Паломничество жонглера - Аренев Владимир (лучшие книги .TXT) 📗
В памяти скороговоркой бьется: «…горький хрен, что не слаще редьки, кровь с песком на борцовой арене, хорь в курятнике, вор в гареме, взбунтовавшийся раб триремный, запах воли, вкус листьев прелых!..»
— О да, — громко сказал К'Дунель пустой комнате, — о да, наша прелесть! Угадай, что у меня за пазухой! Ни за что не угадаешь, сукин ты сын! Сюрприз!
Он вытащил припрятанный под кафтаном экземпляр «Не-Бытия» (куплен в Лимне за большие деньги, между прочим! — и с большим риском!) и засунул в сундук жонглера, на самое дно.
Впрочем, монахи, когда будут искать, обязательно найдут.
— Скажешь, нечестно, наша прелесть?
После двух порций священных жертв, когда купель наполнилась до краев, Хиларг Туиндин дал знак, и цепь чуть приподняли. Жертвы продолжали висеть и истекать кровью, но теперь она сочилась тоненькими струйками… остатки, последние капли.
Пора печатать Книгу.
Оправив на себе праздничную мантию, патт принял из рук жреца первый фолиант с чистыми страницами и приблизился к купели. Здесь он расстегнул замок на обложке и пролистал книгу, показывая, что ее страницы пусты; снова клацнул защелкой, запирая переплет. «Как старый Жмун перед фокусом», — подумал Гвоздь.
Тем временем двое служек предупредительно подвернули патту рукава, и Туиндин, ловко перегнувшись в поясе, наклонился и окунул фолиант в кровь. Подержал (барабаны били, били, били! и флейты — как рыдающие голоса умерших…), вынул и вытянул руки, чтобы служки отерли с оклада лишнее. Затем подошел к пюпитру, что рядом с купелью, и расстегнул замок. Согласно обычаю, первую напечатанную Книгу следовало раскрыть на случайной странице и прочесть, что там написано. Считалось, таким образом Сатьякал подавал неумным человекам знамения о грядущем.
Барабаны умолкли в одночасье, будто упругая кожа на каждом превратилась в пустоту и стучи, не стучи…
Клацнула застежка замка, Хиларг Туиндин с преисполненным естественности и беззаботности лицом распахнул книгу (нет, уже Книгу!) примерно посередине.
И отшатнулся, по-женски прикрывая рот рукой; потом вороватым жестом перелистнул несколько страниц: вперед, назад, скорее, скорее, еще, ну же!..
Наконец захлопнул… точнее, попытался захлопнуть, влажная Книга выскальзывала из трясущихся пальцев, он пошатнулся, потерял равновесие, упал.
Наверное, ожидал смеха с галереи, где стояли паломники, но нет… оттуда уже увидели, кто-то прочитал, кто-то услышал шепот и догадался.
Алые буквы, проступавшие на каждой странице, были большими, заметными издалека:
И только это… хотя, этого было более, чем достаточно. Мгновение спустя они услышали, как на внешней галерее истерично закричали паломники — все разом.
Ясскен еще немного постоял в коридоре, убеждаясь, что К'Дунель слишком увлечен собственной местью и видениями, дарованными дурманящим порошком. Исподволь влиять на капитана, чтобы тот принимал дозы так часто, было нелегко, но Ясскен предпочел подстраховаться. Он не имел права на ошибку.
Теперь, бесшумно приблизившись к комнате, соседней с той, где жил жонглер (а также Дальмин и Айю-Шун), трюньилец прислушался. Из-за двери доносились приглушенные голоса: молодой графини Н'Адер, Дровосека-младшего и Кукушонка. Паломничество в Храм уравняло всех — и на одном этаже, рядом, теперь могут жить власть имущие и обычнейшие жонглеры. А капитан гвардейцев — ночевать на конюшне.
Тонкая, будто порез, улыбка искривила губы Ясскена. Он протянул руку и дважды резко постучал в запертую дверь (голоса мгновенно смолкли), после чего отступил в тень и «набросил» на себя «паутинку».
Теперь никто не смог бы увидеть трюньильца, разве что человек, обладающий чародейскими способностями, но таких поблизости не было, Ясскен знал.
