Обряд Ворлока - Русанов Владислав Адольфович (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Страх Вратко не исчез окончательно, но изменился. Если раньше словен боялся нападения вооруженного врага, то сейчас опаску взывала неизвестность. Непонятное часто страшит.
Парень осторожно, держа меч и факел наготове (ведь что лучше защищает от нечисти и злых чар, чем огонь, брат Перуна, и добрая сталь?), пошел вокруг сгрудившихся в кучу-малу тел. Не забывая поглядывать в темноту, пересчитал спящих по головам.
Одиннадцать.
Десять викингов и еще один. Отважные и сильные воины. Они выстояли в бою с саксами, сумели уйти, отступить, не потерявшись. Сохранили оружие и даже несколько щитов — остальные, видно, разбиты в щепки. Что же могло свалить их с ног, погрузить в глубокий, так сильно походивший на смертельное забытье, сон?
Ответ напрашивался сам собой. Колдовство. Чье-то могущественное, изощренное чародейство.
Но чье?
— Стой! — уже не стесняясь ничего, выкрикнул словен. Хлопнул бы себя по лбу, да руки заняты.
Из кучи тел торчала до боли знакомая голова. Лохматые, непокорные волосы. Бурая с проседью борода, напоминающая круглую лопату. Лицо, правда, полностью скрывала корка грязи и запекшейся крови, и лоб охватывала замусоленная, измаранная тряпка.
Это же Лосси-датчанин! Лосси по прозвищу Точильный Камень!
Вон, и рукоять его любимого топора его торчит.
— Эй, Лосси! Лосси, просыпайся! — Вратко решительно преступил через двух дружинников-датчан и схватил вольного хевдинга за плечи. Тряхнул как следует. И еще раз. — Вставай, лохматая башка! Не смей спать!
Голова викинга болталась из стороны в сторону. Да так, что казалось — вот-вот и оторвется. Но он не открыл глаз, даже когда Вратко — неудобно ведь трясти человека и удерживать в руках меч с факелом — слегка припалил ему волосы. Не со зла, а по неосторожности — факел в руке дрогнул.
— Ты слышишь меня, Лосси?! Это — я, ворлок из Гардарики! Ворлок из дружины Хродгейра! Подарок Ньёрда!
Точильный Камень молчал. Только со свистом выдохнул через сложенные трубочкой губы.
Вот незадача!
Отшвырнув коренастого, похожего на гриб-боровик хевдинга обратно, на кучу соратников, Вратко со злости несколько раз пнул сапогом тех викингов, до которых сумел дотянуться, не сходя с места. Если бы они чувствовали боль, то очнулись бы непременно. Вот тогда бы они и надрали уши назойливому словену. И это еще в лучшем случае — датчане, а в особенности люди, идущие за вольными хевдингами, за вождями, которые отказываются повиноваться своему конунгу, обычно бывают скорыми на расправу и не спускают обид.
— Вставайте, люди! Вставайте, даны! — надрывался Вратко. — Что ж вы спите?! Одином вас заклинаю!
Замахиваясь ногой, чтобы из всех сил ударить мирно улыбающегося неведомым сновидениям викинга, новгородец покачнулся, потерял равновесие и шлепнулся, больно ударившись седалищем об острый камень. Выпавший из ладони факел зашипел в лужице, набежавшей в ямку со стены.
Вратко испуганно подхватил связку веток. Не приведи Господь, погаснет. Тогда он останется в кромешной темноте один с десятком датчан, больше похожих на трупы, чем на живых людей.
Огонь, шипя и рассыпая искры, нехотя разгорелся до прежней силы.
Как бы поступил на моем месте отец? А Хродгейр? А старый Сигурд? Асмунд, Олаф, Гуннар? Бросили бы датчан? Или попытались бы разбудить их во что бы то ни стало?
Трудно ответить…
Норвежцы могли бы и оставить Лосси-датчанина в беде. Северные воины суровы, и не всегда их поступки может понять и объяснить мирный человек, а Вратко продолжал считать себя далеким от войн и сражений, хотя и путешествовал с викингами больше двух месяцев, участвовал в сражениях, видел смерть врагов и гибель товарищей, убивал сам. А вот Позняк, новгородский купец, остался бы, чтобы помочь?
