Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Окончательно проснувшись и придя в себя, Аданэй почувствовал, как больно его жжет изнутри – это мощь частицы пламени, которую он забрал с собой. Ее хватит, чтобы сожрать камень.
"Какая странная мысль? Откуда она? Откуда я это знаю?"
"Я же говорила – ты сам все узнаешь, – рассмеялась в его мыслях Шаазар. – Но берегись, царь, не медли. Сила, которую ты несешь, способна вмиг обратить тебя в пепел. Я защищаю от нее. Пока защищаю. Но я не намерена делать это вечно. Так что используй дарованное по назначению, выпусти на свободу. Испепели врата Антурина. И помни – ты лишь хрупкий сосуд, хранящий в себе опасную мощь. И только благодаря мне этот сосуд еще цел".
III
Почти две недели, на которые Элимер решил задержаться в Антурине, пролетели быстро. По крайней мере, для них с Шейрой. Не так уж часто кхан позволял себе отдохнуть, а потому теперь, вдали от столицы, старался как можно реже вмешиваться в дела провинции. Благо, Арист крепко держал бразды правления, и кхану не приходилось волноваться.
Отправив своих Варду и Гродарона в Инзар, Элимер погрузился в непривычную, почти забытую жизнь – не правителя, а обычного человека. К счастью, все этому способствовало – покои, удаленные от центровых помещений замка, люди, многие из которых не знали кхана в лицо, а потому не обращались к нему с просьбами или жалобами. Он мог спокойно, не боясь быть узнанным, ездить по улицам и улочкам Антурина.
В замке Элимер и Шейра обычно появлялись лишь к ночи, остальное время проводя либо на городских улицах, среди древних, потускневших от времени строений, либо в задушенных зноем чахлых рощах.
Положение Шейры уже невозможно было скрыть под одеждой, и люди, видя проезжающую верхом беременную женщину, провожали ее изумленными взглядами. Элимер пытался запретить жене верховую езду, опасаясь, что этим она может навредить ребенку, но айсадку только возмутило подобное предположение.
– Жены туризасов до последнего срока не слезают с коней – и ничего. Все дети рождаются здоровыми и сильными, – возражала она.
И Элимер смирился. В конце концов, дети – это женское дело. Им, женщинам, куда виднее, угрожает ли что-нибудь ребенку в их чреве или нет.
Однако блаженное спокойствие последних дней оборвалось куда более резко и грубо, чем кхан мог себе это представить. Сначала, взмыленный, примчался один из серых, а потом – всего-то пара суток прошла – дозорные заметили подступающее к Антурину войско. Огромное войско Илирина. До сих пор оно продвигалось осторожно, перемещаясь, видимо, ночью, а днем скрываясь за высившимися вдали холмами.
"Он все же осмелился напасть, – думал Элимер о брате. – Без предупреждения, неожиданно. Такой подлости я не ожидал даже от тебя, Аданэй. Да, беда всегда приходит неожиданно".
Беда? Элимер едва не рассмеялся этой мысли. Как вообще такая нелепица могла прийти ему в голову? Нет никакой беды, есть только глупость. Глупость Аданэя, который сам шел ему в руки. Конечно, вражеское войско в разы превосходило количество защитников. Но твердыня охранялась чародейством и не нуждалась в большом их количестве. Элимер, не теряя ни секунды, отправил гонцов в столицу и в ближайшие к Антурину города, так что совсем скоро оттуда выйдут этельды Отерхейна и двинутся к провинции. До их прихода оборону удастся держать без труда. А потом, соединившись, войско Отерхейна выйдет из ворот навстречу уже потрепанным илиринцам. И те отправятся рассказывать о своих подвигах праотцам. И, кто знает, может их царь, растерявший остатки разума, последует за ними.
"Давайте, подступайте ближе! Надеюсь, ваш безумный предводитель тоже здесь, – злорадно ухмыльнулся Элимер. – Я имею огромное желание побеседовать с ним. И если наша беседа состоится, то вскоре мой милый брат окажется в мире теней".
