Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
Вдруг распахнулась дверь, пустив сквозь тучу пыли столб солнечного света, и вошел седовласый бард. Сциллара и Дюкер смотрели, как он закрывает за собой дверь, ставит на место железный засов — как он умудрился его поднять, было загадкой, которую ни Дюкер, ни Сциллара не решились комментировать.
Старик подошел ближе, и женщина заметила: он тоже не сменил одежды, относясь к следам крови с таким же равнодушием, как и отставные солдаты.
На полу валялось полдюжины тел. Дымка вроде бы бормотала, что именно бард их всех прикончил, но Сциллара не поверила. Он тощий, дряхлый. Однако глаза не отрывались от пятен крови на куртке.
Бард сел напротив, встретился взглядом с Дюкером, сказал: — Что бы они ни решили делать, Историк, я готов помочь.
— Ведь они и на тебя нападали, — сказала Сциллара.
Он поглядел ей в глаза: — Они убивали всех в зале. Убивали невиновных.
— Не думаю, что они придумают что-то еще, — буркнул Дюкер, — кроме как продать бар и смыться.
— Ах, — вздохнул бард. — Неважно. В любом случае, я не полностью свободен.
— О чем ты?
— Я ощутил очень старый вкус, историк. Обычно я не позволяю себе встревать в… дела.
— Но ты разозлен, — заметила Сциллара, распознав наконец значение странного тусклого блеска, увиденного во взоре старика. «Такое бывает перед… хладнокровным убийством. У поэта действительно есть когти. И он вовсе не такой дряхлый, как мне казалось».
— Да, разозлен.
Снизу донесся громкий треск, сопровождаемый криками удивления. Трое вскочили из-за стола. Дюкер первым вбежал в кухню, спустился по узкой лестнице в погреба. Факела на дальней стене бросали трепещущий свет на удивительную сцену. Остро пахнущая жидкость разлилась по земляному полу; казалось, она не желает впитываться. Вокруг стояли малазане, Баратол и Чаур — все смотрели туда, где разбилась большая амфора.
Сциллара догадалась, что ее пнул Дергунчик.
Сосуд развалился, вылив какой-то маринад и показав объект, тщательно сохраняемый в нем.
Колена подведены к подбородку, руки обернуты вокруг лодыжек.
На лице маска с четырьмя вертикальными полосками на лбу.
Бард хмыкнул. — Я часто гадал, — пробормотал он, — как кончили жизнь прежние.
Жидкость все же впитывалась в пол, сильнее очертив края свежезасыпанных могил.
Сотня брошенных камней, сумятица кругов, город, живущий тысячами жизней и объединяющий их. Отрицать это — значит отрицать узы братства и сестринства, общность — будь она высвобождена, мир стал бы местом менее жестоким, менее порочным. Но у кого есть лишнее время? Беги туда, ныряй сюда, избегай чужих глаз, не позволяй себе узнать ни одного из мелькающих мимо лиц. Танец трепета на редкость утомителен.
Смотрите же, если смелы, на следы сталкивающихся кругов, на жизни, на жизни! Узрите Стонни Менакис, облачившуюся в самообвинение и одичавшую от чувства вины. Она спит плохо или совсем не спит (кто рискнет заглянуть в ее темную спальню ночью, кто не убоится встретить блеск открытых глаз?) Она дрожит, ее нервы подобны струнам в огне, а бедняга Муриллио держится неподалеку, отчаявшись утешить ее, преодолеть все вставшие между ними заслоны.
В их дворе толпа оставшихся без присмотра молодых дикарей молотит друг дружку деревянными мечами; поистине чудо, что никто до сих пор не потерял глаз и не упал на каменные плиты с перебитой трахеей.
Тем же временем в расположенной неподалеку мастерской Тизерра сидит у гончарного круга и смотрит в пустоту; шматок глины кружит и кружит в ритме давящей на рычаг ноги — она замерла, пораженная силой вдруг открывшейся любви к супругу. Любви столь яростной, что она сама устрашилась, поняв наконец всю глубину собственной уязвимости.
Это чудесное чувство. Деликатное и наводящее ужас. Это экстаз.
Улыбайтесь вместе с ней. О, улыбайтесь с ней!
