Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
Ванда, закутанная в шаль, вышла покормить козу, которую мы вчера привели с рынка. Сергей, разумеется, в такую непогоду не явился, а ей уже поздно было идти домой. Ванда посмотрела на меня, молча зашла в сарай, а выйдя, вдруг спросила:
— Вы отдадите им свое золото?
— И не подумаю! — гневно отрезала я, больше обращаясь к Зимоярам, чем к Ванде. — Они хотели, чтобы я обратила серебро в золото. Так я и сделаю.
Глава 6
Наутро Мирьем взяла Зимояров кошелек и пошла просить Олега, чтобы тот свозил ее в Вышню. Она не приказала мне делать записи в книгах. Даже не напомнила, чтобы я собрала платежи с заемщиков. Уселась в сани и укатила, а взгляд у нее был, как река, подернутая льдом. Ее мать в накинутой на плечи шали провожала ее, стоя у калитки. Она долго еще не сходила с места, даже когда сани скрылись из виду.
Но я и без напоминаний свое дело знала. Я взяла корзину и отправилась в свой обход. Шел шестой день месяца, поэтому сегодня я собирала платежи в городке. Никто никогда мне не радовался, а вот Кайюс всегда улыбался, будто мы с ним задушевные приятели. Хотя с чего бы нам Дружбу водить? Когда я только начинала работать на Мирьем, он всегда расплачивался кувшинами с крупником. Мирьем этого не любила, потому что он-то продавал свой крупник на рынке каждую неделю свеженьким да горяченьким. Понятно, что все предпочитали брать у него, а не у Мирьем. Если набирался десяток кувшинов, она пристраивала их на постоялом дворе неподалеку — но ведь их туда еще доставить надо было, а это тоже денег стоило. Так что возни с этим крупником получалось больше, чем выгоды.
Как-то раз он всучил мне порченый крупник. С виду-то кувшин был как кувшин. Мирьем понюхала горлышко у самой пробки, откупорила — и сразу пахнуло гнилыми листьями. Она поначалу сердито скривилась, но потом велела мне поставить кувшин отдельно от остальных, в уголке. А в следующие два месяца Кайюс снова подсунул мне порченые кувшины, один за другим. И после третьего такого кувшина Мирьем выдала мне все три пробки и послала к нему, чтобы я ему сказала: мол, три порченых — это уж слишком, и отныне она платежи крупником не принимает. Я ему так и передала, и в этот раз улыбаться он не стал.
А вот нынче снова заулыбался.
— Заходи, погреешься, — позвал он, хотя на улице было уже не очень-то холодно. — Тебе придется подождать немного. Мой старшенький понес панове Людмиле свежий товар. Вернется с деньгами — я тебе и отдам.
Кайюс даже угостил меня стаканом крупника. Обычно деньги у него уже лежали наготове и не было нужды приглашать меня в дом.
— Так Мирьем поехала в Вышню за новыми платьями? Дела у нее, видать, неплохи! Повезло ей с тобой — есть кому приглядеть за всем, пока ее нет.
— Благодарствую, — вежливо отозвалась я. — Вкусный крупник.
Похвалила, а сама подумала, что он небось задобрить меня хочет. Многие пытались, не он один. Хотя я никак не могла понять: неужто они и правда надеются, что я их слушать стану? Ну, принесу я Мирьем меньше, чем требуется, совру ей, скажу, что у таких-то вовсе денег нет. Так она же просто запишет цифру поменьше в свою книгу, но долг-то выплачивать все равно придется — не в этот раз, так в следующий. А когда придет срок уплаты, они возьмут да скажут, будто бы я украла деньги — ведь только так они выгоду поимеют. Раз они Мирьем хотят надуть, значит, и меня надуют за здорово живешь.
— Да, Мирьем своего не упустит, — покивал Кайюс. — Ведь какую работницу себе в помощь отыскала! Ты ж не одним только личиком вышла. А вот и Лукас.
Вошел его сын с ящиком пустых кувшинов. Чуть постарше Сергея и не такой высокий, как Сергей и я. Но зато лицо у этого парнишки было покруглее, да и мяса на костях наросло побольше нашего. Он-то явно голодным не ходил. Парень оглядел меня с головы до ног, и отец сказал ему:
— Лукас, отсчитай семь пенни для заимодавца.
Лукас вложил мне в руку семь монет. Это было больше чем надо.
