Чародей и Дурак - Джонс Джулия (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
— Как изволите видеть, ваше преосвященство, эти два стиха очень отличаются друг от друга. — Гамил кивнул на два экземпляра Книги Марода, что лежали на столе. — Книга, которой руководствовались вы, — гораздо более позднее издание. Писцы успели исказить и слова, и фразы, и общий смысл.
— Угу. — Тавалиск обозрел извивающихся головастиков, некоторые из которых уже отращивали ножки. — Раз у меня нет сестры, то и сомневаться не приходится. А если б она и была, я как служитель Церкви никогда не взял бы ее в любовницы.
— Совершенно верно, ваше преосвященство. — Гамил немного отодвинул книги в сторону — особо резвые головастики прыгали на пергамент.
— Что ж, Гамил, не так уж это меня и удивило. Не могу также сказать, что я разочарован. В конце концов все устроилось как нельзя лучше: прекрасная госпожа Меллиандра стала регентшей в Брене, Четыре Королевства посадили на трон дальнего родича короля Лескета, Север освободился от полчищ Кайлока, и Югу ничто более не угрожает. Я и сам не придумал бы ничего лучшего. Впрочем, во всем этом есть и моя заслуга.
— Как так, ваше преосвященство?
— Судя по слухам, все это совершил золотоволосый рыцарь — и только ты один, Гамил, знаешь, что я ему всегда помогал.
— Надеюсь, ваше преосвященство никогда не пожелает помочь подобным образом мне.
— Чепуха, Гамил. Я прямо-таки взлелеял этого рыцаря: целый год берег его в моих темницах, следил за каждым его шагом, я даже спас его подругу от превратностей уличной жизни. — Тавалиск переложил головастиков в серебряную ложку, выжал туда лимон, посолил, поперчил и проглотил целиком. Экие скользкие чертенята — и, правду сказать, совсем невкусные. — На свой лад я все-таки был избранником. Кто сказал, что новая версия менее верна, чем старая? Слова не меняются без причины, Гамил. Сама судьба поместила меня в гущу событий.
— И в последний миг сняла вас с крючка?
— Ты забываешь, Гамил, как неустанно я трудился последние два года, чтобы помешать Баралису с Кайлоком захватить власть, — обиженно проговорил Тавалиск. — Как бы там ни было, госпожа Меллиандра правит в Брене уже два месяца, и мне давно пора ее поздравить. Составь соответствующее послание с уверениями в дружбе и всем прочим и принеси мне на подпись.
— Непременно, ваше преосвященство. Но дама, быть может, не пожелает ответить на ваше послание.
— Ты точно близорукий лучник, Гамил, — твои стрелы всегда летят мимо цели. Она теперь глава государства и должна предать забвению мелкие обиды. Рорн могуч, Брен тоже — эти два города должны держаться вместе, а не порознь. Меняются правители, меняется политика — лишь танец власти длится вечно.
— И ваше преосвященство в нем самый изящный танцор.
— Спасибо, Гамил. У ловких плясунов вроде меня всегда есть случай дожить до будущего дня и продолжить танец. — Тавалиск вручил секретарю сосуд с головастиками. — Можешь идти, Гамил. И головастиков забери — уж больно они склизкие.
Секретарь направился к выходу, но Тавалиск остановил его:
— Кстати, Гамил, — обнаружено ли тело Баралиса под развалинами дворца?
— Никто не знает этого наверняка, ваше преосвященство. Все обгорелые скелеты выглядят одинаково.
Тавалиск вздрогнул.
— Ступай, Гамил. Ты открыл дверь, и здесь сквозит.
Солнце светило сквозь открытую ставню в кухню герцогского охотничьего замка. Вместе со светом в окно проникал свежий горный ветерок и запах весенних цветов. Джек, как пекарь, хорошо знал, что замешенное им тесто непостижимым образом впитает в себя и свежий воздух, и аромат цветов, и свет.
Впервые за много месяцев Джек взялся печь хлеб. Проснувшись утром, он испытал сильное желание погрузить пальцы в муку, зачерпнуть в ладонь дрожжи и замесить тесто. Он работал быстро — руки еще помнили все, что ум давно забыл. Ожоги его почти не беспокоили. Рубцы кое-где еще туго натягивали кожу, и кончики пальцев немного утратили чувствительность, но пузыри все сошли и наросла новая розовая кожица.
