Бремя чести (СИ) - "Darling Jen" (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Юноша пытался подавить приступ тошноты и потому не сразу заметил некоторое оживление у двери, ведущей в их с Цилой подвал. Там столпились его знакомые и соседи и что-то бурно обсуждали, крича и размахивая руками.
Аткас уже было тронул сапогами бока Солемны, намереваясь подъехать ближе, как кто-то вырвал поводья из рук.
— В чем дело? — возмутился Аткас, оборачиваясь.
На него совершенно безумными глазами смотрела знакомая старуха, Тискла. Иногда она соглашалась посидеть с малышом, иногда — нет, но юноша с роду не видел у нее столь ненормального выражения лица.
— Чего тебе, Тискла? — недовольно осведомился оруженосец, до сих пор ни разу к старухе столь непочтительно не обращавшийся. Но сейчас все изменилось. У него куча денег, и он не считал нужным носиться с какой-то там сумасшедшей, как с писаной торбой.
— Ты… Ты жив! — выдохнула старуха, выпучивая бесцветные глаза. Рот, изборожденный глубокими поперечными морщинами, приоткрылся, в уголке показалась слюна.
Аткас спрыгнул с Солемны, не желая, чтобы кто-то увидел его и эту мерзкую старуху.
— Что ты там мелешь? — резко бросил он. — Разумеется, я жив и здоров! Пощупать себя не дам, перебьешься.
— А мы полагали тебя мертвым, — прошамкала старуха. — Цила все глаза о тебе уже месяц как выплакала.
— Цила?.. — ошарашено повторил Аткас, невольно прислоняясь в поисках поддержки к теплому боку лошади. — Что ты такое говоришь, Тискла? Ты что, выжила из ума, пока я был в отъезде?
— Ниоткуда я не выжила, — упорствовала старуха. — Да только Торик быстро твою зазнобу утешил. Оплакала она тебя, да и забыла.
— Я не понимаю, он что, не передавал ей денег? Я же послал с ним уйму денег для нее и малыша!
— Нет, ничего он не передавал. Мы же тебя мертвым почитали, а мертвые, они денег не передают. А что до Торика… Он разбогател, знатным купцом заделался, и частенько приезжал к Циле с богатыми дарами. Как-то ее малыш захворал, так он из Орлувина священника привез, да заплатил ему полновесными серебряными монетами.
Аткаса больно резануло по уху слово «ее», словно ребенок никаким образом ему не принадлежал, а был только Цилин. Он, словно загипнотизированный, смотрел на бледное лицо старухи. То, что она говорила, не укладывалось в голове. Должно быть, она сошла с ума. Надо срочно разыскать Цилу и посмеяться вместе с ней над этой старой идиоткой.
— Торик позвал ее замуж, — спокойно продолжала старуха, не замечая смятения, которое охватило Аткаса. — Она подумала-подумала, да и согласилась. А что? Очень хорошая партия для такой дурочки, как она. Да еще и ребеночек у ней, так что лучше ей нипочем не найти.
Аткас пошатнулся и прикрыл глаза ладонью. Еще он хотел закрыть уши, но боялся, что не устоит на ногах и рухнет, если откроет лицо и взглянет на эту улицу. Тискла же болтала и болтала:
— Хитер оказался Торик, что и говорить! Приглядел, значит, какая пригожая девка у его друга, да и хвать ее! Если б ты ее не спортил, Аткас, может, она и еще лучше бы устроилась, не госпожой, а светлостью бы стала…
— Где она? Что там крутятся эти люди? — слабым голосом спросил Аткас, с усилием отнимая ладонь от лица.
— Свадьба у них… Думается мне, вряд ли ты будешь на ней желанным гостем. Цила переезжает к нему, а тут спор идет, кому подвал достанется. Торик, между прочим, говорил, что тебя в Вусэнте на воровстве поймали, а в тюрьме забили насмерть. Врал, получается? Ты что же, сбежал?
— Не был я ни в какой тюрьме! Бред! Я же оруженосцем служил у благородного рыцаря! — закричал Аткас, так, что люди у подвала обернулись к ним и тут же зашептались меж собой.
Тискла нехорошо усмехнулась:
— Ага, у рыцаря, как же. Может, и драконов воевать вместе ездили? Нашел дуру!
Она заковыляла прочь от него, торопясь заявить свои права на подвал. На их с Цилой подвал. Бывший.
