Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
— Думаешь меня убить?
Тисте Анди помедлил, поднял голову. Черные спутанные волосы обрамляли длинное, опустошенное лицо. — А какие у тебя глаза, дружище?
— Работающие.
Мимолетная улыбка. Анди продвинулся еще ближе.
Дич сумел повернуться так, чтобы оставшаяся рука оказалась сверху. — Звучит глупо, но я все еще хочу защитить себя. Хотя смерть была бы благом. Если она здесь возможна.
— Невозможна, — отозвался Тисте Анди. — Я могу тыкать в тебя палкой всю следующую тысячу лет, и в тебе просто будет много дырок. Много дырок. — Он замолчал, снова озаряясь улыбкой. — И все равно я должен тебя прикончить, потому что иначе ты все испортишь. Будет неразбериха, неразбериха, неразбериха.
— Из-за меня? Объясни.
— Не смысла, если нет глаз.
— У меня они есть, проклятый идиот!
— А они могут ВИДЕТЬ?
Дич уловил ударение на последнем слове. Сумеет ли он пробудить здесь магию? Сумеет ли выжать что-нибудь из своего садка — для того чтобы усилить зрение? Остается попробовать. — Погоди, — сказал он. О, садок здесь, непроницаемый, словно стена. Однако он ощутил нечто неожиданное. Трещины, расселины, просачивание наружу и внутрь…
Это действие хаоса. «Боги, он рушится!» Не будет ли мгновения — перед тем, как буря настигнет повозку — в которое он сможет дотянуться до садка? Не сумеет ли он скрыться, избежав уничтожения вместе со всеми?
— Долго еще, долго еще, долго еще? — спросил Тисте Анди.
Дич обнаружил, что в нем еще остаются силы. Пробормотал несколько слов и в тот же миг увидел прежде невидимое — да, ясно увидел груду плоти, на которой лежит.
Огромная татуировка покрывает каждый клочок обнаженной кожи, линии и фигуры переходят с тела на тело, но нигде не видно целого рисунка — только сложные, загадочные сплетения, схемы внутри схем. Он видит переплетенные границы. Он видит вытянутые тела, искаженные лица и перекрученные торсы. Рисунок покрывает все тела на вершине, кроме самого Дича.
Тисте Анди, должно быть, расслышал его вздох, ибо захохотал. — Вообрази себя парящим… ну, скажем, на высоте пятнадцати людей. Пятнадцати людей. Сверху, сверху. Висишь в воздухе как раз под потолком ничто, под потолком ничто. Смотришь вниз на все это, все это, все это. Знаю, отсюда смотрится нелепо — но не оттуда, не оттуда, не оттуда — ты не увидишь груду плоти, узлов костей под сухой кожей — ты даже теней не увидишь. Только картину! Картину, да. Увидев ее, ты проклянешь всех богов и богинь, которых знаешь. Плоскость, картина, плоскость, картина!
Дич пытался понять, что же видит — он не решился последовать совету Анди опасаясь, что сойдет с ума; о нет, он не мог вообразить себя вне плоти, парящей в высоте душой. Ему трудно было понять одержимость этого существа, одержимость слепого рисовальщика. — Ты явно пробыл тут долго, — сказал Дич в конце концов. — И не оказался засыпанным.
— Да и да. Я был среди первых в повозке. Среди первых. Убит Драконусом, потому что пытался вырвать у него Драгнипур. О, Аномандер Рейк не был первым. Я был. Я был. Я был. Возьми я меч, первой жертвой был бы сам Аномандарис. Разве не горькая шутка, дружище? Да, да.
— Но это… — Дич показал рукой, — это свежие рисунки.
— Нет, только слой, последний слой, последний слой.
— Что… что ты использовал вместо чернил?
— Умный вопрос! В фургоне кроводрево, чернодрево, смола так и сочится, так и капает, и застывает.
— Сумей я воспарить так, как ты советуешь, — сказал Дич, — что за картину увижу?
— Блуждания, Оплоты, Дома, каждого бога, каждую богиню, каждого достойного упоминания духа. Королей и королев демонов. Драконов и Старших — о, все тут, все тут. А ты остаешься тут, дружище, остаешься тут?
Дич представил себе существо, нависающее над ним, представил пронзающую кожу кость. — Нет. Я намерен ползти как можно дальше. Не останавливаясь. Пока не уйду с твоей картины.
— Ты не смеешь! Ты все испортишь!
— Тогда вообрази, что я невидим. Вообрази, что меня вообще нет — и я тебе не помешаю.
