Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир (полная версия книги TXT, FB2) 📗

Он вынужденно отпрянул. А Ведьма довольно быстро удалилась, оставив за собой аромат вереска и разочарования.

***

— Я пытался еще несколько раз — дважды под разными образами заговаривал с ней у театров, она их так любит? — продолжил свой рассказ Реймунд.

— Да, у нее пунктик, если в какой город заходим — все время по разным театрам ходит, не успокоится, пока все не обойдет, ну или пока не отбудем, — подтвердил Адмирал.

— Пытался менять тактику беседы, был то нежным, то напористым, все по барабану, — Реймунд рассерженно стукнул рукой по столу, кружки подпрыгнули. — потом припомнил один прием из своей прошлой практики — притащил ей с болот голову какой-то страхолюдины, убитой в ее честь. А она сравнила меня с котом, тащащим хозяину убитую мышь, и полила презрением.

Морнис Легад уже ржал в голос.

— Потом я еще попробовал устроить ей засаду и героически спасти, но она порубила всех напавших до того, как я подоспел, — разочарованно сообщил Стург. — Писал стихи, слал подарки, даже портрет заказал. Разве что серенады под окнами не пел — она скрывала, где живет.

— Все! Все! Довольно! Уморил! — Адмирал почти сполз со стула под стол и сотрясался от хохота всем телом, держась за стол руками, чтоб совсем не упасть. — Так вот кто был ее полоумным поклонником. Она рассказывала, ей даже польстило немного. Столько внимания. Ой. Все. Щас отдышусь. Расскажу.

Он немного пришел в себя, выпил, затянулся трубкой и пояснил.

— Ирцикра — она людей не любит. Ну… — он просунул указательный палец правой руки в согнутые кольцом безымянный и большой палец левой, — в этом смысле. Вообще никого не любит. Даже я бы сказал, отвращение питает. Ей только симиралла подавай. Помню, в свое время было два крепких абордажника, они ее прижали и хотели, так сказать, — он ухмыльнулся, — порадовать. Да не сдюжили. Сначала она отбила им все естество, а затем, не вру, честное слово, вставила в задницы швабры и отправила драить палубу. Мы их даже пороть не стали за нападение на офицера.

— Н-да, — рассмеялся Реймунд, — нелепо же я выглядел, пытаясь очаровать ее и использовать против тебя.

На этот раз Морнис таки грохнулся под стол, еле дыша от хохота.

Алкогольный поединок со старым морским волком. Результат — предсказуем

Домик стоял за городом, но достаточно близко к стенам, чтобы не служить предметом вожделения многочисленных налетчиков рыщущих, по Калистису в поисках легкой добычи. Хотя здесь они скорее нашли бы быструю смерть. Это неприметное кирпичное здание с мансардой и двускатной крышей, крытой красной черепицей, окруженное садиком с молодыми деревцами и прочной каменной стеной в два человеческих роста, облюбовал старый пират, с возрастом сделавшийся еще и философом.

Они сидели в некрупной гостиной, где на стенах прикованные цепями или блестящими скобами висели шпаги, сабли, двуручные мечи и обрывки пыльных знамен:

— Нравится? — проговорил невысокий сухой старик. Он был одет в кожаный колет, просторные полотняные штаны и мягкую домашнюю рубашку, а поверх этого в теплый шерстяной халат. — Все это досталось мне по наследству.

— Наследству? — переспросил Реймунд, оглядывая старое, но явно боевое оружие.

— Ага. От тех ублюдков, которых я прикончил. На моем веку таких было немало. Счет потерял еще на первой сотне. Да и считал я тогда только по пальцам. Тяжело приходилось, — собеседник убийцы был не лишен мужественной красоты — довольное узкое лицо, нос с горбинкой, несколько раз сломанный и выправленный, узкие губы. Острый, но сильный подбородок, с клиновидной бородкой цвета соли с перцем, где соли было много, а перца мало. Острые выдающиеся скулы, впалые щеки, многочисленные морщины и шрамы. Черные с сильной проседью длинные волосы.

— Да, я вижу, ублюдков в мире было немало, — Стург хлебнул золотистого рома из высокого кубка из потемневшего серебра.

— И остается все еще дохрена. Но я изрядно поубавил их количество, — собеседник ощерился, показав черные от табака, рома и редкого ухода зубы, перемежавшиеся с дырками и протезами из драгоценных камней. Его звали Готард ван Док, и агент Альянса пришел сюда, чтобы попытаться выспросить у старика про Адмирала. Но для начала следовало его споить.

— За уменьшение их числа! — Реймунд поднял кубок, оба выпили, на столе высились четыре непочатых бутылки рома, пятую они уже опустошили в кубки. — И в каких же морях они водились?