Где-то в груди стал расти холодный склизкий ком, противным шматом ложась на сердце. Аткас чувствовал, как с каждым ударом оно бьется все медленнее и медленнее. «Сейчас оно окончательно остановится, — отрешенно подумал он. — И я упаду на землю. Впрямь умру, как того желает Торик».
Кулаки сами собой сжались, а сердце помедлило немного, и вдруг быстрыми толчками вновь погнало кровь по венам. Кровь прилила к щекам, и Аткас чуть не задохнулся от нахлынувшей ярости, которая окрасила все вокруг в красный цвет.
— Я… Я убью его! — негромко, но свирепо сказал он, а в горле что-то заклокотало, словно вот-вот оттуда должен был вырваться львиный рык.
Одним движением он забросил себя на Солемну и помчался к площади, низко пригибая голову к гриве, чтобы еще кто-нибудь его не узнал. Недалеко от ратуши, где приезжий священник обычно венчал жителей Стипота, он остановился и привязал Солемну к дереву.
Церемония подходила к концу. Из раскрытых настежь дверей ратуши доносились взрывы смеха и радостные возгласы. Снаружи небольшими группами стояли незнакомые Аткасу люди в нарядной одежде, они тоже смеялись и вовсю горланили. На нескольких повозках покоились здоровенные бочки с вином, каждый желающий подходил, и ему наливали полную чарку. Несколько бродячих музыкантов довольно ладно исполняли веселую музыку на двух флейтах и барабане.
Каждый звук этой мелодии словно раскаленной струной резал Аткаса по сердцу, оставляя глубокие ровные раны. Он притаился за толстым стволом дерева и замер, в волнении ожидая, когда из ратуши начнут выходить люди. В пальцы удобно легла рукоять кинжала. Странным образом она придавала сил и заставляла сердце биться ровнее. Юноша, крепче и крепче стискивая рукоять, напряженно наблюдал за входом.
Первым вышел Торик. Он прямо-таки сиял, его рожа была краснее, нежели обычно, а толстое тело облегала нарядная одежда с золотой вышивкой. Бороду, обычно нечесаную и торчащую в разные стороны неопрятными кустиками, ему обильно напомадили и заплели в косички, словно он был не человеком, а гномом.
За ним скромно, но с гордо поднятой головой шагала Цила, изменившаяся почти до неузнаваемости.
Аткас пошатнулся в своем убежище и вогнал ногти левой руки в податливую кору дерева, кроша ее на мелкие кусочки и словно стремясь полностью содрать этот защитный древесный покров.
На Циле красовалось очень знакомое платье. На стоящем воротничке прихотливо извивалась серебряная нить; корсаж плотно обнимал высокую грудь, низкий вырез, однако, был целомудренно скрыт пеной белоснежных кружев; в декоративных разрезах на пышной синей юбке желтели шелковые вставки. Сколько раз Аткас в тоске смотрел на это платье, гадая, когда же его кто-нибудь купит у портнихи, и он перестанет, наконец, на него облизываться? Он даже приблизительно не смог бы сказать, сколько оно стоит, это платье из мастерской напротив их с Цилой подвала, но точно знал, что очень, очень много золотых.
Волосы Цилы были уложены в высокий пучок, однако несколько рыжеватых прядок были умышленно выпущены наружу и локонами падали на спину. Среди венка из живых цветов поблескивала на солнце маленькая серебряная подвеска с ярким голубым камешком, спускавшимся на середину лба. Губы Цилы застенчиво улыбались, но в глазах сияло и переливалось счастье.
Торик обернулся и по-хозяйски указал пальцем рядом с собой, и Цила, не помедлив и мгновения, рванулась к нему, чуть не запутавшись в юбке. Самодовольно улыбаясь, Торик погладил ее по голове, в пальцах застряли цветы и он, недолго думая, их небрежно оборвал. Дальше они пошли, держась рядом, девушка уцепилась за локоть мужа и все-таки отстала на четверть шага, словно не решаясь идти с ним наравне.
За молодоженами величаво выступала незнакомая старуха, державшая на руках малыша.
Его малыша.
Даже издали Аткас заметил, что ребенок сильно подрос и заметно поправился, его тельце округлилось, видать, из-за хорошей еды. В бархатном костюмчике он напоминал сынишку какого-нибудь лорда. Малыш ничуть не возражал, что его несут чужие руки, и с любопытством осматривался вокруг, не проявляя никакого желания заплакать.