***
По приказу царя илиринское войско остановилось. На достаточном расстоянии от Антурина, чтобы не опасаться летящих со стен стрел. Да они и не летели: защитники тоже понимали, что их выстрелы пропадут втуне. Не слушая опасливых возражений Хаттейтина и других воинов, Аданэй спрыгнул с лошади и вышел вперед, оставив позади и войско, и своих телохранителей.
Неужели сейчас он сумеет освободиться от поселившегося внутри пламени? Никто и не подозревал, каким тяжелым, почти невыносимым казался ему путь от Эртины до границ Отерхейна. Как он каждый день и ночь сгорал изнутри, как бился в горячечной полудреме, как пил, но не мог утолить жажду. Сейчас, сейчас все это должно закончиться. Огонь внутри него оживал, рвался наружу, в кончиках пальцев бегали жгущие искры. Сейчас, сейчас все случится, сейчас он выпустит пламя, избавится от него!
Аданэй уже почти ничего не различал вокруг, не видел, не слышал, только чувствовал. Его тело будто растворилось, сливаясь с огнем: как тогда, во сне, посланном Шаазар. Он вновь становился пламенем, и это казалось блаженством, ведь теперь он не ощущал жара. Только вот продлилось это блаженство недолго, ибо уже в следующий миг Аданэя охватила боль. Показалось, что сгорает и кровь, и кости, и даже душа, что глаза лезут из орбит, что кожа трескается, обугливается и опадает почерневшими лохмотьями. Из опаленного горла вырвался хриплый рев, пальцы скрючило, а нестерпимая боль заставила потерять сознание.
Илиринское войско растерялось, когда их правитель, невзирая на опасность, ушел вперед и оказался без защиты. Хаттейтин, вопреки запрету, уже подумывал отправить к царю телохранителей, когда произошло что-то странное. В лицо ему ударил жар, как будто он подошел слишком близко к костру. Глаза на миг ослепли от яркой вспышки. Потом он услышал жуткий вопль, такой страшный и мучительный, что захотелось ему вторить. В воздухе разлился сияющий желтый свет, жар стал еще сильнее, одежда под доспехами тут же промокла от пота.
– Проглоти меня тьма! – выругался Хаттейтин. – Да что же это происходит?!
Ответить на свой вопрос военачальник не успел, потому что вместе со всеми уставился на антуринскую стену, серый камень которой вдруг покраснел, будто железо в горне. А в следующий миг стену объяло пламя, и градом упали пылающие камни, и головешками посыпались защитники, и крики жителей донеслись даже до ушей стоящих в отдалении илиринцев.
Пораженный, Хаттейтин не сразу вспомнил о царе, а вспомнив, увидел, что тот лежит не то без сознания, не то мертвый. Быстро кинулся он вместе с несколькими тысячниками к правителю и первым делом прислушался к пульсу. Жив. Царь был жив. Хаттейтин, вздохнув с облегчением, приподнял его голову и поднес к его рту фляжку с водой.
Аданэй почувствовал влагу на губах, вожделенную влагу, которая потушит – должна потушить! – внутренний пожар. Но тут понял, что огня и так уже нет. Зато есть жажда, невыносимая жажда. Он как-то очень резко вскочил, заставив Хаттейтина отпрянуть, вырвал из его рук флягу и залпом опустошил. И только потом посмотрел на Антурин, на стену. Стену, которой больше не было. На ее месте пылал огонь. Аданэй перевел взгляд на взволнованных тысячников и военачальника, затем снова на город-крепость, и радостно, счастливо воскликнул:
– Получилось! Хаттейтин, Аххарит, Таннис, у нас получилось! Стены нет! Получилось!
Аххарит рассмеялся в ответ, Хаттейтин неуверенно, подрагивающими губами, улыбнулся, а Таннис помог царю подняться, и вместе они вернулись к ликующему войску.
