хотел поговорить с княжичем еще. Прихватил его мягонько за предплечье и пошел рядом. Яромир чуть приотстал, негромко толкуя о чем-то со старшим братом.
– Ну так что, Иванушка, поздорову ли ты съездил? – благодушно обратился отец Онуфрий к княжичу. – Все ли у тебя ладно?
– Ну так грех жаловаться, батюшка, – широко улыбнулся Иван. – Весело было!
– Вот и хорошо, что весело. Отца небесного возблагодари за сие. А если было у тебя что неправедное, если свершал такое, за что стыдно – о том расскажи, поведай. Покайся перед Богом и людьми.
– Ну даж не знаю… – задумался Иван. Его так и тянуло поковырять в носу. – Стыдно… Ну вот с Яромиром мы повздорили… подрались даже малость. Зеркальце я чужое позаимствовал ненароком… сам не знаю, зачем. Котика говорящего обидел… хотя он тоже злыдень тот еще. Сквернословил почем зря и царапался. Чего еще… да все вроде.
– Все ли?.. – прищурился отец Онуфрий. – Уверен в том?
– Да вродь, – почесал кудрявую башку княжич. – Да ты, батюшка, Яромира спроси лучше, у него память тверже. У меня-то голова дырявая, я сызмальства неумок.
– О том знаю, – поморщился архиерей. – Не полной мерой тебе Господь мудрости отмерил. Но то и не беда, Иванушка, в книжниках мы тебя видеть и не чаяли никогда. Не всем быть Соломонами. Главное, что сердце у тебя доброе, а остальное приложится.
– У меня еще и меч вострый, – добавил Иван. – Самосек.
– Да я не о мече речь-то веду. Меч – он что? Железка. Даже булатный если – едино железка. У него собственного разумения нет. Вся суть-то не в мече, а в руке, что его держит. Вот у нее – разум. Твой разум, Иванушка.
Княжич с сомнением коснулся рукояти Самосека. Кладенец толкнулся в ладонь, словно тоже услышал слова архиерея и не остался ими доволен.
– Так что ты, Иванушка, мне лучше как на духу обо всем расскажи, – погрозил пальцем архиерей. – Я тебе, сам знаешь, как второй отец. Духовный пастырь твой. В купели тебя крестил. От меня можно ничего не скрывать.
– Да я ничего и не скрываю, – ответил княжич. – Что скрывать-то?
– Ну как это что? – терпеливо спросил архиерей. – Что обычно люди скрывают? Мысли твои греховные, желания, чувства. Поступки против совести и заповедей Божьих. Было?
– Да не помню я.
– Ой, не юли, ой, не юли мне тут! – погрозил пальцем отец Онуфрий. – По роже твоей вижу, что помнишь ты все! Неправду говорил кому, случалось?
– Ну говорил, – насупился Иван.
– А вред телесный причинял, было?
– Ну было.
– А уд свой срамной в узде всегда ли держал?
– Ну не всегда. Чего ты прицепился, владыко?! А то сам меня не знаешь?!
– Да в том-то и дело, что знаю! – рявкнул архиерей. – Как облупленного знаю! Потому и пекусь о тебе! Добра тебе желаю, неслух! Чтоб тебя, окаянного, Господь-то простил, нужно, чтоб ты сам вначале в грехах покаялся!
– Да ты, владыко, просто скажи, что мне сказать, я тебе это и скажу! – взмолился Иван.
– Тьфу! – сплюнул отец Онуфрий. – Трудно мне с тобой, Ваня, вот видит бог. Ни с кем так не трудно, как с тобой. Но ладно уж, бог с тобой. Верю, что непростительных грехов ты не свершал, а мелкие я тебе отпущу. И епитимью тебе дам.
– Благодарствую, батюшка, – протянул руку Иван.
– Тебе чего? – уставился в его ладонь архиерей.
– Давай, чего.
– Что давать?
– Епитимью.
– Тьфу, дурак. Епитимья тебе легкая будет – «Отче наш» каждый день читай. С утра трижды, после обеда трижды и перед сном трижды. И так три седмицы.
Иван начал считать, загибая пальцы. Сбивался, начинал сызнова.
– Три, три да три… – бормотал он. – Батюшка, а это зачем вообще?
– Это как зачем? – нахмурился архиерей. – Ты вообще-то в Христа-Спасителя веруешь, Иван?!
– Ну да.
– Ну а вера без молитвы праздна и даже мертва. Усвой сие.