Джек уложил тесто в квашню и прикрыл мокрым полотенцем. Оно уже во второй раз подходит — меньше чем через час нужно сажать его в печь.
Джек обошел вокруг стола, вытирая руки. Дальний конец кухонного стола был очищен, и там лежали письменные принадлежности: пергамент, промокательное полотно, перо и чернила. Перо показалось Джеку странно маленьким и непривычным — давненько он ничего не писал. Повертев перо в пальцах, Джек невольно вспомнил тот день, когда впервые взял его в руки: это было давно, в кабинете Баралиса. В тот день был ранен король Лескет.
Джек, к собственному удивлению, улыбнулся своему воспоминанию. Тот ясный морозный день положил начало всему остальному. Все уходит корнями туда: страх, безумие и торжество.
И душевная боль.
Джек обмакнул перо в чернила и попробовал его на полях, написав:
«Тарисса».
Перо делало свое дело исправно, четко и остро. Джек замазал написанное им слово и вновь вывел его в верхней части листа:
«Дорогая Тарисса!»
Джек отвел волосы с лица и прерывисто вздохнул. Это труднее, чем он ожидал. Ночью ему почему-то казалось, что, если он встанет пораньше и хорошенько утомит себя работой, слова польются с пера сами собой.
Но он ошибся. Он успел уже наделать столько ошибок, что порой удивлялся, как это он еще жив. Ошибки, оплошности и промахи неотвязно преследовали его.
Последние семь недель Джек провел в старом охотничьем замке герцога. Кроме него, здесь жил только старый сторож, который проветривал и топил комнаты, так что у Джека было время подумать. Пророчество Марода, письмо матери и нежелание Тариссы открыть тайну своего происхождения — во всем этом следовало разобраться. Он не хотел больше совершать ошибок.
Теперь, собравшись уходить отсюда, Джек полагал, что нашел наконец разгадку. У них с Тариссой общий отец.
«Любовник сестры своей».
Эти слова не давали ему покоя с той долгой ночи во дворце. Сперва они ускользнули от его внимания, но потом стали так его донимать, что он не мог больше отмахиваться от них. Тарисса — его сестра по отцу, побочное дитя короля, как и сам Джек. Этим объяснялось многое: благородное происхождение Магры, ее ожесточенный характер, ее бегство из Королевств. Даже письмо матери намекало на это:
«Я, как и все остальные, слышала сплетни о том, что король имеет связи с другими женщинами...»
Джек, внезапно почувствовав усталость, закрыл глаза, и перед ним тут же возникло непрошеное видение: поляна, где Тарисса призналась ему в любви. Он увидел ветви ивы, опущенные в пруд, ощутил запах качающихся на ветру нарциссов. Увидел свое отражение в чистой весенней воде, а рядом лицо Тариссы.
Джек отогнал видение. Легкая боль, рожденная грустью, стеснила ему грудь. Да, они очень похожи — но ни один из них этого не понимал.
Джек снова взялся за перо, не зная, с чего начать. Как можно изложить все, что он должен сказать, так, чтобы не причинить Тариссе новой боли? Джек перебрал в уме несколько вступительных фраз, но все они казались ему неподходящими. Кто знает, каких слов ждет она от него после столь долгого молчания и после того, как он во гневе покинул ее, невзирая на все ее мольбы?
Джек в раздумье откинулся на спинку стула. Пылинки вперемешку с мукой кружились в косом луче утреннего солнца. Поглядев, как они взвиваются и оседают и как каждая пылинка, живя сама по себе, все же повторяет путь других, он наклонился к столу и начал писать.
Я пишу это письмо по многим причинам, но прежде всего — чтобы попросить у тебя прощения. Я не должен был уходить от тебя в тот день, когда дрался с Ровасом. Теперь я знаю — ты не кривила душой, говоря, что любишь меня...
Слова полились с пера блестящей черной лентой. Он знал теперь, что сказать и как сказать. Не надо выдумывать замысловатых слов и выспренних чувств: главное — сказать правду. Он сам хотел бы только этого, будь он на месте Тариссы. Ведь ему тоже пришлось долго блуждать в поисках правды.