Пустые глазницы сочились слезами, Тисте Анди качал и качал головой.
— Ты меня не получишь, — продолжил Дич. — Да и вообще скоро всё кончится.
— Скоро? Как скоро? Как скоро? Как скоро?
— Буря, мне видится, всего в лиге позади нас.
— Если ты не присоединишься к картине, — заявил Тисте Анди, — я сброшу тебя вниз.
— Драконусу может не понравиться.
— Он поймет. Он понимает больше тебя, больше тебя, больше тебя и еще больше тебя.
— Дай мне немного отдохнуть, — попросил Дич. — Потом я сам слезу вниз. Не хочу быть сверху, когда настанет конец. Хочу стоять лицом к буре.
— Ты правда вообразил, что ритуал пробудится сразу? Правда правда правда? Цветок открывается быстро, но ночь долга, долга, и все потянется долго, долго, долго. Открытие цветка. Он откроется за миг до зари. Откроется за мгновение. Драконус выбрал тебя — мага — для узла. Мне нужен узел. Ты узел. Лежи тут, тихо, не шевелясь.
— Нет.
— Я не могу ждать долго, дружище. Ползай где захочется, но я не могу ждать долго. Всего лига!
— Как твое имя? — спросил Дич.
— А тебе зачем?
— Для следующего разговора с Драконусом.
— Он меня знает.
— Но я не знаю.
— Я Кедаспела, брат Энесдии, а она была женой Андаристу.
«Андарист. Это имя я знаю». — Ты хотел убить брата мужа своей сестры?
— Хотел. За то, что он сделал им, что сделал им. За то, что сделал им!
Дич поразился горестному выражению лица дряхлого Анди. — Кто ослепил тебя, Кедаспела?
— Это был дар. Милость. Я не понимал эту истину, не понимал всю истину, всю истину. Нет. К тому же, я думал, что внутреннего зрения будет достаточно, чтобы бросить вызов Драконусу. Украсть Драгнипур. Я был неправ, неправ. Был неправ. Истина это дар и милость.
— Кто ослепил тебя?
Тисте Анди вздрогнул и словно уменьшился, падая в себя. Слезы блеснули в дырах глазниц. — Я сам, — прошептал Кедаспела. — Когда увидел, что он сотворил. Что сотворил. Со своим братом. С моей сестрой. Моей сестрой.
Дичу вдруг расхотелось задавать вопросы этому калеке. Он принялся выбираться из щели между телами. — Я пойду… на разведку.
— Вернись, маг. Узел. Вернись назад. Вернись назад.
«Посмотрим».
Апсал’ара получила здесь достаточно времени для размышлений и в конце концов заключила, что главной ее ошибкой было не проникновение в Отродье Луны. Не обнаружение подвалов с грудами магических камней, зачарованных доспехов, оружия, политых кровью идолов и реликвий тысяч исчезнувших культов. Нет. Главной ошибкой была попытка ткнуть Аномандера Рейка ножом в спину.
Он позабавился бы, найдя ее. Пообещал бы казнить или сковать до скончания веков в самой дальней крипте. Или просто спросил, как ей удалось войти внутрь. Проявил бы любопытство, а вполне вероятно — и удивление, и даже восхищение. Но она пошла и попробовала его убить…
Клятый меч вылетел из ножен быстрее, чем она смогла моргнуть; гибельное лезвие разрезало живот, когда она еще не успела выбросить руку с обсидиановым ножом.
Какая глупость. Но урок становится уроком лишь тогда, когда ты достигаешь нужной степени ученического смирения. Когда забываешь обо всяческих самолюбивых оправданиях и объяснениях, призванных скрыть очевидную виновность. В нашей натуре нападать первыми, а потом забывать про идеи вины и стыда. Прыгать, пламенея от ярости, и отскакивать, будучи полностью уверенными в собственной правоте.
Она давным-давно оставила позади дебильное самолюбование. Путь просветления начался в тот миг, когда тело испустило последний вздох, когда Апсал’ара очнулась на жестком каменном полу, глядя в лицо Аномандера Рейка, видя его отвращение, его сожаление, его горе.
Она ощущала нарастающий жар бури, ощущала вечный ее голод. Уже скоро. Все усилия пропадут впустую. Звенья цепи наконец-то стали потертыми, но дело еще не завершено. Далеко не завершено. Она погибнет вместе со всеми. Она не уникальна. Она ничем, в сущности, не отличается от любого идиота, пытавшегося убить Рейка или Драконуса.