– Ну так я ж ничего, я не того… Только так много-то зачем? Если б мне какой охламон стал бы вот так каждый день по три, да три, да еще три раза в уши одно и то же бубнить – так я б знаешь как осерчал!
– То ты, – наставительно сказал отец Онуфрий. – А Господу наши воззвания всегда приятны.
– Ну а тогда зачем только по три? Давай я по пять раз лучше буду – мне трудно, что ли? Давай я вот сейчас засяду, да все зараз ему и пробубню. Ты мне только на бумажке слова напиши… а, хотя погодь, у меня же молитвослов есть…
– Ты глупый совсем, чадо?! – аж глаза выпучил архиерей. – Ты считаешь, что если пять молитв вместо трех прочтешь, то Богу угодишь?! Ты с кем торгуешься?! Богу не количество нужно, а искренность! Иногда лучше уж вообще просто перекреститься, но чтобы от всего сердца!
– Искренность?.. – наморщил лоб Иван. – А можно мне тогда вообще не молиться, раз так? Невмоготу, батюшка.
Отец Онуфрий насупился, вздохнул и дал княжичу оплеуху.
– Ты что городишь, окаянный? – почти ласково спросил он. – Я же тебя святым крестом охерачу.
После этого Иван нахохлился и замолк. Слишком сложны были ему архиреевы словеса. Никогда он не мог полностью взять в толк – чего владыко от него хочет?
По счастью, тут они подошли к княжьему терему, и архиерей оставил Ивана в покое. Ибо на крыльцо как раз вступал косматый седой старик – в белой рубахе, с цепью на груди.
Всегнев Радонежич, старший волхв Даждьбога.
– Что-то пахнет здесь чем-то нехорошим, – поморщился отец Онуфрий, подчеркнуто не глядя на волхва. – Откуда бы это?
– А это попы утром являлись, накадили вонючим, – любезно ответил Всегнев Радонежич. – Ну да оно ничего: коли нос зажать, так не очень и пахнет.
Архиерей взялся за тяжеленный медный крест. Волхв перехватил удобнее березовый посох. Святые старцы глянули друг на друга волками, оскалились… но тут их взял за плечи еще один старец – да такой огромный, что обоих мог на плечи себе посадить.
– Будет, будет вам, – пробасил Илья Муромец. – Пойдемте, други. А то князь увидит, так ужо не порадуется, буде вы перед его теремом свару устроите. Яромирка, Бречиславка – айда за нами, что вы там отстали?
Глава 7
Из бояр в светлице сегодня был только мудрый Бречислав. Из воевод – только старый Самсон. Князь Глеб созвал на совет только самых ближних и доверенных. Тех, насчет кого полностью уверен был – Кащею не служат и служить не станут, златом его поганым не соблазнятся.
Девять человек только и сидело за столом. Кроме самого князя, боярина Бречислава и воеводы Самсона были святой отец Онуфрий и старший волхв Всегнев, были Илья Муромец и Овдотья Кузьминишна, младшая баба-яга.
И Иван с Яромиром, конечно. Это они ведь яйцо-то каменное добыли. Они в Тиборск Кащееву смерть привезли.
Оное яйцо утвердилось в самой середке стола. Тускло серело под светом лучины. Окна Глеб распорядился прикрыть ставнями. И для секретности, и так просто – чтоб глаза не слепило.
Князь с утра мучился головной болью, был зол и раздражен.
– Вот ты какое, значит, – мрачно сказал он, постукивая пальцами. – Маленькое. Невзрачное. Совсем куриное, только из камня.
– Утиное уж скорее, – хмыкнул Яромир. – Утка его снесла.
– Так. Утка. Вот что, дружка, расскажи-ка ты нам для начала обо всем по порядку. Вчера недосуг было, а сегодня мы вот все собрались – слушаем.
Яромир заговорил. Неспешно, с расстановкой он изложил все, что с ними этой зимой приключилось.
Когда дошел до битвы в капище, Муромец мерно закивал. Не с самого начала, но там он тоже был, видел. Помог разогнать навьев и расправиться со злонравным человеком-козлом.
Про Очокочи никто тут раньше слыхом не слыхивал. И никому про него интересно не оказалось.
А вот о коте Баюне выслушали со вниманием. Особенно – Всегнев Радонежич. Особенно – о том, как Иван случайно обернул его котенком.
– Молодильная колбаса, говоришь?.. – выпучил глаза волхв. – В жизни такой дурнины не слыхивал. Сам додумался, али подсказал кто?