— У меня в последнее время дела идут на лад, — усмехнулся Кайюс и по-приятельски подмигнул мне. — Уж эта стужа! Людям надо чего-то горяченького залить в брюхо. Вы-то у себя в ноле, верно, совсем окоченели, — прибавил он. — Отец твой что-то давненько не захаживал.
— Да, — кивнула я. И впрямь не захаживал, потому что пропивать ему было нечего.
— Вот, возьми-ка. — Кайюс протягивал мне запечатанный кувшинчик. Совсем маленький — он такой в базарный день отдает за несколько медяков, если кувшин вернешь. Я замялась. Чего это он? Он ведь сполна за сегодня все выплатил. Но Кайюс всунул кувшинчик мне в руки. — Да бери, — сказал он. — Отнесешь отцу в подарок. А после, как случай будет, кувшин вернешь.
— Благодарствую, панов Симонис, — выдавила я. Потому что как еще ответить? Нести отцу кувшин крупника мне не больно-то хотелось. Ведь известное дело: папаня напьется — и нас всех поколотит. Но деваться мне было некуда. В следующий раз папаня притащится в город, и Кайюс его спросит: ну как там мой подарочек, в охотку ли пошел? Тут-то папаня и поймет, что я утаила от него подарочек, и мне все равно достанется. Поэтому я затолкала кувшин к себе в корзину.
В других домах меня крупником не поили. Просто отдавали деньги, и все. Марья, портниха, — единственная, кто со мной хоть чуть-чуть разговаривал.
— Мирьем, значит, покатила в Вышню за новыми платьями? — вдруг спросила она меня. И вручила мне только один пенни. — Долог путь, да и товар недешев. Уж не знаю, продаст ли она еще кому свои наряды.
— Я не знаю, за платьями ли она поехала, Панова, — отозвалась я.
— Мирьем себе на уме, а до остальных ей и дела нет, — фыркнула Марья и хлопнула дверью прямо у меня перед носом.
Я вернулась в дом заимодавца и разобрала что принесла. Один из заемщиков отдал мне курицу, которая перестала нестись, — такую только в суп.
— Хотите, приготовлю ее сегодня, Панова Мандельштам? — спросила я у матери Мирьем. — Я бы ей шею свернула да ощипала, вы только скажите.
Мать Мирьем склонилась над шитьем, и когда я заговорила с нею, она подняла голову и заозиралась, словно искала кого-то.
— А где Мирьем? — спросила она, будто позабыв, но тут же спохватилась и покачала головой. — Ох, какая же я глупая! Она же поехала в город за платьями!
— Да, она поехала в город за платьями, — медленно повторила я. Только что-то в этом было не то. Но ведь она именно за платьями и поехала. Все так считали.
— Сейчас в доме довольно еды, — продолжила мать Мирьем. — Посади эту курицу к остальным, пусть пока походит. А сама возвращайся в дом, уже обедать пора.
Я посадила курицу в курятник. Я стояла и разглядывала снег — глубокий, нетронутый. У стены метла, наполовину занесенная снегом. Я же вот этой самой метлой вчера заметала следы Зимояра, который бродил тут на ночь глядя. И он еще оставил Мирьем кошелек с серебром, чтобы она обратила его в золото. Я вся затряслась и поспешила назад в дом, чтобы забыть обо всем этом поскорее.
После обеда я засобиралась домой. Отец и так, наверное, взбесился, оттого что я из-за снегопада не явилась и кормить его было некому. Зато я подмела пол, проверила, как там куры, и сделала все положенные записи в книге. Спать меня положили на Сергееву постель, и мне спалось тепло и уютно в большой теплой комнате с очагом. Там пахло тестом, и жарким, и медом, и гречкой. У нас дома ничем таким не пахло. Мать Мирьем дала мне на обед кружку свежего жирного коровьего молока из того большого ведра от Пановы Гизис и вручила два серебряных пенни — за два дня, хоть Сергей прошлой ночью и не появлялся. А еще она дала мне узелок с хлебом, маслом и яйцами.
— Сергей же не съел свой ужин и завтрак, — объяснила она.
Я закуталась в платок и пошла, и ее щедрость оттягивала мне руку.
Я сделала крюк через лес и спрятала узелок в корнях белого дерева. А два серебряных пенни я закопала — получилось две стопки монет: моя и Сергея. Только после этого я пошла домой. Дома сидел Стефан — пытался мешать в горшке затвердевшую овсянку. На лице у него красовалась красная отметина, и он морщился, когда шевелился. Вид у Стефана был самый несчастный. Вчера вечером отец велел ему приготовить ужин, а Стефан не знал, как это делается, вот отец его и взгрел.