— Я боюсь, ты поседеешь, если я захочу перечислить все моря, в которых плавал, — Готард сделал изрядный глоток. — Ты пей, пей, раз уж обещал меня перепить. Я ходил по волнам с самого детства — мальчишкой на отцовском китобое в холодных алмарских землях. Потом моряком на экваториальных судах. Потом матросом на бесчисленном множестве пиратских посудин. Был капитаном, квартирмейстером, абордажником, даже эскадрой один раз командовал, когда больше некому было. Я видел вулканические острова, где вода кипела от жара. Видел райские сады, казавшиеся такими с корабля, и обращавшиеся малярийным адом, если ступить на берег. Брал туземные баркасы, каботажные тартаны, ригельвандские люггеры, шваркарасские флейты, алмарские галеоны и амиланийские фрегаты. А также джонки и шебеки. Резал тигринов и пантероидов, мушкетеров и морских пехотинцев, доспешных рыцарей с ногами, разъезжавшимися от качки, и наемников, всю жизнь сражавшихся на воде. Ходил от Хмааларского Султаната до края света на востоке, где рифы и мели, шторма и грозы не дают честным морякам шанса узнать, что там — за горизонтом. От величественного и грязного Астуритона на Поясе Свободы до амиланийского Моря Туманов, скрывающего их золотые корабли, идущие на север. Я видел столько, сколько иные не увидят и за десять жизней — демонов, древних богов, каннибалов, становившихся втрое сильнее, пожирая сердца врагов. Героев и негодяев. И все они хотели меня угробить…

— За ветер странствий! — поднял тост Стург.

— Выпью, не чокаясь, — ответил ван Док. — Повидав столько разного дерьма на своем веку, я тебе, парень, скажу, как на духу — лучше быть крестьянином или рыбаком, видящим лишь свой берег и полоску моря возле него. Так спокойнее.

В зал вошла полная немолодая женщина, чья крупная грудь еле-еле помещалась в вырезе зеленого платья с лифом и кружевами, на бедрах у нее была лоскутная цветастая юбка, на голове потертый красный платок, а в ушах золотые сережки.

Она забрала опустевшую бутылку и, перед тем как унести, с размаху съездила ей по голове старого пирата.

— Долбоеб! — сказала она, улыбнувшись золотыми зубами. — Если бы не странствия, ты бы меня не встретил!

— И об этом я жалею больше всего на свете! — взревел Готард, хлопнул женщину по заду и опрокинул себе в горло содержимое своего кубка.

Так они беседовали о пиратах, сокровищах, кладах, крови и риске. Незаметно спустился вечер, окрасив закатными цветами слюду на окнах, потом пришла ночь, душная и дождливая. Был конец ихтиониса — зимнего месяца. А наутро Реймунд проснулся с больной головой и дивным послевкусьем медвежьей жопы во рту. Старый пират весело сообщил, что Стурга сморило, но он здорово держался. «Давно, — говорил ван Док, — у меня не было такого достойного соперника».

Опохмелившись пивом, раздосадованный агент Альянса удалился, еле волоча ноги. «Заговоренные они все что ли?!»

Квартирмейстер — царь и бог на корабле. А капитан — это капитан

— Готард ван Док — мужик суровый, но справедливый. Он служил квартирмейстером на судне Хармуса Белого Ветра еще когда я только попал туда. И, честно говоря, привязался я к нему много больше, чем к самому старине Хармусу. Хотя может это от того, что он умудрился так рано не сдохнуть.

Прекрасно помню, как он разруливал любую проблему на корабле в мгновение ока. Двое поссорились из-за чарки — неделю пьют напополам, а если поссорятся еще раз — отправлял их вместе на какое-нибудь задание, где надо были прикрывать друг друга. Если возникала драка на корабле, он быстренько разнимал дерущихся и предлагал решать проблемы с ним. Поначалу находились такие, что пытались, но Готард владел, и смею предположить, владеет кортиком как сам дьявол. Главная обязанность квартирмейстера — делить добычу, и он это делал с большой сноровкой. Ни разу за то время, пока я служу, обиженных не оставалось. А вот если какая-то мразь пыталась присвоить лишнего… таких ван Док не щадил, скрысить от товарищей золотишко — последнее дело. Припасы у нас всегда были свежие, вода чистая, даже крысы его боялись, а корабельный кот уважал. Все потому что дядька с детства в море, и моряцкую долю знал крепко. А к людям, хотя это были сволочи и подонки, пираты редко бывает другими, относился бережно. Принимая на корабль матросов, абордажников, канониров, он зорко следил, чтоб не попадалось всякой беззаконной гниды, стремящейся мутить воду и обижать тех, с кем еще предстояло драться бок о бок и идти по волнам на утлом челне, откуда деться было некуда. Он предпочитал взять на борт зеленого юнца и обучить его премудростям корабельной службы, чем тащить умелых негодяев, которые будут ждать момента всадить нож в спину. Люди сами шли к нему с проблемами, и Готард всегда выслушивал, помогал делом и советом. Если кто-то начинал страдать херней, он быстро находил управу — заставлял работать или тренироваться, как две смены по вантам посигаешь, вся дурь из мозгов выветривалась.