В тот же миг объект страсти Тизерры шагает по двору имения Варады, своего нового места работы. Ум его, бывший спокойным при выходе из дома, начал чувствовать неясную тревогу. Он отослал по домам Скорча и Леффа и стоит в воротах, смотря, как они бредут словно неупокоенные, и думает, что наступил момент наивысшей опасности — как раз перед рассветом лучше всего нападать, если кто-то замыслил насилие. Но кому это нужно? Кому интересна таинственная госпожа Варада?
Кресло в Совете, да, но то ли достаточный повод для убийства? И почему ему вообще на ум пришли подобные мысли? Пронеслись слухи — подхваченные им от пьяных работников пекаря — что прошлая ночь принадлежала Гильдии Ассасинов, да только всё обернулось кисло для нанятых убийц и ох, разве это не стоит сожаления? Момент молчания, потом все занялись клецками. «А ты не хочешь?..»
Он помедлил во дворе, глядя на недавно нанятых охранников, особенных подопечных с сомнительным прошлым и потенциально опасными мотивами. Да, они воссоединились с кастеляном, печально известным Усердным Локом. Пугай и Лезан Двер бросают кости о стену имения. Технически их смена кончилась, хотя Торвальд Ном подозревает, что кости они бросают уже довольно долго. Еще раз предупредить? Нет, его дух уже впал в уныние, как бывает всегда, когда у него возникает чувство, будто его берут за шиворот и готовятся задать как следует — как любила говорить мамаша, прижав юного Торвальда к полу ногой и следя, как он вопит и извивается (разумеется, это было своего рода представление, ведь мамаша весила не больше сторожевого пса, а кусаться и вовсе не умела). «Задам тебе как следует, милый мальчик. Когда я во всем разберусь и пойму, кто больше всех свинячил за столом, кого мы увидим в чулане?»
Милая мамочка никогда не умела изобретать изысканные метафоры, благословите ее боги.
Вдруг отчаявшись столь сильно, что не решился заявить о своем присутствии, Торвальд Ном пошел в контору, полный решимости перелезть через стол и улечься в кресло, где можно подремать до звонка к обеду. По крайней мере, нанятые ею повара дело знают.
Оставим же его и оседлаем последний круг волн, ведущих из города, на запад, вдоль берега озера, к пыльным и прокопченным ямам, в котором низшие твари укорачивают свои жизни, чтобы дарить существам вроде Горласа Видикаса и Скромного Малого подобающий им по праву уровень комфорта и уважения. Впрочем, нужно сказать, они работают также на поддержание всеобщей цивилизации, определяемой обыкновенно уровнем технических достижений, скоростью прогресса и идеей структурной стабильности (хотя мало что из вышеперечисленного работники могут испытать на себе, разве что вприглядку).
Мальчику Харлло отвесили десять ударов за хождение в недозволенных местах; наказание было достаточно суровым, чтобы заставить его в беспамятстве лежать на животе. Толстый слой мази «мелино» стекает с его спины.
Бейниск получил кнутом по левому плечу (уже третий шрам) за небрежение обязанностями смотрителя Утесов. Сейчас он пришел к Харлло и молча смотрит на лежащего подопечного.
Наконец Харлло подал голос: — Извини, Бейниск…
— Да ладно. Я просто хочу знать, куда ты лазал. Не верю, что у тебя будут от меня секреты. Честно не верю. Веназ твердит «я так и знал». Он говорит, ты плохой, Крот, и что тебя нужно послать в копальщики.
Дети недолго выдерживают в копальщиках. — Веназ хочет снова быть твоим кротом.
— Знаю. Только он уже вырос.
— Люди вроде него никогда не любят людей вроде меня, — сказал Харлло. Это была не жалоба, а наблюдение.
— Потому что ты умнее чем он, и чем старше он становится, тем хуже — ведь по уму ты уже всех нас перерос. Слушай, Харлло, я видел таких как ты. Их били, пока они не поглупели. А иных забивали до смерти. Может, они пытались сбежать, может, спорили с главарями своих ям. Ум тебя разрушает, понимаешь?
— Да, Бейниск. Прости.
— Зачем ты прокрался в тоннель?
Он мог бы рассказать все. В тот миг ему казалось, что это самое правильное. Но Харлло больше не доверял своим чувствам. Оправдания опасны. Он может вогнать всех в еще большие беды.
— Ты тащил кости. Эти кости прокляты.