Скрипнула дверь. Шкиратль, собранный, как леопард перед прыжком, замер на пороге, огляделся, заметил, что дверь в соседнюю комнату открыта, услышал голос одурманенного К'Дунеля — и поспешил туда.
Ясскен же шагнул в комнату графини. Он почувствовал, как соскальзывает с него «паутинка» (при ходьбе так и должно быть), увидел изумленные взгляды Флорины Н'Адер и Эндуана.
— Кто вы такой? Что вы здесь…
На сбивчивый лепет Эндуана Ясскен внимания не обратил, на графиню, метнувшуюся за кинжалом (догадлива!), — тоже. Ясскену был нужен взгляд молодого человека — найти, поймать, удержать. И вынуть из кармана тряпичную куколку — махонькую, сожмешь в кулаке — не видно даже.
Только сжимать куколку в кулаке Ясскен не собирался. Не отводя взгляда от Эндуана, он улыбнулся и… оторвал куколке ее тряпичную голову.
Тотчас, одновременно с движением руки, закрыл глаза.
В лицо брызнуло теплым и соленым. Закричала в панике графиня. Что-то тяжелое упало на пол.
Не «что-то», мысленно поправил себя Ясскен, не «что-то», а Эндуан, единственный наследник герцога нашего Трюньильского. «Что и требовалось…»
И в этот момент мир вокруг содрогнулся в рыданиях.
Ллусим вскипал, воды его потемнели и, казалось, были преисполнены ярости — первозданной, Сатьякаловой! Волны ударялись о берег, будто хотели во что бы то ни стало разрушить и его и вообще весь этот проклятый мир.
С не меньшим ожесточением волны бились и в каменные основы мостов, в стены храмовен, расположенных на воде. Те паломники, которым не посчастливилось попасть внутрь и которые наблюдали за взбесившимся озером с внешних галерей, были буквально зачарованы буйством стихии.
Первым Её заметил семилетний мальчонка, сын пекаря из Лимна, который вместе с двумя другими приятелями сбежал из города, чтобы поглазеть на Печатанье. Пекарёнок устроился прямо на перилах галереи, на скульптурном изображении кого-то из великих прозверевших древности, и теперь старался делать вид, что не мерзнет и не боится. Здесь в общем-то было скучно: того, что творилось в храмовне, он не видел — оставалось глазеть на озеро, которое всё больше и больше напоминало папкин громадный котел для супа. Котел, долгонько провисевший над огнем и булькающий — аж брызги во все стороны летят!
Поваренок утер дырявым рукавом лицо и вдруг завопил, указывая куда-то вниз:
— Вы тока гляньте! Ух ты!
Даже в темных волнах, отплясывающих, будто монахи на зверстве, было видно длинное, кургузое — огромное! — тело. Шесть мохнатых лап с крючками на концах вяло двигались и, кажется, не слишком-то помогали в плавании. Массивная голова с полусферами фасетчатых глаз и двузубцем усиков вдруг поднялась, будто почуяла людей, которые, затаив дыхание, наблюдали за ней с галереи. Членистое брюшко напряглось, изогнулось — и исторгло из себя мощную струю воды. Благодаря силе противодействия Она рванулась вперед и вверх, просто-таки выпрыгивая на мост!
Где-то далеко-далеко, на другом конце мира, за Пеленой, во внутренней галерее храмовни раздался перепуганный шепот, когда Хиларг Туиндин открыл свеженапечатанную Книгу.
Стрекоза-личинка вскарабкалась на мост, не обращая внимания на раскачивающиеся каменные опоры. Тело ее, покрытое многочисленными волосками и водорослями, казалось ожившей рощицей, среди щетинок копошились мелкие подводные тварюшки и билось несколько рыбин.
Паломники на внешней галерее закричали — все разом, будто единый человек или даже весь Ллаургин Отсеченный.
Стрекоза неожиданно ловко прянула к ним — не туловищем, а уродливым образованием, вдруг выскочившим у нее из-под челюстей. Это была так называемая «маска» — хватательный орган навроде складного ножичка, только с горизонтально расположенными клыками на конце. «Маска» ухватила сразу трех паломников и отправила их, еще живых, к челюстям. А сама, не останавливаясь, продолжала бить «маской» по человеческой толпе, зажатой в узком пространстве галереи, — сшибая каменные перила, роняя в бешеные волны тела вперемешку со статуями великих прозверевших древности.