Парень вспомнил, как отец хихикал в усы, когда слышал сказочку о добром купце из Самары. Эту сказку очень любил их уличанский священник, отец Андрей, старый, сухонький и седой, и называл ее мудрено — притчей. Позняк как-то заметил, что если самаритянин был купцом, то ему прежде всего надлежало думать о товаре — ведь разбойники, избившие и ограбившие прохожего, далеко не ушли. А потеряет купец товар, значит, пойдет по миру, семья его голодать будет, дети побираться. Умный торговец, по словам новгородца, должен был быстро доехать до ближайшей заставы и сообщить стражникам о непотребстве, чинимом на дорогах, а он раны взялся перевязывать, масло и вино возливал…
Отец Андрей возражал, ссылаясь на древнюю мудрость: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они с тобой поступали. А отец говорил, что к купцам это высказывание не относится. Их брат, если не будет пытаться выгадать, обмануть, как говорится, «нажухать» чужеземного гостя, быстро пойдет по миру. Священник качал головой, закатывал глаза и напоминал о поступках Иисуса Христа. Позняк отвечал, что Сын Божий не был торговцем, а очень даже наоборот — купцов не любил и, если верить Священному Писанию, изгонял их из храма в Иерусалиме.
Сторонний слушатель, попади такой на беседу новгородского гостя с батюшкой, мог бы упрекнуть Позняка в корыстолюбии и жестокосердии, но и отец Андрей, и родичи купца знали, сколько он раздает милостыни у входа в церковь, как помогает недужным соседям, как частенько упускает выгоду, небрежно обронив: «Зато я доброго имени новгородского не посрамил!»
Пожалуй, Позняк не бросил бы викингов умирать от холода и голода — ведь неизвестно, кто этот сон наслал и сколько времени еще датчане пролежат в забытьи. На голых камнях в сырости. Без еды и питья.
Не бросит и он, Вратко Познякович.
Вот только обдумать нужно что да как. Нахрапом одолеть задачу не удалось. Значит, надо сесть и подумать. В свое колдовство парень верил мало, но есть же обычные способы? Например, пятку прижечь огнем… Правда, это опасно. И не столько для пятки, сколько для здоровья прижигающего. Спасенный викинг, прежде чем разберется, что ему на такой манер жизнь спасали, может и шею скрутить исцелителю.
Хотя, с другой стороны, припалить бороду Лосси — не такой уж и плохой замысел. Немало крови он попил из Вратко, обзывая его ворлоком, обвиняя в черном колдовстве, требуя суда у Харальда Сурового. Может быть, именно он и напророчил? Если человеку долгое время повторять одно и то же, то он, в конце концов, и сам поверит. Так и Вратко теперь прибегает к заклинаниям не по просьбе или приказу сторонних людей, а и по собственному желанию.
Новгородец усмехнулся вовсе даже невеселым мыслям и направился к выходу из подземелья. Думать-то надо, а мерзнуть в темноте зачем? Датчанам хорошо — дрыхнут себе и ничего не чувствуют, а тут уж и пальцы озябли, хоть вересень на дворе.
Туман, вопреки тайным надеждам словена, не развеялся, а стал еще гуще.
Будто в молочную реку нырнул, а не на свет божий выбрался.
Не видать ничего, что называется, дальше собственного носа.
Парень, подивившись чуду природы, вытянул как можно дальше руку с факелом. Огонь пробивался сквозь мглу тусклым красноватым пятном. Как закатное солнце сквозь тучи.
Эх, солнышка сейчас так не хватает… Без него, подателя жизни, и мысли не спешат, друг за дружку цепляются, так и норовят вовсе запутаться окончательно.
— Твоя беда, Вратко из Хольмгарда, — послышался позади негромкий голос, — в том, что ты не веришь в себя, в свои силы.
От неожиданности парень подпрыгнул на месте. Уронил факел. Развернулся, закрываясь мечом.
Чуть выше входа в нору из склона торчал плоский камень, изъеденный дождями и ветром, покрытый зеленоватыми пятнами лишайника, похожего на плесень. На нем примостился невысокий человек в меховой безрукавке. Сухой и сутулый. Морщинистое лицо докрасна загорело, и седая бородка выделялась, как будто он хлебнул сметаны прямо из горшка. Непокрытая голова поблескивала — на круглой плеши собрались капельки воды.
Парень перевел дыхание. Опустил меч.
— Поздорову тебе, почтенный Вульфер. — Он поклонился в пояс, как и положено приветствовать старшего годами, да еще спасшего тебе когда-то жизнь.
